Марка-Евангелие (русско-немецкий)
Цикл
из десяти докладов, прочитанных в Базеле с 15 по 24 сентября 1912 г. c предисловием Рудольфа Штайнера
GA 139
Das Markus-Evangelium (Russisch-Deutsch)
Ein Zyklus von zehn Vorträgen, gehalten
in Basel vom 15. bis 24. September 1912 mit einem Vorwort von Rudolf Steiner
GA 139
ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ К ЭТИМ
ДОКЛАДАМ
ПЕРВЫЙ ДОКЛАД Базель, 15 сентября 1912г
ВТОРОЙ ДОКЛАД Базель, 16 сентября 1912г.
ТРЕТИЙ ДОКЛАД Базель, 17 сентября 1912г.
ЧЕТВЕРТЫЙ ДОКЛАД Базель, 18 сентября 1912г.
ПЯТЫЙ ДОКЛАД Базель, 19 сентября 1912 г.
ШЕСТОЙ ДОКЛАД Базель, 20 сентября 1912 г.
СЕДЬМОЙ ДОКЛАД Базель, 21 сентября 1912 г
ВОСЬМОЙ ДОКЛАД Базель, 22 сентября 1912 г.
ДЕВЯТЫЙ ДОКЛАД Базель, 23 сентября 1912 г.
ДЕСЯТЫЙ ДОКЛАД Базель, 24 сентября 1912 г.
Читатели
этого цикла докладов, которые не пережили вместе с нами то, что разыгрывалось в
то время, когда эти доклады читались в Теософском обществе, находившемся тогда
под влиянием авторитета Анни Безант, могут, пожалуй, найти предосудительным,
что во многих местах был принят полемический тон именно против ее воззрения на
Христа. Чтобы понять этот тон, нужно принять во внимание, что в то время для
многих людей, к которым эти доклады обращались, был еще значителен авторитет
Анни Безант, и лектор должен был защищать свое понимание Христа, которое
никогда не отличалось от высказываемого здесь. По мнению некоторых, теперь,
когда эта борьба осталась далеко позади, полемические места могли бы быть
опущены. Но, по мнению издателей, эти доклады должны восприниматься только
исторически, - так, как они произносились тогда. И для многих небезынтересно
будет узнать, от каких предрассудков, противоречащих всему западному пониманию,
надо было защищать высказываемое здесь представление о Христе. Рассмотрев
внимательно этот вопрос, можно увидеть, что для лектора дело было не в текущих
догматических сварах между идеологическими сообществами и сектами, но в
поддержке того, за что он отвечал перед своей научной совестью, в противовес
несуразности, выдвинутой из личных интересов, которая, казалось бы, сама себя
осуждала перед разумными людьми своей абсурдностью, но тогда в Теософском
обществе представлялась равнозначной тому, что утверждал лектор. В
действительном мире может ведь играть роль и то, что противоречит элементарной
разумности.
VORBEMERKUNG ZU DIESEN VORTRÄGEN
Leser dieses Vortragszyklus, die nicht miterlebt haben, was sich zur Zeit, als er gehalten worden ist, in der unter der Autorität von Annie Besant lebenden Theosophischen Gesellschaft abgespielt hat, werden vielleicht Anstoß daran nehmen, daß in demselben an vielen Stellen ein polemischer Ton angeschlagen ist, namentlich gegen die von dieser Persönlichkeit geltend gemachte Christusauffassung. Um diesen Ton zu verstehen, muß man ins Auge fassen, daß zu jener Zeit für viele Menschen, zu denen mit diesen Betrachtungen zu sprechen war, die Autorität Annie Besants noch etwas bedeutete und daß der Sprecher seine von ihm nie anders als hier vorgebrachte Christusauffassung zu verteidigen hatte. Jetzt, da diese Kämpfe weit zurückliegen, könnten die polemischen Stellen vielleicht getilgt werden nach mancher Meinung. Allein die gehaltenen Vorträge sollen nach der Meinung der sie Herausgebenden einfach historisch festgehalten werden, wie sie damals gegeben worden sind. Und für manchen könnte es ja auch nicht ohne Interesse sein, gegen welchen allem abendländischen Empfinden zuwiderlaufenden Aberglauben die hier vorgebrachte Christusauffassung zu verteidigen war. Man wird, wenn man die Sache recht ins Auge faßt, wohl auch sehen, daß es sich dem Vortragenden doch nicht um eines der in Weltanschauungsgesellschaften und Sekten üblichen Gezanke dogmatischer Art handelte, sondern um die Geltung dessen, was er vor seinem wissenschaftlichen Gewissen zu verantworten hatte gegen einen aus persönlichen Interessen aufgebrachten Wirrglauben, den man ja gewiß vernünftigen Menschen gegenüber durch seine Absurdität, durch sich selbst gerichtet glauben kann, der aber innerhalb der Theosophischen Gesellschaft damals als etwas dem von dem Vortragenden Vorgebrachten Gleichgeltendes entgegengehalten wurde. In der wirklichen Welt kann eben auch das eine Rolle spielen, was aller Vernunft zuwiderläuft.
То,
что лектор должен был оставаться на том представлении о Христе, которое было
высказано им в 1902 г. и никогда не оспаривалось членами Общества, даже
наиболее выдающимися, - вместе с другими подобными вещами привело к тому, что
стоящее под авторитетом Анни Безант Общество исключило всех тех членов, которые
по приводимым лектором причинам отрицательно относились к несуразностям Анни
Безант. Теософское общество по инерции считало еретическим все, что не было
задумано им как догматический спор. Лектор хотел иметь дело только с
обстоятельными разъяснениями. Но все произошло именно так, как всегда
происходит при столкновении обсуждений по существу с фанатизмом, рожденным
личными интересами. Разбирательство привело к тому, что исключенные из
Теософского общества объединились в Антропософское общество, которое с тех пор
возросло в численности. И если принять в рассмотрение все то, что из-за
вздорной клеветы теософского идола - Анни Безант и других одурманенных
служителей этого идола публично высказывалось против Антропософского общества и
особенно против лектора, если принять во внимание многое другое, что с тех пор
исходило из недр этого Общества как продукты "благороднейшего
человеколюбия", то невозможно рассматривать отделение Антропософского
общества от Теософского как что-то дурное; также и многие читатели этих
докладов, которые тогда были заинтересованы в разделении, должны отзвук этой
борьбы, который выступает отчасти в этих рассмотрениях, принимать как документ,
касающийся тогдашних взаимосвязей, и как свидетельство многих трудностей,
которые возникают, когда приходится защищать что-то по чисто содержательным
причинам. И если кому-нибудь это не покажется достаточным основанием, то пусть
он наберется терпения, чтобы без досады переступить через несущественное для
него, но что для тех, к которым были обращены эти доклады, имело немаловажное
значение.
Рудольф Штайнер Берлин, 1918г
Nun, daß der Vortragende auf seinem seit 1902 geltend gemachten und von hervorragenden Mitgliedern der Gesellschaft vorher durchaus nicht angefochtenen Christusstandpunkte stehenbleiben mußte, hat neben anderen ähnlich schönen Dingen dazu geführt, daß die unter Annie Besants Autorität stehende Theosophische Gesellschaft alle diejenigen Mitglieder ausschloß, die sich wegen der von dem Vortragenden vorgebrachten Gründe zu dem Besantschen Wirrglauben ablehnend verhielten. Die Theosophische Gesellschaft hat sich eben nach den Gepflogenheiten aller Ketzerrichter verhalten in einer Angelegenheit, die auf Seite des Vortragenden weder als dogmatisches Gezänk gedacht noch als solches behandelt worden war. Dieser wollte es nur mit einer sachlichen Auseinandersetzung zu tun haben. Allein es ging eben so, wie es immer geht, wenn sachlich geltend Gemachtes auf den aus persönlichen Interessen geborenen Fanatismus stößt. Nun, die Sache hat dazu geführt, daß die aus der Theosophischen Gesellschaft Ausgeschiedenen zu einer Anthroposophischen Gesellschaft wurden, die seither an Mitgliederzahl zugenommen hat. Und wenn man in Erwägung zieht, was an albernen Verleumdungen namentlich der theosophische Götze Annie Besant, aber auch manche in diesem Götzendienst benebelt Befangene, gegen die Anthroposophische Gesellschaft und gegen den Vortragenden insbesondere in die Welt geschleudert haben, und wenn man manches andere in Betracht zieht, was seither aus dem Schüße dieser Gesellschaft an Produkten "edelster Menschenliebe" aufgestiegen ist, so wird man die Abtrennung der Anthroposophischen Gesellschaft von der Theosophischen als etwas durchaus nicht Übles ansehen können. Und auch mancher Leser dieser Vorträge, der damals an der Abtrennung interessiert war, wird den Niederschlag der Kämpfe, der in den Betrachtungen da und dort auftritt, als ein Dokument aufnehmen bezüglich auf etwas, was aus den damaligen Zusammenhängen heraus, aus denen gesprochen werden mußte, zu begreifen ist, und auch als ein Zeugnis für die mancherlei Schwierigkeiten, die man findet, wenn man etwas aus rein sachlichen Gründen glaubt verteidigen zu müssen. Und wer auch das nicht gelten läßt, der möge Toleranz genug dazu haben, um ohne Groll dasjenige zu überschlagen, wovon er glaubt, daß es ihn nichts angehe, was aber doch für diejenigen, zu denen durch die Vorträge gesprochen worden ist, in der Zeit, da gesprochen wurde, eine gewisse gar nicht Zu unterschätzende Bedeutung gehabt hat.
Berlin, 1918 Rudolf Steiner
Известно,
что Евангелие от Марка начинается словами: "Это есть начало Евангелия об
Иисусе Христе" (Почти все цитаты из Еваигелия приводятся Рудольфом
Штайнером в переводе Лютера).
Bekannt ist, daß das Markus-Evangelium mit den Worten beginnt: "Dies ist der Anfang des Evangeliums von Jesu Christo."
Для
тех, кто в настоящее время ищет понимания Евангелия от Марка, уже эти первые
слова должны заключать в себе три загадки. Первая загадка заключается в словах:
"Это есть начало..." Начало чего? Как понимать это начало? Вторая
загадка:"... начало Евангелия ..." Что значит в антропософском смысле
слово "Евангелие"? Третья загадка в том, о чем мы часто говорили: это
образ Самого Христа Иисуса.
Für denjenigen, der in unserer Gegenwart nach einem Verständnis dieses Markus-Evangeliums sucht, müssen schon diese allerersten Worte eigentlich drei Rätsel enthalten. Das erste Rätsel ist dasjenige, das in den Worten liegt: "Dies ist der Anfang ..." Wovon der Anfang? Wie kann dieser Anfang verstanden werden? Das zweite Rätsel ist: "... der Anfang des Evangeliums ..." Was ist im anthroposophischen Sinne das Wort Evangelium? Das dritte Rätsel ist nun dasjenige, wovon wir oftmals gesprochen haben: die Gestalt des Christus Jesus selber.
Тому, кто серьезно ищет познания и углубления собственного "я", должно быть ясно, что человечество находится в развитии, и поэтому то, что называют пониманием того или другого откровения, также не является чем-то незыблемым; ничто не заключено в рамках одной эпохи, но понимание углубляется; так что, в сущности, глубочайшие вещи, касающиеся человечества, для того, кто серьезно относится к словам "развитие" и "прогресс", настоятельно требуют, чтобы они с развитием времени понимались лучше, основательнее, глубже. Для чего-то подобного Евангелию от Марка, - и мы это подтвердим тремя упомянутыми загадками, - наступил поворотный момент в понимании только в наше время; медленно, но неуклонно подготовлялось то, что может привести теперь к пониманию Евангелия от Марка, - привести к пониманию того, что "Евангелие начинается". Почему это так?
Demjenigen, der ernsthaft nach Erkenntnis und
nach Vertiefung seines eigenen Selbstes sucht, muß schon einmal klar
sein, daß die Menschheit in einer Entwickelung, in einem Fortschritt
begriffen ist, und daß daher das Verständnis dieser oder jener
Sache, dieser oder jener Offenbarung ebenfalls nichts Ständiges, nichts in
irgendeinem Zeiträume Abgeschlossenes ist, sondern daß dieses
Verständnis fortschreitet; so daß im Grunde genommen die tiefsten
Dinge der Menschheit für den, der es mit den Worten Entwickelung und
Fortschritt ernst nimmt, notwendigerweise erfordern, daß sie mit
fortschreitender Zeit auch immer besser, gründlicher, tiefer verstanden
werden können. Für so etwas wie das Markus-Evangelium ist eigentlich
- und wir werden das an den drei ersten eben genannten Rätseln
erhärten - ein gewisser Wendepunkt des Verständnisses erst in unserer
Zeit gekommen, und langsam und allmählich, aber deutlich hat sich vorbereitet,
was jetzt zum wahrhaften Verständnis dieses Markus-Evangeliums führen
kann, führen kann schon dazu, zu verstehen, was es heißt: das
Evangelium beginnt. Warum ist dies der Fall?
Нам
нужно обратиться к тому, что наполняло души еще в сравнительно недавнее время,
и увидеть, как мог измениться род понимания, как он должен был измениться в
отношении подобных вещей. Отступая от XIX века в прошлое, мы найдем, что уже в XVIII и XVII веках мы стоим ближе к тем временам, когда люди, которые в своей духовной
жизни обращались к Евангелиям, находили их понимание из совершенно других
основ, чем теперешнее человечество. Что говорил себе человек XVIII века, если он хотел вписаться в общий
процесс развития человечества, не принадлежа к тем людям (а их было в истекшие
столетия очень мало), которые так или иначе были связаны с каким-нибудь
посвящением, каким-либо оккультным откровением, - если это был рядовой человек,
принимавший в себя то, что дает внешняя, экзотерическая жизнь? Даже самые
просвещенные, кто стоял на вершине образования своего времени, не могли окинуть
взором жизнь человечества далее, чем за три тысячелетия, причем одно из них,
как бы терявшееся в тумане, относилось ко времени до христианского
летосчисления, а два других, почти законченных тысячелетия - ко времени после
основания христианства. Три тысячелетия охватывал взором человек. Если он
заглядывал в это первое тысячелетие, то перед ним, как мистически-темная
предыстория человечества, выступали времена древней Персии. Это вместе с
тогдашними познаниями о древнеегипетской эпохе считалось предшествующим тому,
что составляло уже собственно историю, которая начиналась тогда Грецией.
Wir brauchen nur ein wenig auf das zurückzublicken, was die Gemüter vor verhältnismäßig noch kurzer Zeit erfüllen konnte, und man wird schon sehen, wie sich die Art des Verständnisses geändert haben kann, ja, wie sie sich geändert haben muß in Bezug auf eine solche Sache. Wir können zurückgehen hinter das 19. Jahrhundert und werden finden, daß wir, ins 18., 17. Jahrhundert zurückgehend, uns immer mehr einer Zeit nähern, in welcher diejenigen Menschen, welche es überhaupt in ihrem Geistesleben mit den Evangelien zu tun hatten, von ganz anderen Grundlagen des Verständnisses ausgehen konnten als die heutige Menschheit. Was konnte sich ein Mensch des 18. Jahrhunderts sagen, wenn er sich hineinstellen wollte in den Gesamt-entwickelungsprozeß der Menschheit, wenn er nicht zu denjenigen gehörte - und das waren ja in den verflossenen Jahrhunderten sehr wenige -, die auf irgendwelchem Wege zusammenhingen mit der oder jener Einweihung, mit der oder jener okkulten Offenbarung, wenn er also im Leben stand und in sich aufgenommen hatte, was das äußere exoterische Leben bietet? Selbst die Allergebildetsten, die auf dem Höhepunkt der Zeitbildung standen, übersahen ja nicht mehr als, man könnte sagen, das Leben der Menschheit durch drei Jahrtausende, davon ein Jahrtausend - aber so, daß sich dieses schon in einem gewissen Nebeldunkel verlor - vor der christlichen Zeitrechnung und zwei nicht ganz, aber ungefähr erfüllte Jahrtausende seit der Begründung des Christentums. Drei Jahrtausende übersah er. Wenn man in dieses erste Jahrtausend zurückblickte, traten einem entgegen wie eine ganz mythisch dunkle Vorgeschichte der Menschheit die Zeiten des alten Persien. Dies und was sonst noch an einigen, man möchte sagen, Kenntnissen des alten ägyptischen Wesens da war, das galt als vorangegangen dem, was die eigentliche Geschichte ausmachte, die da begann mit dem Griechentum.
Именно
Греция составляла основу образования того времени, и все, кто хотел глубже
заглянуть в жизнь людей, исходили из Греции. В рамках греческой культуры
являлось все, что говорило о древнейших временах этого народа в его работе для
человечества, - Гомер, греческие трагики и вообще греческие писатели. Затем
видели, как постепенно Греция склонялась к упадку, как она была внешне
преодолена Римом, - причем только внешне: в сущности, Рим одолел Грецию
политически, но в действительности принял греческое образование, греческую
культуру, греческий быт. И можно было сказать: политически римляне победили
греков, духовно греки победили римлян. И во время этого процесса, - когда
Греция духовно побеждала Рим, - через сотни каналов в него вливалось то, что
было ею достигнуто, а оттуда струилось во все другие культуры в мире, - во
время этого процесса вливалось в эту греко-римскую культуру и христианство. Оно
все больше развивалось и претерпело существенное преобразование, когда в развитии
греко-римской культуры приняли участие северогерманские народы. В этом слиянии
греческого, римского и христианского начал проходила вторая тысяча лет
человеческой истории для людей XVIII века, - первое христианское тысячелетие.
Dieses Griechentum bildete gewissermaßen die Grundlage der eigentlichen Zeitbildung, und alle, die tiefer hineinsehen wollten in das Menschenleben, gingen von dem Griechentum aus. Und innerhalb des Griechentums erschien alles, was über die urälteste Zeit dieses Volkes und seiner Menschheitsarbeit von Homer, von den griechischen Tragikern, von den griechischen Schriftstellern überhaupt stammt. Dann sah man, wie allmählich das Griechentum sich sozusagen zur Neige begab, wie es äußerlich von dem Römertum überwuchert wurde. Aber nur äußerlich, denn im Grunde genommen überwand das Römertum nur politisch das Griechentum, in Wirklichkeit aber nahm es griechische Bildung, griechische Kultur, griechisches Wesen an. So daß man auch sagen könnte: Politisch haben die Römer gesiegt über die Griechen, geistig haben die Griechen gesiegt über die Römer. Und während dieses Prozesses, wo das Griechentum geistig besiegte das Römertum, wo es durch Hunderte und aber Hunderte von Kanälen das, was es geleistet hatte, ins Römertum ergoß, von dem aus es wieder in alle übrige Kultur, in die Welt strömte, während dieses Prozesses strömte das Christentum in diese griechisch-römische Kultur hinein, ergoß sich immer mehr und mehr in sie und erfuhr eine wesentliche Umgestaltung, als die nordisch-germanischen Völker sich an dem Fortschritt dieser griechisch-römischen Kultur beteiligten. Mit diesem Ineinanderfließen von Griechentum, Römertum und Christentum verging das zweite Jahrtausend der Menschheitsgeschichte für den Menschen des 18.Jahrhunderts, das erste christliche Jahrtausend.
Затем
начинается второе христианское тысячелетие - третье тысячелетие человеческой
культуры для людей XVIII
века. Мы видим, что хотя внешне все идет как будто в том же роде, но на самом
деле иначе, если рассматривать вещи глубже. Достаточно взять только два образа
-художника и поэта, которые, будучи типичными для своей эпохи, все-таки
демонстрируют то, как с началом второго христианского тысячелетия в западную
культуру вступило и начало действовать нечто существенно новое. Эти два образа
- Джотто (Джотто ди Бондоне (1266-1337) - итальянский художник и архитектор,
ученик Чимабуэ) и Данте (Данте Алигьери (1265 - 1321) - итальянский поэт).
Джотто - художник, Данте - поэт. Эти две фигуры положили начало всему
последующему, и то, что они дали, послужило дальнейшему развитию западной
культуры. - Таковы были три тысячелетия, которые люди охватывали взором.
Dann sehen wir, wie das zweite christliche Jahrtausend - das dritte der Menschheitskultur für den Menschen des 18. Jahrhunderts - beginnt. Wir sehen, wie, trotzdem scheinbar alles in gleicher Art fortgeht, doch in diesem dritten Jahrtausend alles anders geht, wenn wir die Dinge tiefer erfassen. Man braucht nur zwei Gestalten heranzuziehen, einen Maler und einen Dichter, die, wenn sie auch erst ein paar Jahrhunderte nach der Jahrtausendwende auftreten, dennoch im wesentlichen zeigen, wie mit dem zweiten christlichen Jahrtausend wesentlich Neues begann für die abendländische Kultur, was dann wieder weiterwirkte. Diese zwei Gestalten sind Giotto und Dante, Giotto als Maler, Dante als Dichter. Für alles, was dann folgte, bilden diese zwei Gestalten den Anfang. Und was sie gaben, das wurde zur weiteren Bildung der abendländischen Kultur. - Das waren die drei Jahrtausende, die man übersah.
Но вот
наступило XIX столетие.
Сегодня только тот, кто хочет глубже вглядеться в образование культурных эпох в
целом, сможет обозреть то, что произошло в XIX веке, что с необходимостью стало иным. Все это
происходило в умах в душах. К пониманию этого сегодня пришли лишь немногие.
Перспектива людей XVIII века
при взгляде в прошлое доходила лишь до греческой культуры, догреческое время
было чем-то неопределенным. Что произршло в течение XIX века и что поняли лишь немногие, что и сегодня
мало признается, так это то, что Восток вполне интенсивным образом вошел в
Западную культуру. Это вхождение Востока таким своеобразным способом является
тем, что мы должны увидеть за преобразованиями, произошедшими с образованием XIX века. Воспринятое по сути это
проникновение Востока бросило тень и свет на все то, что постепенно вливалось в
образование и вливается все более и более, на все то, что требуется для нового
понимания тех вещей, которые человечество до сих пор понимало совсем другим
образом.
Aber nun kam das 19. Jahrhundert. Heute ist es nur dem, der tiefer hineinblicken will in die ganze Bildung der Zeitkultur, möglich, zu überschauen, was im 19. Jahrhundert alles geschah, was alles anders werden mußte. In den Gemütern, in den Seelen ist das alles darinnen; zum Verständnis bringen es sich heute erst ganz wenige. Die Perspektive der Menschen des 18. Jahrhunderts ging also nur zurück bis ins Griechentum; die vorgriechische Zeit war etwas Unbestimmtes. Was während des 19. Jahrhunderts geschah, was wenige verstanden, was heute noch wenig gewürdigt wird, das ist, daß der Orient, und zwar in einer ganz intensiven Weise, sich in die abendländische Kultur hereinstellte. Dieses Hereinstellen des Orients in einer ganz eigenartigen Weise ist es, was wir ins Auge fassen müssen für die Umwandlung, die mit der Bildung des 19. Jahrhunderts geschah. Im Grunde genommen warf dieses Eindringen des Orients Schatten und Lichter auf alles, was in die Bildung allmählich einfloß und immer mehr und mehr einfließen wird, was ein neues Verständnis erfordern wird der Dinge, welche die Menschheit bis dahin in ganz anderer Weise verstanden hat.
Если
сегодня мы хотим рассмотреть отдельные образы и индивидуальности, которые
влияли на развитие Запада и в которых можно найти практически все, что нес в
своей душе человек в начале XIX века, если он интересовался духовной жизнью, - то можно назвать Давида
(Давид - второй царь Израиля (около 1000 г. - примерно 965г. до Р. X.)), Гомера (Гомер - греческий поэт,
великий эпос которого принес ему славу величайшего поэта всех времен; жил,
вероятно, в VIII веке до Р. X.), Данте, Шекспира (Уильям Шекспир (1564
- 1616)) и едва входившего тогда в жизнь Гете. Будущая история полностью усвоит
то, что на рубеже XVIII - XIX столетий духовный образ людей был
определен этими пятью фигурами. В большей степени, чем это можно предположить,
в тончайших движениях души жило то, что можно назвать чувством, правдой
псалмов, - жило то, что можно найти уже у Гомера, что у Данте облеклось в такие
грандиозные образы; затем, там жило то, что выразилось у Шекспира (хотя не было
в такой мере в самом Шекспире) так же, как в людях Нового времени. К этому
прибавляется борьба человеческой души за правду, что потом выразилось в
картинах "Фауста", и что жило в каждой душе, так что часто говорили:
всякий борющийся за правду человек - по природе Фауст.
Wenn man einzelne Gestalten und Individualitäten betrachtet, welche auf die Bildung des Abendlandes gewirkt haben, und in denen man so ziemlich alles finden kann, was ein Mensch des beginnenden 19. Jahrhunderts in seiner Seele trug, wenn er sich um das Geistesleben kümmerte, so kann man anführen David, Homer, Dante, Shakespeare und den eben in das Leben eindringenden Goethe. Die künftige Geschichtsschreibung wird sich für die Wende des 18. zum 19. Jahrhundert ganz klar darüber sein, daß der Geistesgehalt der Menschen dieser Zeit durch diese fünf Gestalten bestimmt ist. Mehr als man nur irgendwie annehmen kann, lebte bis in die feinsten Regungen der Seelen das, was man nennen kann die Empfindungen, die Wahrheiten der Psalmen, lebte das, was im Grunde genommen schon bei Homer zu finden ist, das, was in Dante so grandiose Gestaltung angenommen hat, lebte dann, was, wenn es auch nicht in Shakespeare selbst so vorhanden war, bei Shakespeare schon so zum Ausdruck gekommen ist, wie es in dem Menschen der neueren Zeit lebt. Dazu kommt das Ringen der menschlichen Seele nach Wahrheit, das dann in der Schilderung des "Faust" zum Ausdruck gekommen ist und das ja in jeder Seele so lebt, daß man oft gesagt hat: Jeder nach Wahrheit ringende Mensch hat so etwas wie eine Faustnatur in sich.
Ко
всему этому добавилась совершенно новая перспектива, выходившая за пределы тех
трех тысячелетий, которые охватывают упомянутые пять фигур. По путям, для
внешней истории совершенно необоснованным, внутренний Восток вошел в духовную
жизнь Европы. Речь идет не только о том, что к упомянутым произведениям
присоединились Веды и Бхагавад-гита, что люди узнали восточные художественные
творения и благодаря этому в мир вошел новый оттенок чувства, который
существенно отличался от чувства псалмов или от того, что имеется у Гомера или
Данте: тайными путями в духовную жизнь Европы вошло также нечто такое, что
становится все более видимым в XIX веке. Вспомним только одно имя, которое в середине XIX века обращало на себя большое внимание, и
нам станет ясно, как что-то с Востока проникало таинственными путями в Европу,
- вспомним имя Шопенгауэра. (Артур Шопенгауэр (1788-1860) - философ). Что
прежде всего бросается в глаза у Шопенгауэра, если смотреть не на теоретическую
часть его системы, но на те чувства и ощущения, что пронизывают все его
мышление? - Глубокое родство этого человека XIX века с восточно-арийским мышлением и
настроенностью. Везде во фразировке, в акцентировании чувства у Шопенгауэра
живет то, что можно назвать восточным элементом на Западе. И это перешло на
Эдуарда фон Гартмана (Эдуард фон Гартман (1842 - 1906) - философ) во второй
половине XIX века.
Zu dem allem trat hinzu eine ganz neue
Perspektive, die über diese drei Jahrtausende, welche die genannten
fünf Gestalten umfassen, hinausging. Auf Wegen, die zunächst für
die äußere Geschichte ganz unergründlich sind, trat hinzu ein
innerer Orient in das Geistesleben Europas. Nicht etwa nur, daß sich zu
den genannten Dichtungen hinzugesellte, was die Veden, die Bhagavad Gita gaben,
nicht nur, daß man diese orientalischen Dichtungen kennenlernte und
dadurch eine Gefühlsnuance gegenüber der Welt auftrat, die sich
gründlich unterscheidet von der Gefühlsnuance der Psalmen oder
dessen, was man bei Homer oder Dante findet, sondern es trat etwas auf, was auf
geheimen Wegen eindrang und was im 19. Jahrhundert immer mehr und mehr sichtbar
wurde. Man braucht nur an einen einzigen Namen zu erinnern, der ja um die Mitte
des 19. Jahrhunderts großes Aufsehen gemacht hat, und man wird sich
sogleich klar sein, wie da etwas vom Orient auf geheimnisvollen Wegen in Europa
eindrang: man braucht nur hinzuweisen auf den Namen Schopenhauer. Was fällt
einem bei Schopenhauer vor allem auf, wenn man nicht auf das Theoretische
seines Systems sieht, sondern auf das, was als Gefühls- und
Empfindungsgehalt sein ganzes Denken durchzieht? Die tiefe Verwandtschaft
dieses Menschen des 19. Jahrhunderts mit orientalisch-arischer Denk-und
Gesinnungsweise. Überall lebt in den Sätzen, man könnte sagen,
in den Betonungen der Gefühle bei Schopenhauer das, was man nennen möchte
das orientalische Element im Okzident. Und das ist übergegangen auf Eduard
von Hartmann in der zweiten Hälfte des 19. Jahrhunderts.
Я
сказал: это проникло таинственными путями. Эти таинственные пути люди начинают
понимать все лучше, когда видят, что действительно в ходе XIX столетия происходит полное превращение,
метаморфоза всего человеческого мышления и чувствований, - и не в одном месте
Земли, но в духовной жизни по всей Земле. Чтобы понять, что произошло на
Западе, достаточно прочитать что-нибудь, написанное о религии, философии в
какой-либо момент развития духовной жизни XIX века и сравнить с чем-то подобным, что относится
к раннему XVIII веку. Мы
увидим, насколько основательно происшедшее превращение, метаморфоза: все высшие
мировые загадки стали более расплывчатыми и человечество стремится к новой
постановке вопросов и к совершенно новым способам чувственного восприятия. Все,
что религия с тем, что к ней относится, давала людям, не может теперь
по-прежнему сообщаться человеческим душам, и повсюду стали требовать чего-то
такого, что глубже, сокровенней проникало бы в тайны религии. Так происходило в
Европе и не только в Европе. Характерно, что на рубеже XVIII и XIX веков образованные люди по внутреннему побуждению везде
начинают думать иначе, чем прежде. Если мы хотим составить себе более точное
представление о том, что, собственно, предваряет это, то надо обратить внимание
на общее сближение народов, на образование народов и их признание: народы,
принадлежащие к различным вероисповеданиям, в XIX веке совершенно примечательным образом начинают
понимать друг друга. Можно привести характерный пример, который поставит нас в
центре того, на что мы хотим здесь указать.
Auf geheimnisvollen Wegen drang das ein, wurde eben gesagt. Diese geheimnisvollen Wege begreift man immer besser, wenn man sieht, daß sich in der Tat im Laufe der Entwickelung des 19. Jahrhunderts eine vollständige Umwandlung, eine Art Metamorphose alles menschlichen Denkens und Fühlens ergab, aber nicht nur an einem Orte der Erde, sondern im Geistesleben über die ganze Erde hin. Um das, was im Abendlande geschah, zu begreifen, genügt es, wenn man sich die Mühe nimmt, irgend etwas über die Religion, über die Philosophie, über irgendeinen Punkt des Geisteslebens Geschriebenes im 19. Jahrhundert zu vergleichen mit dem, was dem frühen 18. Jahrhundert angehört. Da wird man schon sehen, wie eine grundsätzliche Umwandlung und Metamorphose vor sich gegangen ist, wie alle Fragen nach den höchsten Weltenrätseln in der Menschheit locker geworden sind und wie die Menschheit hinstrebte nach ganz neuen Fragestellungen, nach ganz neuen Empfindungsweisen, wie das, was die Religion mit alledem, was zu ihr gehört, früher den Menschen gegeben hatte, nicht mehr in derselben Weise durch sie den Menschenseelen gegeben werden konnte. Überall verlangte man etwas, was noch tiefer, noch verborgener in den Untergründen der Religion sein sollte. Aber nicht nur in Europa. Und das ist eben das Charakteristische, daß um die Wende des 18. zum 19. Jahrhundert überall auf der gebildeten Erde die Menschen durch einen inneren Drang beginnen, anders zu denken, als sie vorher gedacht haben. Wenn man sich eine genauere Vorstellung verschaffen will von dem, was da eigentlich vorliegt, so muß man sehen, wie eine, man möchte sagen, allgemeine Annäherung der Völker und Völkerbildungen und Völkerbekenntnisse stattfindet, so stattfindet, daß Angehörige der verschiedensten Glaubensbekenntnisse im 19. Jahrhundert sich in einer ganz merkwürdigen Weise zu verständigen beginnen. Ein charakteristisches Beispiel sei angeführt, das uns mitten hineinstellen kann in das, was wir hier andeuten wollen.
В 30-х
годах XIX столетия в Англии
появился один человек, который был брамином, а в браманизме признавал учение
Веданты, это Рам Мохан Рой (Рам Мохан Рой (1772 - 1833) - основатель Брахма
Самаджа), который в 1833 году умер в Лондоне; он приобрел большое влияние на
большую часть современников, интересовавшихся этими вопросами, и производил на
них сильное впечатление. В нем замечательно то, что он, с одной стороны,
являлся совершенно не понятным реформатором индуизма, а с другой стороны,
благодаря своим высказываниям, мог быть понят всеми европейцами, которые
находились на высоте времени. Он высказывал не такие идеи, которые можно понять
только из ориентализма, но такие, о которых люди могли сказать: они понятны из
всеобщего человеческого разума.
In den dreißiger Jahren des 19. Jahrhunderts erschien in England ein Mann, der ein Brahmine war, und zwar innerhalb des Brahminen-tums sich bekannte zu der von ihm für wahr gehaltenen, rechtmäßigen Vedantalehre, Ram Mohan Roy, der im Jahre 1833 in London gestorben ist, der auf einen großen Teil der Zeitgenossen, die sich für solche Fragen interessiert haben, einen starken Einfluß gewonnen und auch einen großen Eindruck gemacht hat. Bei ihm ist das Merkwürdige, daß er auf der einen Seite dastand als ein allerdings unverstandener Reformator des Hinduismus und auf der anderen Seite in bezug auf das, was er als solcher damals sagte, von allen Europäern, die in Europa gewissermaßen auf der Höhe der Zeit waren, verstanden werden konnte; daß er ihnen nicht Ideen sagte, die man etwa nur aus dem Orientalismus heraus hätte verstehen können, sondern von denen man sich sagen konnte, man versteht sie aus der allgemeinen Menschenvernunft heraus.
Как
выступал Рам Мохан Рой? Он говорил примерно так: "Я живу в индуистской
среде; там молятся большому числу богов, различным божественным образам. Если
спросить людей, почему они поклоняются тому или другому божеству, тогда люди
моей родины говорят: это старый обычай моей родины, мы иного не знаем, так было
при наших отцах, при отцах их отцов и т. д. И так как люди (так думал Рам Мохан
Рой) находились только под этим впечатлением, в моей стране пришли к
глубочайшему идолопоклонству, к совершенно отвратительному идолопоклонству,
которое позорит то, что первоначально составляло величие религии моей родины.
Там была вера, которая несколько противоречиво выражена в Ведах, но которая для
человеческого мышления изложена Вьясой в чистейшем виде в системе
Веданты". Это, говорил он, ему хочется исповедовать. И для этого он делал
переводы с различных непонятных наречий на язык, который могли понимать в
Индии; он также сделал выборки из того, что считал правильным учением, и
распространял их среди людей. Что же при этом хотел Рам Мохан Рой? Он полагал,
что узнал, что под видом разных богов и почитания идолов скрыто чистое учение о
предвечном едином Боге, который живет во всем, который не познается в
идолослужении, но который снова должен проникнуть в души людей. И когда этот
индийский брамин подробно говорил о том, что он считал правильной Ведантой, что
он рассматривал как правильное индусское исповедание, - тогда не казалось, что
слышишь что-то чуждое, но людям, которые его правильно понимали,
представлялось, что он проповедует некую религию разума, которую каждый мог
обрести, если бы из своего разума обратился к единому Богу.
Wie trat Ram Mohan Roy auf? So etwa sagte er: Ich lebe mitten im Hinduismus; da werden eine Anzahl von Göttern angebetet, die verschiedensten Göttergestalten. Wenn man die Leute fragt, warum sie diese oder jene Götter anbeten, dann sagen die Leute meines Vaterlandes : Das ist so alter Brauch, wir wissen es nicht anders, so ist es gewesen bei unseren Vätern, so war es bei deren Vätern und so weiter. Und weil die Leute, so meinte Ram Mohan Roy, nur unter diesem Eindruck standen, so ist es in meinem Vaterlande zu dem krassesten Götzendienst gekommen, zu einem ganz verwerflichen Götzendienst, zu einem Götzendienst, der nur Schande macht demjenigen, was die ursprüngliche Größe des religiösen Bekenntnisses meines Vaterlandes ausmacht. Da war einmal ein Bekenntnis, meinte er, das ja, zum Teil widerspruchsvoll, in den Veden erhalten ist, das aber für das menschliche Denken in der reinsten Gestalt in das Vedantasystem durch Vyasa gebracht worden ist. Zu dem, sagte er, wolle er sich bekennen. Und er hatte zu diesem Zweck nicht nur aus den verschiedenen unverständlichen Idiomen Übersetzungen gemacht in die Sprache, die man in Indien verstehen konnte, sondern er hatte aus dem, was er für die richtige Lehre hielt, auch Auszüge gemacht und sie unter den Menschen verbreitet. Denn was wollte Ram Mohan Roy damit? Er glaubte erkannt zu haben, daß in dem, was unter den vielen Göttern zum Ausdruck kommt, was in dem Götzendienst verehrt wurde, eine reine Lehre von einem ureinheitlichen Gotte stecke, von einem geistigen Gotte, der in allen Dingen lebt, der nicht mehr erkannt wird durch den Götzendienst hindurch, der aber wieder eindringen müsse in die Gemüter der Menschen. Und wenn er dann im einzelnen sprach, dieser indische Brahmine, über das, was er als die richtige Vedantalehre ansah, was er als das richtige indische Bekenntnis ansah, dann war es nicht so, als ob man irgend etwas Fremdes hörte, sondern es war den Leuten, die ihn richtig verstanden, so, als ob er eine Art von Vernunftglauben predigte, zu dem im Grunde genommen jeder gelangen könnte, wenn er sich aus seiner Vernunft heraus zu dem alleinheitlichen Gotte hinwenden würde.
И Рам
Мохан Рой имел последователей - Дебендраната Тагора (Дебендранат Тагор
(1817 - 1905) - с 1842 г. руководитель Брахма Самаджа) и других. Один из его
последователей (Кешаб Чандра Сен (1838-1884)) , - это особенно интересно, -
прочитал в 1870 году, будучи индусом, доклад о "Христе и христианстве".
Весьма интересно слышать, как индус говорит о Христе и христианстве; то, что
является истинной мистерией христианства, это индусскому оратору совершенно
чуждо, это его не трогает. Видно из всего течения доклада, что он не схватывает
основного факта - того, что христианство исходит не от одного личного учителя,
но именно от Мистерии Голгофы, от факта мировой истории, от смерти и
Воскресения. Но что он может понять и что его озаряет - это то, что во Христе
люди имеют перед собой существо необычайно значительное, важное для каждого
человеческого сердца, образ, который является идеальным для всего мира.
Поразительно слушать индуса, говорящего о Христе, слушать, как он говорит
следующее: если углубиться в христианство, тогда надо было бы себе сказать, что
это христианство на самом Западе должно пережить дальнейшее развитие. Потому
что то, что европейцы приносят на мою родину как христианство, мне не кажется
истинным христианством.
Und Ram Mohan Roy hatte Nachfolger: Debendranath Tagore und andere. Einer der Nachfolger, das ist besonders interessant, hat im Jahre 1870 als Inder einen Vortrag gehalten über "Christus und das Christentum". Außerordentlich interessant, einen Inder sprechen zu hören über Christus und das Christentum. Was das eigentliche Mysterium des Christentums ist, das steht dem indischen Redner ganz fern, das berührt er gar nicht. Man sieht aus dem ganzen Verlaufe des Vortrages, daß er die Grundtatsache nicht erfassen kann: daß das Christentum nicht von einem persönlichen Lehrer ausgeht, sondern eben von dem Mysterium von Golgatha, von einer weltgeschichtlichen Tatsache, von dem Tode und der Auferstehung. Was er aber erfassen kann und was ihm einleuchtet, das ist, daß man in dem Christus Jesus eine ungeheuer bedeutungsvolle, für jedes Menschenherz wichtige Gestalt vor sich hat, eine Gestalt, die als eine Idealgestalt für die ganze Welt dastehen muß. Merkwürdig ist es, den Inder über den Christus reden zu hören, ihn sagen zu hören, wenn man sich in das Christentum vertiefe, dann müsse man sagen, daß dieses Christentum im Abendlande selbst noch eine Fortentwickelung erleben muß. Denn das, so meinte er, was in mein Vaterland die Europäer als Christentum bringen, das scheint mir nicht das wahre Christentum zu sein.
Из
приведенных примеров мы видим, что не только в Европе души стремятся заглянуть,
так сказать, за кулисы религиозных исповеданий, но и в далекой Индии (то же
можно сказать и о многих других местах Земли) умы начали бродить и по-новому
приближаться к вещам, которые признавали в течение столетий и тысячелетий. Эта
метаморфоза душ в XIX
столетии только со временем станет полностью понятной. И только позднейшая
история признает, что через такие процессы, которые в видимости затрагивают
только немногих, но которые по тысячам каналов струятся вплоть до наших душ и
сердец и все люди, принимающие какое-либо участие в духовной жизни, переживают
их в настоящее время в своих душах, должно наступить полное обновление,
преображение всех вопросов и всех видов постижения по сравнению со старыми
воззрениями. Итак, уже везде в мире можно наблюдать величественную картину
углубления важнейших вопросов.
Aus diesen Beispielen sehen wir, daß nicht etwa nur in Europa die Geister begannen, sozusagen hinter die religiösen Bekenntnisse sehen zu wollen, sondern daß auch im fernen Indien - und man könnte das für viele Orte der Erde anführen - die Geister sich zu regen begannen und von einem ganz neuen Gesichtspunkte aus an das, was sie durch Jahrhunderte und Jahrtausende hindurch gehabt hatten, neuerdings herantraten. Diese Metamorphose der Seelen im 19. Jahrhundert wird ja erst im Laufe der Zeit ganz durchschaut werden. Und erst eine spätere Geschichtsschreibung wird erkennen, daß durch solche Vorgänge, die scheinbar nur wenige berührten, die aber durch tausend und aber tausend Kanäle bis in unsere Herzen und Seelen hereinströmten und die heute alle Menschen, die sich nur irgendwie am Geistesleben beteiligen, in ihren Seelen darinnen haben, eine völlige Erneuerung, eine Umwandlung aller Fragen und jeglicher Art des Verständnisses gegenüber den alten Anschauungen eintreten mußte. So ist überall draußen in der Welt wirklich heute schon eine gewissermaßen großartige Vertiefung der Fragen vorhanden.
Чего
хочет наше духовное движение, так это ответов на подобные вопросы. Это движение
уверено в том, что эти вопросы - так, как они поставлены, - не могут получить
ответа ни через старые традиции, ни через современное природоведение, ни через
мировоззрение, которое работает только с фактами современной науки о природе,
они разрешимы только через духовную науку. Необходимо исследование в духовных
мирах; другими словами, человечество ныне, согласно всему ходу своего развития,
должно ставить вопросы, которые могут получить ответы только через исследование
в сверхчувственных мирах. Весьма медленно и постепенно выступили из западной
духовной жизни и те вещи, которые созвучны с прекраснейшими преданиями Востока.
Вы знаете, что всегда указывалось на то, как вытекает из самой западной
духовной жизни закон реинкарнации и что нет нужды перенимать его из буддизма,
как не обязательно сегодня брать из исторического предания теорему Пифагора.
Это всегда подчеркивалось. Но благодаря тому, что в современной душе возникла
идея о перевоплощении, был создан мост к тому, что предшествовало упомянутым
трем тысячелетиям (потому что именно тогда, вплоть до Будды, учение о
перевоплощении не было главным пунктом их мышления). Расширился горизонт,
расширилась перспектива развития человечества за рамки этих трех тысячелетий, а
это вызвало везде новые вопросы, на которые может быть дан ответ только из
духовной науки.
Was unsere Geistesbewegung will, ist die Beantwortung dieser Fragen. Diese Geistesbewegung ist davon überzeugt, daß diese Fragen, so wie sie gestellt sind, nicht durch die alten Traditionen, nicht durch die moderne Naturwissenschaft, nicht durch eine Weltanschauung, die nur mit den Faktoren der modernen Naturwissenschaft arbeitet, beantwortet werden können, sondern daß dazu Geisteswissenschaft, Forschung in den geistigen Welten, notwendig ist; mit anderen Worten, daß die Menschheit heute nach dem ganzen Hergang ihrer Entwickelung Fragen stellen muß, die nur durch die Forschung aus den übersinnlichen Welten heraus beantwortet werden können. Ganz langsam und allmählich traten auch aus dem abendländischen Geistesleben heraus diejenigen Dinge auf, welche wieder an die schönsten Überlieferungen des Orients anklangen. Sie wissen, daß immer dargelegt worden ist, wie aus dem abendländischen Geistesleben selbst heraus das Gesetz der Reinkarnation folgt und wie es ebensowenig als etwas Historisches aus dem Buddhismus übernommen zu werden braucht, wie etwa heute der pythagoreische Lehrsatz aus den geschichtlichen Überlieferungen übernommen zu werden braucht. Das ist immer betont worden. Aber dadurch, daß die Idee von der Reinkarnation in der modernen Seele auftauchte, war die Brücke gebaut zu dem, was über die charakterisierten drei Jahrtausende hinüberreicht; denn diese hatten die Lehre von der Reinkarnation eben nicht in den Mittelpunkt ihres Denkens gestellt - bis auf die Gestalt des Buddha. Erweitert wurde eben der Horizont, erweitert wurde die Perspektive nach der Entwickelung der Menschheit hin über die drei Jahrtausende hinaus, und das zeitigte überall neue Fragen, Fragen, die nur aus der Geisteswissenschaft heraus beantwortet werden können.
Обратимся к тому, что возникает в связи с началом этого Евангелия: в Евангелии от Марка должно быть дано "начало благовестия об Иисусе Христе". И припомним, что вслед за этими вводными словами следует не только характеристика изречений старых пророков, но и возвещение о Христе самим Иоанном Крестителем; это возвещение Крестителем может быть заключено в слова: "Время исполнилось; Царство Божественного нисходит в земное бытие". Что это все значит?
Stellen wir gleich im Anfang die Frage, die sich
ergibt aus dem Beginne dieses Evangeliums: daß gegeben werden soll in
diesem Markus-Evangelium der "Beginn des Evangeliums von Jesu
Christo". Und erinnern wir uns, daß gleich auf diese Eingangsworte
folgt nicht nur die Charakteristik der alten Prophetenstelle, sondern die
Ankündigung des Christus durch den Täufer Johannes, und daß
diese Ankündigung durch den Täufer so charakterisiert wird, daß
sie in die Worte gefaßt werden kann: Die Zeit ist erfüllt; das Reich
des Göttlichen breitet sich herunter über das Erdendasein. Was heißt das alles?
Попытаемся
в свете того, что нам может дать современное духовнонаучное исследование,
провести перед собой те времена, которые заключают в себе
"исполнение". Исследуем, что это значит: "Старое время
исполнилось, начинается новое время". Легче всего это понять, направив
взор на то, что лежит в старых временах, а затем посмотреть на то, что лежит в
более новых временах, - между этими двумя точками находится Мистерия Голгофы.
Возьмем нечто такое, что было до Мистерии Голгофы, и то, что было после нее, и
постараемся углубиться в разницу времен, чтобы узнать, насколько исполнилось
старое время и насколько началось новое. Попытаемся при этом не вдаваться в
абстракции, а рассматривать конкретное.
Versuchen wir einmal, in dem Lichte, wie es uns die moderne geisteswissenschaftliche Forschung geben kann, die Zeiten ein wenig an uns vorüberziehen zu lassen, welche die "Erfüllung" wie in ihrer Mitte enthalten. Versuchen wir zu verstehen, was es heißt: eine alte Zeit ist erfüllt, eine neue Zeit beginnt. Wir werden am leichtesten dafür Verständnis gewinnen, wenn wir den Blick hinlenken auf etwas, was in älteren Zeiten liegt, und dann auf etwas, was in den neueren Zeiten liegt, so daß zwischen den beiden Orten, auf die wir den Blick richten, gleichsam in der Mitte, das Mysterium von Golgatha liegt. Nehmen wir also etwas, was vor dem Mysterium von Golgatha liegt, und dann etwas, was nach demselben liegt, und versuchen wir, uns zu vertiefen in den Unterschied der Zeit, damit wir erkennen können, inwiefern eine alte Zeit sich erfüllt hat, inwiefern eine neue Zeit begonnen hat; und versuchen wir, uns dabei nicht in Abstraktionen zu ergehen, sondern das Konkrete ins Auge zu fassen.
Я хочу
направить ваш взор на нечто, принадлежащее первой тысяче лет прежнего
рассмотрения эволюции человечества. Из древнейших времен первого тысячелетия
выступает образ Гомера, греческого поэта и певца. Лишь имя сохранилось
человечеству от того, кому принадлежат или приписываются две величайшие поэмы
из сокровищницы человечества - "Илиада" и "Одиссея". От
автора дошло одно имя, да и в связи с ним в XIX веке возникали досадные сомнения. Как явление,
которому все больше удивляются, чем больше его узнают, стоит перед нами Гомер.
Можно сказать: для того, кто вообще этими вещами занимается, те образы, которые
создал Гомер в "Илиаде" и "Одиссее", представляются более
живыми, чем все исторические образы Греции. Различные люди, если они занимались
Гомером, говорили, что по точности описания, по тому, как он изображает
человека, его можно принять за врача; другие полагают, что он должен был быть
художником, скульптором; некоторые думают, что он был каким-нибудь
ремесленником. Наполеон восхищался в его описаниях тактикой и стратегией.
Другие считают его нищим, который бродил по стране. По меньшей мере уже через
эти разнообразные трактовки просвечивает совершенно неповторимая
индивидуальность Гомера.
Da möchte ich Ihren Blick hinlenken auf etwas, was sozusagen dem ersten Jahrtausend der früheren Betrachtung der Menschheitsentwickelung angehört. Da ragt aus den ältesten Zeiten dieses ersten Jahrtausends zu uns herüber die Gestalt des Homer, des griechischen Dichters und Sängers. Kaum mehr als der Name ist sozusagen der Menschheit erhalten von demjenigen, dem diese beiden zu den größten Leistungen der Menschheit gehörigen Dichtungen zugeschrieben werden : Ilias und Odyssee; kaum mehr als der Name. Und sogar an diesen Namen sind arge Zweifel im 19. Jahrhundert angeknüpft worden. Darauf braucht hier nicht eingegangen zu werden. Wie eine Erscheinung, die man um so mehr bewundert, je mehr man sie kennenlernt, steht Homer vor uns. Und man darf sagen: Für den, der sich überhaupt mit solchen Dingen befaßt, stehen lebendiger als alle rein politischen Gestalten des Griechentums jene Gestalten vor unserer Seele, die Homer geschaffen hat, die uns in der Ilias und Odyssee vorliegen. Es haben die verschiedensten Leute, wenn sie sich immer wieder auf Homer eingelassen haben, gesagt, daß aus der Präzision der Schilderung, aus der Art, wie er darstellt, man eigentlich bei ihm annehmen könne, daß er Arzt gewesen sein müsse. Andere meinen, er müsse Künstler gewesen sein, Plastiker; ja, andere meinen, er müsse irgendwie Handwerker gewesen sein. Napoleon hat die Taktik, die Strategie in seiner Darstellung bewundert. Andere wiederum halten ihn für einen Bettler, der im Land herumzog. Wenn nichts anderes, so kommt doch durch diese verschiedenen Auffassungen die ganz eigenartige Individualität Homers heraus.
Возьмем
один его образ - Гектора. Прошу вас, если будет время, всмотритесь в
"Илиаде" в образ Гектора, как он пластически описан: он стоит перед
нами как бы выточенным, завершенным. Посмотрите, как он ведет себя по отношению
к своему родному городу Трое, в отношении своей жены Андромахи, как относится к
Ахиллу, к войску и к командованию войском. Вызовите перед своей душой эту
личность со всей его мягкостью супруга, этого мужа, который совершенно в
античном смысле привержен своему городу Трое, - я прошу вас подумать о его
отношении к Ахиллу, - это могло быть только у великого мужа. Личность с
большой, всеобъемлющей человечностью стоит перед нами в образе Гектора, как его
описал Гомер. И он приходит из далеких времен (то, что описывает Гомер,
предшествовало его времени и потому пребывает во мраке прошлого), -так что этот
образ, как и все образы Гомера, уже достаточно мифологичен для современного
человека. Пусть скептики и всевозможные филологи сомневаются в том, что Гектор
существовал, как они сомневаются и в том, что существовал Гомер. Но кто
принимает в расчет все то, что чисто по-человечески может быть принято в
расчет, тот будет уверен в том, что Гомер описывает только факты, которые имели
место, и что Гектор есть образ реального человека, ходившего по Трое, так же
как Ахилл и другие персонажи. Как истинные образы земной жизни стоят они еще
перед нами, и мы смотрим на них, как на людей другого рода, которых сегодня уже
трудно понять, но которые через поэта выступают перед нашей душой во всех
деталях. Мы хотим такого рода образ, как образ Гектора, побежденного Ахиллом,
поставить перед своей душой в качестве одного из главных троянских полководцев.
Мы находим в таком образе нечто принадлежащее времени человечества, по которому
можно судить, каковы были люди этого дохристианского времени, до появления
Христа.
Nur eine seiner Gestalten sei jetzt herausgegriffen, die des Hektar. Ich bitte Sie, wenn Sie einmal Zeit haben, sehen Sie sich in der Iliade die Gestalt des Hektor an, wie er plastisch geschildert ist, wie er zugleich so geschildert ist, daß er abgerundet und abgeschlossen vor uns steht. Sehen Sie sich sein Verhältnis zu seiner Vaterstadt Troja an, wie er zu seiner Gattin Andromache steht, sein Verhältnis zu Achill, sein Verhältnis zum Heere und zur Heeresführung. Versuchen Sie, sich diesen Mann vor die Seele zu rufen, diesen Mann mit allen Weichheiten des Gatten, diesen Mann, der ganz im antiken Sinne an seiner Vaterstadt Troja hing, diesen Mann, der Täuschungen unterworfen sein konnte - ich bitte Sie, an das Verhältnis zu Achill zu denken -, wie es nur bei einem großen Menschen der Fall sein kann. Ein Mensch mit großer, mit umfassender Menschlichkeit steht in Hektor vor uns, wie ihn Homer schildert. So ragt er herüber aus uralten Zeiten - denn selbstverständlich ist das, was Homer schildert, seiner eigenen Zeit vorangegangen und steht dadurch noch mehr in dem Dunkel der Vergangenheit - und ragt so herüber als Gestalt, die, wie alle Gestalten des Homer, schon mythisch genug ist für den modernen Menschen. Auf diese eine Gestalt weise ich Sie hin. Es mögen Skeptiker und alle möglichen Philologen daran zweifeln, daß es einen Hektor gegeben hat, wie sie auch daran zweifeln, daß es einen Homer gegeben hat. Wer aber alles in Erwägung zieht, was aus rein Menschlichem heraus in Erwägung gezogen werden kann, der wird daraus die Überzeugung gewinnen, daß Homer nur Tatsachen schildert, die als solche bestanden haben, und daß auch Hektor eine Gestalt ist, die in Troja gewandelt ist, ebenso wie Achill und die anderen Gestalten. Wie wirkliche Gestalten des Erdendaseins stehen sie noch vor uns, und wir blicken zu ihnen hinüber wie zu Menschen ganz anderer Art, die heute nur noch schwer verständlich sind, die uns aber durch den Dichter in allen Einzelheiten vor die Seele treten können. Wir wollen eine solche Gestalt wie Hektor, der besiegt wird von Achill, einmal als wirkliche Gestalt eines der hauptsächlichen trojanischen Heerführer uns vor die Seele stellen. Wir haben in einer solchen Gestalt so recht etwas, was der vorchristlichen Zeit der Menschheit angehört, woran man ermessen kann, wie die Menschen dieser Zeit waren, als der Christus noch nicht gelebt hatte.
Я направляю ваш взор далее, к другому образу - к образу из V дохристианского столетия, к великому философу, который провел большую часть своей жизни в Сицилии, к замечательному образу Эмпедокла (Эмпедокл (483 - 423 гг. до Р.X.) - греческий философ и врач). Он был тем, кто первым заговорил о "четырех элементах" - огне, воде, земле и воздухе, - о том, что все в материи происходит благодаря смешению и разделению этих четырех элементов по принципу ненависти и любви, действующих в этих элементах; но важнее всего то, как он действовал в Сицилии, как инициировал значительные государственные учреждения и привел людей к духовной жизни. Полной приключений, равно как и глубоко духовной была эта жизнь, на которую мы оглядываемся, когда взираем на Эмпедокла. Пусть другие сомневаются, - духовная наука знает, что Эмпедокл действовал в Сицилии как государственный деятель, как посвященный, как маг; и также как Гектор ходил по Трое. И показательным для своеобразного отношения Эмпедокла к миру перед нами встает факт - не выдуманный, а действительный: он кончил тем, что бросился в Этну и сгорел в ее пламени, чтобы соединиться со всем бытием, которое его окружало. Таков второй образ из дохристианских времен, стоящий перед нами.
Ich lenke Ihren Blick weiter hin zu einer anderen Gestalt, zu einer Gestalt des fünften vorchristlichen Jahrhunderts, zu einem großen Philosophen, der einen großen Teil seines Lebens auf Sizilien verbracht hat, zu einer merkwürdigen Gestalt, zu Empedokles. Nicht nur ist er derjenige, der zuerst gesprochen hat von den vier Elementen Feuer, Wasser, Luft, Erde, davon, daß alles, was im Stofflichen geschieht, durch Vermischung und Entmischung dieser vier Elemente vor sich geht nach den Prinzipien von Haß und Liebe, die in diesen Elementen walten, sondern der vor allem in der Weise auf Sizilien gewirkt hat, daß er bedeutsame staatliche Einrichtungen ins Leben gerufen hat, der herumgezogen ist und die Leute zum geistigen Leben hingeführt hat. Ein abenteuerliches ebensosehr wie ein tief geistiges Leben ist es, auf das wir zurückblicken, wenn wir auf Empedokles hinschauen. Mögen es andere bezweifeln, die Geisteswissenschaft weiß es, daß Empedokles ebenso auf Sizilien gewandelt ist als Staatsmann, als Eingeweihter, als Magier, wie Hektor in Troja gewandelt ist, so wie ihn Homer uns schildert. Und um die merkwürdige Stellung des Empedokles zur Welt zu charakterisieren, tritt uns die Tatsache entgegen, die nicht erfunden ist, die wahr ist, daß er dadurch endete - um sich zu vereinigen mit allem Dasein, das ihn umgab -, daß er sich in den Ätna stürzte und im Feuer des Ätna verbrannte. So steht eine zweite Gestalt der vorchristlichen Zeit vor uns.
Рассмотрим
теперь средствами современной духовной науки эти образы. Прежде всего мы знаем,
что эти личности появятся снова, так как души возвращаются. Мы не будем
обращать внимание на промежуточные воплощения, а поищем их в христианском
времени. Тогда мы получим указание на изменение времен, которое поможет нам
понять, как в человеческое развитие вошла Мистерия Голгофы. Если можно сказать:
"Такие фигуры, как Гектор и Эмпедокл, явились снова, - как же они
проявляются в христианское время?" - тогда мы имеем воздействие Мистерии
Голгофы - исполнение и начало нового времени, проявленные именно в душах. Так
как здесь собрались серьезные антропософы, нам не надо пугаться сообщений
действительной духовной науки, которая может быть проверена внешними фактами.
Betrachten wir nun mit den Mitteln der modernen Geisteswissenschaft solche Gestalten. Da wissen wir zunächst, daß solche Gestalten wieder auftreten werden, daß die Seelen wiederkommen. Wir wollen von Zwischeninkarnationen absehen und wollen sie irgendwie suchen in der nachchristlichen Zeit; dann haben wir etwas von der Veränderung der Zeit, etwas von dem, was uns verständlich machen kann, wie das Mysterium von Golgatha in die Menschheitsentwickelung eingeschlagen hat. Wenn man sagen kann: Solche Gestalten wie Hektor, wie Empedokles sind wiedererschienen; wie wandeln sie in der nachchristlichen Zeit unter den Menschen? - dann hat man sich den Einschlag des Mysteriums von Golgatha, die Erfüllung und den Neubeginn der Zeit eben an den Seelen einmal veranschaulicht. Wir brauchen, da wir als ernste Anthroposophen hier zusammenkommen, nicht mehr zurückzuschrecken vor den Mitteilungen der wirklichen geistigen Wissenschaft, die eben geprüft werden kann an dem, was äußerlich vorliegt.
Я
хотел бы направить ваш взор на нечто другое, что произошло в христианское
время. Можно опять сказать, что мы имеем дело с поэтическим образом. Но этот
"поэтический образ" восходит к действительной личности, которая была
в жизни. Я направляю ваш взор на образ, созданный Шекспиром, - на его Гамлета.
Кто из духовной науки знает прототип героя Шекспира, тот знает, что Гамлет был
только преображенным, некогда жившим датским принцем. Образ Гамлета, который
создал Шекспир, действительно существовал. Я не могу заниматься здесь разбором
того, как историческая личность была положена в основу поэтического образа,
созданного Шекспиром. Но духовнонаучный результат я хочу сообщить, хочу на
ярком примере показать, как дух древности снова появляется в христианское время.
Действительный образ, который лежит в основе шекспировского Гамлета, - это
Гектор. Та же самая душа жила в Гамлете, что и в Гекторе. Именно на таком
характерном примере, где ярко выступает различие изживания души, можно себе
уяснить, что, собственно, произошло в промежуточное время. Такая личность, как
Гектор, стоит перед нами, с одной стороны, в дохристианское время. Но вот в
человеческое развитие входит Мистерия Голгофы, и ее искра ударяет в душу
Гектора, дает возникнуть прообразу Гамлета, о котором Гете сказал: "Душа,
которая не доросла до действительности и для которой никакой действительности
не достаточно; ей поставлена задача, которую она однако не может
исполнить". Можно спросить: почему Шекспир так ее выразил? Он этого не
знал. Но кто с помощью духовной науки заглядывает в эти связи, тот знает, какие
силы за этим стоят. Поэт творит бессознательно, потому что сначала перед ним
встает образ, который он создает, а затем - как панорама (о чем он однако не
знает) - вся индивидуальность, которая с этим связана. Почему Шекспир выдвигает
и резко подчеркивает именно те особые черты характера Гамлета, которые
современный наблюдатель, может быть, и ,не заметил бы? Потому что он их
наблюдает на фоне течения времени. Он чувствует, насколько другой стала душа
при переходе из старой жизни в новую. Сомневающийся скептик Гамлет, который не
приспособлен к действительной жизни, нерешительный - таким он сделался из
непоколебимого Гектора.
Ich möchte auf etwas anderes noch Ihren Blick lenken, auf etwas, was sich in der nachchristlichen Zeit vollzogen hat. Man kann ja wieder sagen, man hätte es mit einer dichterischen Gestalt zu tun. Aber diese "dichterische Gestalt" geht eben auf eine wirkliche Persönlichkeit zurück, die im Leben gestanden hat. Ich lenke Ihren Blick auf die Gestalt, die Shakespeare geschaffen hat in seinem Hamlet. Wer die Grundgestalt Shakespeares kennt, soweit man sie äußerlich kennenlernen kann, insbesondere aber, wer sie aus der Geisteswissenschaft kennt, der weiß, daß der Hamlet Shakespeares nur der umgestaltete wirkliche Dänenprinz war, der auch einmal gelebt hat. Die Gestalt Hamlet, die Shakespeare geschaffen hat, hat wirklich gelebt. Ich kann mich jetzt nicht darauf einlassen, zu zeigen, wie die historische Gestalt der dichterischen Figur des Shakespeare zugrunde liegt. Aber auf das geisteswissenschaftliche Resultat möchte ich mich einlassen, möchte Ihnen hier an einem eklatanten Fall zeigen, wie ein Geist des Altertums im nachchristlichen Zeitalter wieder auftaucht. Die wirkliche Gestalt, die dem zugrunde liegt, was Shakespeare als Hamlet gestaltet hat, ist Hektor. Dieselbe Seele lebte in Hamlet, die in Hektor lebte. Gerade an einem solchen charakteristischen Beispiele, wo die Verschiedenheit des Sichdarlebens der Seele eklatant hervortritt, kann man sich klarmachen, was eigentlich in der Zwischenzeit geschehen ist. Eine Persönlichkeit wie die des Hektor steht vor uns auf der einen Seite in der vorchristlichen Zeit. Hinein schlägt in die Menschheitsentwickelung das Mysterium von Golgatha, und der Funke, der in die Seele des Hektor hineinschlägt, läßt in ihr erstehen das Urbild des Hamlet, von dem Goethe gesagt hat: eine Seele, die keiner Lage gewachsen ist, und der auch keine genügt, der eine Aufgabe zugewiesen ist, die sie aber nicht erfüllen kann. Man kann fragen: Warum drückte es Shakespeare so aus? Er wußte es nicht. Wer aber durch die Geisteswissenschaft in diese Zusammenhänge hineinblickt, der weiß, welche Kräfte dahinterstanden. Der Dichter schafft im Unbewußten, weil gleichsam zuerst vor ihm steht die Gestalt, die er schafft, und dann wie ein Tableau - wovon er aber nichts weiß - die ganze Individualität, die damit verknüpft ist. Warum hebt Shakespeare gerade besondere Charaktereigenschaften des Hamlet hervor und betont sie ganz scharf, die vielleicht kein zeitgenössischer Beobachter an der Gestalt des Hamlet bemerkt haben würde? Weil er sie auf dem Hintergrunde der Zeit beobachtet: Er fühlt, wie anders eine Seele geworden ist beim Übergang vom alten Leben in das neue. Der Zweifler, der Skeptiker Hamlet, der sich in den Lagen des Lebens nicht auskennt, der Zauderer, der ist zunächst geworden aus dem treffsicheren Hektor.
Я
направляю ваш взор на другую фигуру Нового времени, которая тоже приблизилась к
человечеству через поэтический образ, через произведение, главный герой
которого будет, конечно, еще долго жить в человечестве, когда автор уже станет
для будущего мира подобным Гомеру или Шекспиру, - когда об одном не знают
ничего, а о другом знают страшно мало. Когда-нибудь позабудут то, что
составители мемуаров и биографы сообщают о Гете, забудут то, чем люди так
интересуются у Гете, - и это несмотря на книгопечатание и другие современные
средства, - но всегда будет стоять в жизненном величии, в живой пластичности
образ Фауста, который создал Гете. Люди ничего не знают о Гомере, а о Гекторе и
Ахилле знают очень много, - и придет время, когда о личности Гете будут знать
немногое (и это хорошо!), но всегда будут знать о Фаусте.
Ich lenke Ihren Blick auf eine andere Gestalt der neueren Zeit, die wieder zunächst durch das dichterische Bild an die Menschen herangetreten ist, durch eine Dichtung, deren Hauptgestalt in der Menschheit gewiß noch lange leben wird, wenn der Dichter selbst für die Nachwelt nur noch ebenso dastehen wird wie heute Homer und Shakespeare, in der Weise, daß man von dem einen gar nichts, von dem anderen furchtbar wenig weiß. Man wird längst vergessen haben, was die Notizensammler und Biographen von Goethe mitteilen, man wird längst vergessen haben, wofür sich heute die Menschen so sehr bei Goethe interessieren, trotz Buchdruckerkunst und der anderen modernen Mittel, wenn noch dastehen wird in lebendiger Größe und lebendiger Plastik die Faustgestalt, die Goethe geschaffen hat. Wie die Menschen von Homer nichts wissen, von Hektor und Achill aber sehr viel, so werden sie einstmals nicht viel wissen von der Persönlichkeit Goethes - und das wird gut sein -, aber sie werden immer wissen von dem Faust.
Фауст
- это такой образ, который, будучи выведен в литературе, а затем завершен у
Гете, восходит также к реальному образу. Он жил как реальная фигура в XVI веке, - он действительно был. Был не
таким, как его описывает Гете в своем "Фаусте". А почему Гете
описывает его именно таким? Он сам этого не знал. Но когда он направлял взор на
Фауста, на традиционного Фауста, которого знал с детства, еще по кукольному
театру, тогда в нем действовали силы того, кто стоял за Фаустом, кто был
предшествующим воплощением Фауста, - силы Эмпедокла, древнегреческого философа!
Это все просвечивало в образе Фауста. И хотелось бы сказать: когда Эмпедокл
бросается в Этну, связывается с огненным элементом Земли, - каким удивительным
одухотворением, какой спириту ализацией этой, дохристианской мистики природы,
которая тем самым становится действительностью, является заключительная сцена
гетевского "Фауста", это вознесение Фауста в огненный элемент неба с
помощью таких существ, как, например, Pater Seraphicus! Медленно и
постепенно вживается новое духовное направление в то, к чему люди больше
стремятся. Уже давно для многих глубоких умов человечества стал значимым сам
факт - без того, чтобы они что-нибудь знали о перевоплощении и карме: когда они
рассматривали во всем объеме душу, которую хотели описать на основании ее
собственной внутренней жизни, они описывали то, что просвечивало из ее прежних
воплощений. Как Шекспир не знал, что Гамлет был Гектором, но именно так его
изобразил, не зная, что в Гекторе и Гамлете жила одна и та же душа, - так и
Гете описывал Фауста, как будто за ним была душа Эмпедокла со всеми ее
особенностями, потому что в Фаусте была именно душа Эмпедокла. Но характерно,
что именно таково движение вперед и прогресс человеческого рода.
Faust ist nun wieder eine solche Gestalt, die, so wie sie uns in der Literatur und dann bei Goethe wie in einer Art von Abschluß entgegentritt, zurückführt auf eine reale Gestalt. Er hat als eine Gestalt des 16. Jahrhunderts gelebt, er war da; war nicht so da, wie ihn Goethe in seiner Faustfigur schildert. Aber warum schildert ihn Goethe so? Goethe wußte es selber nicht. Aber wenn er den Blick hinlenkte auf den Faust, wie er überliefert war, den er schon vom Puppenspiel aus seiner Knabenzeit her kannte, so wirkten in ihm Kräfte von dem, was hinter dem Faust stand, was eine vorhergehende Inkarnation des Faust war: Empedokles, der alte griechische Philosoph. Das alles strahlte herein in die Gestalt des Faust. Und man möchte sagen: Wenn Empedokles sich in den Ätna stürzt, sich mit dem Feuerelement der Erde verbindet, welch wunderbare Vergeistigung, welch wunderbare Spiritualisierung dieser, man möchte sagen, vorchristlichen Naturmystik, die so zur Tatsache wird, ist das Schlußtableau des Goetheschen "Faust", das Aufsteigen des Faust in das Feuerelement des Himmels durch den Pater Seraphicus und so weiter! Langsam und allmählich lebt sich eine ganz neue Geistesrichtung herein in dem^ was die Menschen tiefer erstreben. Lange Zeit schon begann die Tatsache sich geltend zu machen für die tieferen Geister der Menschheit, ohne daß sie von Reinkarnation und Karma etwas wußten, daß, wenn sie eine Seele betrachteten, die umfassend war, die sie schildern wollten aus den Grundfesten ihres inneren Lebens heraus, sie das schilderten, was aus den früheren Inkarnationen herüberleuchtet. Wie Shakespeare Hamlet so schilderte, wie wir ihn kennen, obwohl er nichts davon wußte, daß in Hektor und Hamlet dieselbe Seele lebte, so schilderte Goethe den Faust, wie wenn dahinter die Seele des Empedokles mit allen ihren Sonderbarkeiten stände, weil eben in Faust die Seele des Empedokles war. Aber charakteristisch ist es, daß so der Fortgang und der Fortschritt des Menschengeschlechtes ist.
Я
выбрал два характерных образа; на обоих мы можем видеть, как античные герои в
наше современное христианское время оказываются настолько потрясенными в
глубине их душ, что с трудом справляются с жизнью. В них есть все то, что
имелось раньше. Если дать, например, Гамлету воздействовать на себя, то можно
почувствовать, что в нем есть вся сила Гектора. Но чувствуется и то, что эта
сила не может проявиться в христианское время, что она находит поначалу противодействие
в христианском времени, что там действует на душу некое начало, в то
время как раньше, при образах, которые встречаются в древности, дело касалось конца.
Как Гектор, так и Эмпедокл являются завершением. Пластически законченными стоят
они перед нами. Но то, что в человечестве действует дальше, это должно найти
новые пути в новых воплощениях, - как у Гектора в Гамлете, так у Эмпедокла в
Фаусте, который имеет в себе все, что является стремлением в пропасть природы,
весь эмпедокловский элемент, и только через это глубинное существо может
сказать: "Я Библию на время положу под парту и хочу быть исследователем
природы и врачом, не хочу больше быть теологом". Фауст имел потребность
общаться с демоническими существами, что заставляло его носиться по свету и делало
его удивительным, но непонятным. Здесь действует эмпедокловский элемент, но он
не справляется с тем, чем должен быть человек в Новое время.
Zwei charakteristische Gestalten habe ich herausgehoben, an denen beiden wir sehen können, wie die antiken Größen in der modernen nachchristlichen Zeit in ihrer tiefsten Seele so erschüttert dastehen, daß sie sich nur schwer im Leben zurechtfinden können. Alles ist in ihnen, was früher in ihnen war. Man fühlt, wenn man zum Beispiel Hamlet auf sich wirken läßt, wie die ganze Kraft des Hektor in ihm ist. Aber man fühlt, daß diese Kraft in der nachchristlichen Zeit nicht herauskommen kann, daß sie zunächst Widerstände findet in der nachchristlichen Zeit, daß da etwas auf die Seele gewirkt hat, was ein Anfang ist, während man es früher bei den Gestalten, die einem im Altertum entgegentreten, mit einem Ende zu tun hat. Sowohl Hektor wie Empedokles sind ein Abschluß. Plastisch abgeschlossen stehen sie vor uns. Was aber in der Menschheit weiterwirkt, das muß neue Wege finden in die neuen Inkarnationen hinein. So bei Hektor in Hamlet, so bei Empedokles in Faust, der alles, was abgründiges Streben nach den Naturtiefen ist, der das ganze empedokleische Element in sich hat, der allein durch dieses tiefgründige Wesen sagen kann: Ich will die Bibel eine Weile unter die Bank legen, will sein ein Naturforscher und Mediziner und will kein Theologe mehr sein; der ein Bedürfnis hatte, mit dämonenartigen Wesenheiten umzugehen, was ihn herumschweifen läßt durch die Welt, was ihn bestaunen, aber unverstanden sein läßt. Da wirkt das empedokleische Element nach, aber es findet sich nicht zurecht mit dem, was der Mensch sein muß, nachdem eine neue Zeit hereingebrochen ist.
Я
хотел этим разбором показать, как на значительнейших, всем известных душах
сказывается великий переворот; этот переворот обнаруживается именно тогда,
когда идут в глубину. И если спрашивают: "Что произошло между старыми и
новыми инкарнациями таких индивидуальностей?" - то всегда приходят к
ответу: Мистерия Голгофы! Произошло то, что возвещал Креститель, когда говорил:
"Время исполнилось, Царства Духа или Царства Небесные, переходят в
человеческое царство". Да, они захватывают сильно это человеческое царство
- Царства Небесные! И те, которые видят этот захват лишь извне, не могут его
понять. Захват этот так могуществен, что выкристаллизовавшиеся античные герои
должны были снова начинать эволюцию на Земле, и это сказывается на них вплоть
до завершения старого времени, до Мистерии Голгофы: закончилось то, что нашло
свое исполнение, - и это ставит людей перед нами в качестве самодостаточных
личностей. Затем пришло нечто такое, что побудило души положить в себе самих новое
начало, чтобы все было преобразовано, переплавлено, чтобы души, которые были
велики, явились как души малые, потому что они должны вернуться к детству,
потому что начинается нечто совсем новое. Мы должны вписать это себе в душу,
если хотим понять то, что в самом начале Евангелия от Марка мыслится как Начало.
Да, начало, которое потрясает души в их глубочайшей сущности, которое приносит
совершенно новый импульс в человеческое развитие: "Начало Евангелия".
Ich wollte durch diese Auseinandersetzung zeigen, wie an bedeutenden Seelen, an Seelen, über die sich jeder informieren kann, ein gewaltiger Umschwung sich zeigt, daß gerade dann, wenn man in die Tiefen hineingeht, dieser gewaltige Umschwung sich zeigt. Und wenn man fragt: Was ist geschehen zwischen den alten Inkarnationen und den neuen Inkarnationen einer solchen Individualität? - so bekommt man immer zur Antwort: Das Mysterium von Golgatha, dasjenige, was der Täufer ankündigte, indem er sagte: Die Zeit ist erfüllt, die Reiche des Geistes - oder die Reiche der Himmel - gehen in das Menschenreich über. Ja, sie ergriffen gewaltig dieses Menschenreich, die Reiche der Himmel! Und diejenigen, welche dieses Ergreifen äußerlich nehmen, können es eben nicht verstehen. Sie ergriffen es so gewaltig, daß in sich gediegene, kompakte antike Größen neu beginnen mußten mit der Evolution auf der Erde, daß sich gerade an ihnen zeigt bis zum Abschluß der alten Zeit, bis zum Mysterium von Golgatha hin: da ist etwas abgelaufen, was seine Erfüllung gefunden hat, was die Menschen so hinstellt, daß sie vor uns stehen als in sich gerundete Persönlichkeiten. Dann aber trat etwas ein, was notwendig machte in den Seelen, daß sie einen neuen Anfang mit sich selber machten, daß alles neugestaltet, umgegossen werden mußte und dass uns Seelen, die groß waren, wie Seelen erscheinen, die klein sind, weil sie umwandeln müssen die Seele zur Kindheit, weil etwas ganz Neues beginnt. Das ist es, was wir uns in die Seele schreiben müssen, wenn wir verstehen wollen, was gleich im Beginne des Markus-Evangeliums gemeint ist: ein "Anfang". Ja, ein Anfang, der die Seelen in ihrem tiefsten Wesen erschüttert, der einen ganz neuen Impuls hereinbringt in die Menschheitsentwickelung, ein "Anfang des Evangeliums ".
Что
такое "Евангелие"? Это то, что нисходит из Царств, которые мы часто
описывали в связи с иерархиями высших существ: там находятся Ангелы и
Архангелы, и это спускается через мир, возвышающийся над миром человеческим.
Там обретается перспектива в отношении более глубокого смысла слова
"Евангелие". Импульс, который нисходит через царство Архангелов и
Ангелов, и есть Евангелие, есть нечто, исходящее из этих Царств, что входит в
человечество. Все абстрактные переводы, в сущности, мало касаются сути.
Was ist das "Evangelium"? Es ist das, was herunterkommt aus den Reichen, die wir öfter in den Hierarchien der höheren Wesenheiten beschrieben haben, wo die Angeloi, die Archangeloi sind, was heruntersteigt durch die Welt, die sich erhebt über der Menschenwelt. Da gewinnt man die Perspektive auf einen tieferen Sinn des Wortes Evangelium. Ein Impuls, der heruntersteigt durch das Reich der Archangeloi, der Angeloi, ist das Evangelium; es ist das diesen Reichen Entsteigende, das in die Menschheit eintritt. Alle abstrakten Übersetzungen treffen im Grunde genommen nur wenig die Sache. In Wahrheit soll schon in dem Worte Evangelium angedeutet werden, daß in einem Zeitpunkt etwas beginnt auf die Erde niederzufließen, was früher nur dort geströmt hat, wo die Angeloi und die Archangeloi sind, was heruntergekommen ist auf die Erde, was hier die Seelen durchrüttelt, und die stärksten Seelen gerade am meisten. Und der Beginn, der also eine Fortsetzung hat, der wird verzeichnet. Das heißt, das Evangelium dauert fort. Es ist der Anfang gemacht in der damaligen Zeit, und im Grunde genommen werden wir sehen, daß die ganze Menschheitsentwickelung seit jener Zeit eine Fortsetzung des Beginns ist des Herunterfließens des Impulses aus dem Reiche der Angeloi, den man Evangelium nennen kann.
В
действительности же в слове "Евангелие" должно бы быть указано на то,
что в некоторый момент на Землю начинает изливаться то, что раньше было только
там, где пребывают Архангелы и Ангелы, что низошло на Землю, что потрясло там
души и особенно мощно потрясло сильнейшие души. А начало ведь имеет
продолжение, вот что должно быть отмечено. Это значит, что Евангелие
продолжается. Начало было положено в то время, и мы увидим, что все
человеческое развитие с того времени есть, в сущности, продолжение излияния
того импульса из Царства Ангелов, который можно назвать "Евангелием".
Желая охарактеризовать отдельные Евангелия, надо искать и исследовать
достаточно глубоко, и именно Евангелие от Марка может быть понято, только если
понимать человеческое развитие в правильном смысле, со всеми его импульсами, со
всем тем, что произошло на протяжении времени. Я хотел вам это охарактеризовать
не внешне, но на примере душ, показав, как, собственно, признание факта
перевоплощения, сделанного предметом действительного исследования, впервые
показывает становление такой души, как душа Гектора или Эмпедокла, и может
выявить все значение импульса, который пришел благодаря событию Христа. Можно
рассказывать прекрасные вещи, но все это будет лежать на поверхности. А что за
всем происходящим во внешнем мире был Христов импульс, это обнаруживается
только благодаря тому, что освещают жизнь духовны ми исследованиями, что
изучают не только, как протекает данная конкретная жизнь, но и
последовательность воплощений. Надо относиться к идее перевоплощения серьезно,
чтобы она стала живым элементом истории. Тогда обнаружится воздействие
величайших импульсов события Голгофы. И особенно этот импульс обнаружится в тех
душах, которые мы уже часто описывали.
Man kann nicht tief genug suchen und forschen, wenn man die einzelnen Evangelien charakterisieren will, und gerade am Markus-Evangelium wird sich uns zeigen, wie es nur verstanden werden kann, wenn man im rechten Sinne die Menschheitsentwickelung begreift mit allen ihren Impulsen, mit alledem, was in ihrem Verlaufe geschehen ist. Nicht äußerlich wollte ich Ihnen das charakterisieren, sondern ich wollte es Ihnen an den Seelen charakterisieren und zeigen, wie eigentlich erst die Anerkennung der Tatsache der Reinkarnation, die, wenn sie zur wirklichen Forschung wird, uns den Werdegang einer Seele wie der des Hektor oder des Empedokles zeigt, uns die ganze Bedeutung des Impulses, der durch das Christus-Ereignis kam, vor die Seele führen kann. Sonst kann man sehr schöne Dinge vorbringen, bleibt aber doch nur an der Oberfläche haften. Was aber hinter allem äußeren Geschehen der Christus-Impuls war, das zeigt sich eigentlich nur dadurch, daß man mit der Geistesforschung in das Tiefere der Menschenseele hineinleuchtet, daß man nicht nur erkennt, wie das Leben als einzelnes sich vollzieht, sondern in der Aufeinanderfolge der Inkarnationen. Man muß mit der Idee der Reinkarnation Ernst machen, muß sie wirklich so in die Geschichte einführen, daß sie zum belebenden Element der Geschichte wird, dann wird sich schon zeigen die Wirkung des größten Impulses, des Ereignisses von Golgatha. Und besonders in den Seelen wird sich der Impuls zeigen, den wir schon öfter beschrieben haben.
Если
вы вспомните, что было главным пунктом и главной целью вчерашнего разбора, то
сможете провести перед своей душой, как совершенно иначе переживает
человеческое существо свое внутреннее во времена до Мистерии Голгофы и после
нее. Я пытался дать вам не характеристику, а примеры из духовной науки, -
привести такие примеры, которые показывают души из старого времени и Нового
времени, - характерные примеры, на которых мы можем понять, как определенные
души прежних времен изменились в новых временах и снова явились преображенными,
метаморфизированными. Какова причина такого сильного изменения - будет ясно из
всего цикла докладов.
ZWEITER VORTRAG Basel, 16. September 1912
Wenn Sie sich erinnern, was gewissermaßen der Hauptpunkt und das Hauptziel der gestrigen Auseinandersetzungen war, so werden Sie sich vor die Seele rücken können, wie ganz anders die menschliche Wesenheit sich darlebt in bezug auf ihr Innerstes in der Zeit vor dem Mysterium von Golgatha und in der Zeit nach demselben. Ich versuchte nicht, eine Charakteristik anzuführen, sondern ich gab Ihnen Beispiele aus der Geisteswissenschaft, solche Beispiele, die uns Seelen zeigen der alten Zeit und Seelen der neuen Zeit, charakteristische Beispiele, an denen wir wahrnehmen können, wie bestimmte Seelen aus früheren Zeiten in der neuen Zeit sich umgeändert, metamorphosiert wieder darstellen. Welches der Grund zu einer solchen gewaltigen Umwandlung ist, wird uns erst aus dem ganzen Sinn dieses Vortragszyklus hervorgehen.
В
качестве введения может быть указано на то, что часто уже упоминалось в рассмотрениях,
которые касались таких предметов, - что полное сознание человеческого
"я", развитие которого является миссией земной планеты, наступило
только через Мистерию Голгофы. С достаточной точностью можно сказать, что если
мы очень далеко пойдем назад в развитии человечества, то найдем, что там
человеческие души, собственно, еще не индивидуализированы, еще заключены как бы
в групповые души. Это заключение в групповой душевности отмечается как раз у
самых выдающихся душ, так что можно сказать: Гектор или Эмпедокл - типичные
представители групповых душ всей своей человеческой общины. Гектор, выросший из
того, что было душой Трои, - это отражение групповой души троянского народа, -
отражение, конечно, в совершенно определенно специализированной форме, но так же
коренящейся в групповой душе, как и Эмпедокл. Когда они снова воплощаются уже в
христианское время, они оказываются перед необходимостью вырабатывать
я-сознание и изживать его. Переход от состояния групповой души к изживанию
индивидуальной души - это то, что дает такой сильный толчок вперед. А это
приводит к тому, что души, которые являются столь резко обособленными, как
Гектор, кажутся колеблющимися в христианское время, как будто они не доросли до
жизни; такой кажется душа Гамлета. С другой стороны, такая душа как Эм-педокл,
когда она является в христианское время как душа Фауста XVI века, - становится своего рода искателем
приключений, попадает во многие положения, из которых ей трудно выкарабкаться,
и остается непонятой современниками и всем последующим человечеством.
Jetzt darf nur vielleicht einleitend auf das eine hingewiesen werden, was öfter schon in unseren Betrachtungen, die ähnliche Gegenstände berührten, erwähnt worden ist: daß das Bewußtwerden, das volle Bewußtwerden des menschlichen Ich, zu dessen Ausbildung und Ausprägung die Mission des Erdplaneten da ist, eigentlich erst durch das Mysterium von Golgatha eingetreten ist. Es ist nicht genau, aber annähernd genau gesprochen, daß, wenn wir sehr weit in der Menschheitsentwickelung zurückgehen, wir finden, wie die Menschenseelen eigentlich noch nicht individualisiert sind, sondern noch in der Gruppenseelenhaftigkeit befangen sind. Dieses Befangensein in der Grup-penseelenhaftigkeit ist gerade bei den hervorragenderen Gestalten der Fall, so daß man sagen kann: Ein Hektor, ein Empedokles sind typische gruppenseelenhafte Vertreter ihrer ganzen Menschengemeinschaft; Hektor, herausgewachsen aus dem, was die Seele von Troja ist, ein Abbild der Gruppenseele des trojanischen Volkes in einer ganz bestimmten Form, gewiß spezialisiert, aber ebenso in der Gruppenseele wurzelnd wie Empedokles. Wenn sie in der nachchristlichen Zeit wieder inkarniert werden, so sind sie dann vor die Notwendigkeit gestellt, das Ich-Bewußtsein auszuleben. Das Übergehen von der Gruppenseelenhaftigkeit zu dem Ausleben der Individualseele ist es, was einen so gewaltigen Ruck nach vorwärts gibt. Und das macht, daß Seelen, die so fest geschlossen dastehen wie zum Beispiel Rektor, in der nachchristlichen Zeit wankend erscheinen, als ob sie dem Leben nicht gewachsen seien, wie zum Beispiel die Seele des Hamlet, und daß auf der anderen Seite eine Seele wie die des Empedokles, die in der nachchristlichen Zeit als die Seele des Faust des 16. Jahrhunderts wiedererscheint, scheinbar eine Art von Abenteurer wird und in mancherlei Lagen gebracht wird, aus denen sie sich sehr schwer herausfinden kann, und die von den Mitmenschen, ja von der ganzen Nachwelt mißverstanden wird.
Часто
отмечалось, что для указанного развития еще не очень много значит то, что
произошло со времени Мистерии Голгофы до настоящего времени. Все еще находится
в начале, и лишь в будущем земном развитии проявятся великие импульсы, которые
можно приписать христианству. Надо вновь и вновь подчеркивать, что христианство
стоит только в начале своего великого развития. Но если люди хотят включиться в
это развитие, то нужно сопровождать своим пониманием последующий прогрессивный
ход откровения импульса, который получил свое начало при возникновении
христианства.
Es ist ja öfter betont worden, daß für eine solche Entwickelung, wie sie eben angedeutet worden ist, das, was seit dem Verlauf des Mysteriums von Golgatha bis heute bereits geschehen ist/noch nichts Besonderes bedeutet. Das ist alles erst im Anfange, und mit der Zukunft der Erdenentwickelung werden erst die großen Impulse, die man dem Christentum zuschreiben kann, herauskommen. Es muß immer wieder und wieder betont werden: das Christentum steht erst im Anfange seiner großen Entwickelung. Aber will man sich hineinstellen in diese große Entwickelung, so muß man mit seinem Verständnisse mitgehen mit dem immer weiteren Fortschreiten der Offenbarungen, der Impulse, die mit der Begründung des Christentums ihren Anfang genommen haben.
Прежде
всего надо будет чему-то выучиться, - и нет нужды в каком-то особом
ясновидении, когда хотят уяснить себе, что надо выучиться чему-то вполне
определенному, что составит хорошее начало для развивающегося понимания
христианства: нужно выучиться читать Библию совершенно новым образом. В
настоящее время еще существует много препятствий для этого. Частью в этом
виновато то обстоятельство, что в широких кругах понимание Библии ведется в
сладко-сентиментальном тоне, что Библия употребляется не как книга познания, а
как собрание рецептов для всевозможных личных житейских ситуаций. Если
кто-нибудь ищет ободрения в своей личной житейской ситуации, он углубляется в
ту или иную главу Библии, дает им подействовать на себя и редко выходит за
пределы личного отношения к Библии. С другой стороны, ученость в последние
десятилетия XIX века очень
затруднила понимание Библии, раздробив ее и уверяя, что Новый Завет состоит из
многих вещей, которые надо будет потом соединить. Также и Ветхий Завет, мол,
есть конгломерат из совершенно различных вещей, которые возникли в разное
время, и потому в Библии мы имеем сплошь фрагменты, которые легко создают
впечатление, что они представляют агрегат, монтаж, что они были
"сшиты" в ходе времени.
Vor allem wird man in der nächsten Zeit etwas lernen müssen - und es bedarf nicht viel Hellsehens dazu, um sich darüber klar zu werden, daß man etwas ganz Bestimmtes lernen muß, etwas, das einen guten Anfang für ein fortgeschrittenes Verständnis des Christentums bilden wird -, man wird lernen müssen, die Bibel in einer ganz neuen Weise zu lesen. Heute gibt es noch viele Hindernisse dafür. Teilweise ist daran schuld der Umstand, daß ja noch immer das Bibelverständnis in weiten Kreisen in einer etwas süßlich-sentimentalen Art getrieben wird, daß die Bibel nicht zu einem Erkenntnisbuch, sondern zu einem Gebrauchsbuch für alle möglichen persönlichen Seelenlagen benutzt wird. Wenn jemand für seine persönlichen Lebenslagen etwas aufmunterungsbedürftig ist, so vertieft er sich in das eine oder andere Kapitel der Bibel, läßt das eine oder andere auf sich wirken, und nur selten kommt er über ein persönliches Verhältnis zur Bibel hinaus. Auf der anderen Seite hat die Gelehrsamkeit in den letzten Jahrzehnten - eigentlich durch das ganze 19. Jahrhundert hindurch - das wirkliche Verständnis der Bibel sehr erschwert, indem sie dieselbe zerrissen hat und behauptet hat, daß zum Beispiel das Neue Testament aus allen möglichen Dingen zusammengestellt sei, welche dann später zusammengetragen sein sollen, und daß ebenso auch das Alte Testament eine Zusammenfügung sei aus ganz verschiedenen Dingen, die zu verschiedenen Zeiten zusammengekommen sein sollen. Dadurch hätte man in der Bibel lauter Fragmente, die sehr leicht den Eindruck machen, daß sie ein Aggregat, eine Zusammenfügung darstellen, daß sie "zusammengenäht" worden wären im Laufe der Zeit.
Такая
научность стала сегодня популярной. Уже у многих людей сложилось мнение, что
Ветхий Завет составлен из многих различных частей. Такой взгляд препятствует
тому, что должно прийти в ближайшем будущем как настоящее серьезное чтение
Библии. Когда придет такое чтение Библии, тогда лучше поймут многое, что может
быть сказано о тайнах Библии с антропософской точки зрения. Надо будет, к
примеру, научиться принимать как нечто цельное все до того места, где в обычных
изданиях кончается Ветхий Завет. Нельзя давать обманывать себя всем тем, что
говорится против единства Ветхого Завета. И если не искать при чтении Библии
только личного подкрепления, но дать воздействовать на себя Ветхому Завету как
единому целому (и эта устремленность к библейскому содержанию должна прийти в
мир именно через духовную науку), если с этим будут духовно связывать некий
спиритуально-художественный смысл, рассматривая, как одни вещи художественно
вытекают из других, как они художественно скомпонованы, как нити сплетаются и
расплетаются не только во внешне композиционном смысле, но и в художественно
углубленном и обращенном на Ветхий Завет, - то только тогда поймут, какая
огромная драматическая сила, какая внутренняя духовная драматическая сила
заложена во всей композиции, во всем строении Ветхого Завета. Только тогда
увидят всю эту великолепную драматическую картину как единое целое. И только
если будут так подходить к Библии, увидят ее единое строение и не будут больше
думать: этот кусок в середине - оттуда, а другой кусок - еще откуда-то, - но
увидят единый дух в Библии.
Solche Gelehrsamkeit wird populär, und sie ist heute schon populär geworden. Es ist schon bei sehr vielen Leuten eine Ansicht geworden, daß zum Beispiel das Alte Testament aus vielen einzelnen Teilen zusammengefügt ist. Diese Ansicht aber stört das, was als ein wirkliches ernstes Bibellesen der nächsten Zukunft kommen muß. Wenn dieses Bibellesen eintreten wird, dann wird man vieles, was auch vom anthroposophischen Gesichtspunkte aus über die Geheimnisse der Bibel zu sagen sein wird, viel besser noch verstehen. Man wird zum Beispiel lernen müssen, alles bis dahin, wo das Alte Testament in den gebräuchlichen Bibelausgaben schließt, als etwas Ganzes zu nehmen. Man wird sich nicht beirren lassen dürfen durch alles, was gegen die Einheitlichkeit des Alten Testamentes eingewendet werden kann. Und wenn man nicht einseitig vorgeht von dem Standpunkte aus, daß man persönliche Erbauung sucht, daß man dieses oder jenes von diesem Gesichtspunkte aus liest, sondern wenn man einmal das Alte Testament, wie man es hat, als Ganzes auf sich wirken lassen wird und verbinden wird den Blick auf das Inhaltliche mit dem, was, wie Sie durch unsere geisteswissenschaftliche Entwickelung der letzten Jahre hinlänglich haben sehen können, gerade durch die Geisteswissenschaft in die Welt kommen wird, wenn man damit verbinden wird, aber geistig, einen gewissen spirituell-künstlerischen Sinn, so daß man darauf ausgehen wird, zu sehen, wie die Dinge aufeinander künstlerisch folgen, wie sie künstlerisch komponiert sind, wie sich die Fäden verschlingen und lösen, nicht so sehr im äußerlich kompositionellen Sinne, sondern wenn man auch das tief Künstlerische anwenden wird auf so etwas, wie es das Alte Testament ist, erst dann wird man darauf kommen, welche ungeheure dramatische Kraft, welche innerliche, spirituelldramatische Kraft in der Komposition und in dem Aufbau des ganzen Alten Testamentes eigentlich liegt. Erst dann wird man das herrliche dramatische Tableau als eine Einheitlichkeit, als ein Ganzes übersehen und nicht mehr glauben, es sei ein Stück in der Mitte von dorther, ein anderes Stück von woanders herrührend, sondern dann wird man den einheitlichen Geist in der Bibel erblicken.
Тогда
увидят это развитие, охваченное единым духом, - от первой истории творения,
через времена патриархов, времена судей, времена иудейских царей, пока все не
приходит к удивительной драматической вершине в книге Маккавеев, - в сыновьях
Маттафии, в братьях Иуды, которые борются с сирийским царем Антиохом. В этом
заключена внутренняя драматическая сила, - там, в конце, достигнута
кульминационная точка. И люди почувствуют, что это не просто оборот речи, не
просто фраза, - что того, кто вооружен оккультным способом рассмотрения,
охватывает особое чувство, когда он приходит к концу этой книги: там он видит
перед собой семь сынов матери Маккавеев и пять сынов Маттафии. Пять сыновей
Маттафии и семь сыновей матери Маккавеев составляют чудесное число двенадцать,
которое мы встречаем и в других случаях, когда нас вводят в тайны эволюции.
Число двенадцать в конце Ветхого Завета, представленное в кульминационной
точке! Это затрагивает прежде всего наше чувство, когда семь сыновей Маккавеев
умирают смертью мучеников, когда их замучивают одного за другим и когда они
один за другим поднимаются (какая в этом внутренняя драматичность!), причем
первый только указывает на то, что, наконец, в седьмом выражается вполне: это
признание бессмертия души, выраженное в его словах, брошенных царю: "Ты,
нечестивый, ты ничего не узнаешь о Пробудителе моей души!" Дайте
воздействовать на себя этому драматическому подъему, переходящему от сына к
сыну, и вы почувствуете, какие силы содержатся в Библии (2 Макк. 7). Если в
противоположность сладко-сентиментальному рассмотрению, существующему теперь,
рассмотрят этот драматически-художественный прорыв, тогда сама Библия станет
для нас тем, что приносит религиозный пыл. Тогда искусство станет религией
благодаря Библии. И тогда начнут замечать весьма своеобразные вещи.
Man wird sehen, daß es ein ganz von einheitlichem Geiste beherrschtes Fortschreiten ist von der Zeit der ersten Schöpfungsgeschichte an durch die Patriarchenzeit hindurch, durch die Zeit der Richter, durch die Zeit der jüdischen Könige hindurch, bis alles in einem wunderbaren dramatischen Gipfelpunkte zusammenläuft in dem Buche der Makkabäer, in den Söhnen des Mattathias, den Brüdern des Judas, die gegen den König Antiochus von Syrien kämpfen. Darin ist eine innere dramatische Kraft. Da ist ein gewisser Kulminationspunkt dann am Schlüsse erlangt. Und man wird fühlen, daß es nicht eine bloße Redensart, eine Phrase ist, daß den, der ausgerüstet ist mit der okkulten Betrachtungsweise, ein besonderes Gefühl beschleicht, wenn er an das Ende dieses Buches kommt, dort sieben Söhne der Makkabäer-mutter vor sich hat und fünf Söhne des Mattathias. Fünf Söhne des Mattathias und sieben Söhne der Makkabäermutter, das gibt eine merkwürdige Zwölfzahl, eine Zwölfzahl, die uns auch sonst begegnet, wo wir in die Geheimnisse der Evolution eingeführt werden. Die Zwölfzahl am Ende des Alten Testamentes, in einem Kulminationspunkt dargestellt! Zunächst kann es uns als eine Empfindung beschleichen, wenn die sieben Makkabäersöhne den Märtyrertod sterben. Wie sie nach und nach gemartert werden, wie sie sich aber nach und nach erheben - lesen Sie, welche innere Dramatik darin ist! -, wie zuerst der erste nur hindeutet auf das, was zuletzt in dem siebenten zum Ausdruck kommt als das Bekenntnis der Unsterblichkeit der Seele, wie er so dem Könige entgegenschleudert das Wort: Du Ruchloser, du willst ja nichts wissen von dem Auferwecker meiner Seele! -diese dramatische Steigerung von Sohn zu Sohn lasse man auf sich wirken, und man wird sehen, welche Kräfte in der Bibel enthalten sind (2. Makk. 7). Wenn man gegenüber der bisher süßlich-sentimentalen Art der Betrachtung diese dramatisch-künstlerische Durchdringung ins Auge faßt, dann gestaltet sich uns die Bibel von selber 2u dem, was zugleich religiöse Inbrunst bringen wird. Da wird Kunst zur Religion durch die Bibel. Und dann wird man beginnen, ganz eigentümliche Dinge zu bemerken.
Может быть, многие из вас помнят, поскольку об этом здесь говорилось, что при рассмотрении Евангелия от Луки мною было представлено, как весь грандиозный образ Христа вырастал из соединения двух душ - двух мальчиков Иисусов. Душа одного была душой Заратустры - основателя зороастризма, так что вы еще имеете перед духовным взором этот факт: в том мальчике, который описан в Евангелии от Матфея, подразумевается перевоплощенная душа Заратустры. Душа Заратустры жила в этом мальчике Иисусе.
Vielleicht erinnern sich die meisten von Ihnen, weil es ja auch an diesem Orte geschildert worden ist, daß bei der Betrachtung des Lu-kas-Evangeliums von mir dargestellt worden ist, wie eigentlich die ganze grandiose Gestalt des Christus Jesus herausgewachsen ist aus dem Zusammengehen von zwei Seelen, der Seelen zweier Jesusknaben. Die Seele des einen war ja keine andere als die des Zarathustra, des Begründers des Zarathustrismus; so daß Sie vielleicht noch vor Ihrem geistigen Auge diese Tatsache haben, daß mit jenem Jesusknaben, der durch das Matthäus-Evangelium geschildert wird, zunächst der' wiederverkörperte Zarathustra gemeint ist. Die Seele des Zarathustra lebte in diesem Jesusknaben.
Что, собственно, означает этот факт? Мы имеем великого посвященного, основателя
древней персидской культуры, который, доходя в человеческом развитии до
определенного момента, появляется снова в древнееврейском народе, - мы имеем
переход от древней Персии к элементу древнееврейского народа, совершенный
обходным путем, через душу Заратустры. Да, внешнее, что происходит в мировой
истории, что происходит в жизни людей, - это только откровение, обнаружение
внутренних духовных процессов, внутренних духовных сил. Так что действительно
можно изучать то, что рассказывает внешняя история, рассматривая это как
выражение внутренних духовных событий, которые развертываются в среде духа.
Was liegt da eigentlich für eine Tatsache, vor? Wir haben den Begründer des Zarathustrismus, den großen Eingeweihten der Vorzeit, der urpersischen Kultur, der, hindurchgehend durch die Menschheitsentwickelung bis zu einem bestimmten Punkt, dann wiedererscheint innerhalb des althebräischen Volkes: den Übergang haben wir von dem Urpersertum zu dem Element des althebräischen Volkes auf dem Umwege durch die Seele des Zarathustra. Ja, das Äußere, was in der Weltgeschichte geschieht, was im Menschenleben geschieht, es ist im Grunde genommen nur die Offenbarung, die Äußerung der inneren geistigen Vorgänge, der inneren geistigen Kräfte; so daß man in Wahrheit das, was die äußere Geschichte erzählt, studieren kann, indem man es als einen Ausdruck des inneren Geistigen betrachtet, der Tatsachen, die sich im Geistigen bewegen.
Пусть
это стоит перед нашей душой: Заратустра переходит из Персии в древнееврейский
элемент. А теперь возьмем названия глав Ветхого Завета и так рассмотрим его.
Что с Заратустрой дело обстоит так, как я тогда рассказывал, - это результат
ясновидческого исследования: это выявляется, если проследить за душой
Заратустры. А теперь противопоставим этому результату не только Библию, - то,
что в ней представлено, но и то, что подтверждается внешним исследованием.
Lassen wir das vor unsere Seele hingestellt sein: der Zarathustra geht aus dem Persertum in das althebräische Element über. Und jetzt man braucht nur die Überschriften der Kapitel des Alten Testamentes zu nehmen - betrachte man einmal das Alte Testament. Daß es sich mit Zarathustra so verhält, wie ich es damals erzählt habe, ist ein Ergebnis hellseherischer Forschung; das ergibt sich, wenn man die Zarathustra-Seele verfolgt. Aber jetzt stelle man diesem Resultat gegenüber nicht nur die Bibel, wie in ihr dargestellt wird, sondern auch das, was durch die äußere Forschung belegt wird.
Древнееврейский
народ основывает свое царство в Палестине. Изначальное царство разделяется,
наступает сперва ассирийский плен, затем - вавилонский. Это ведет к подчинению
древнееврейского народа персам. Что все это значит? Да, события мировой истории
имеют смысл! Они следуют за внутренними процессами, за духовно-душевными
процессами. Почему все это так случилось? Почему были именно так ведомы
древнееврейские народы, что они были приведены из Палестины в халдейский и
ассиро-вавилонский элемент, в персидский элемент, а потом были снова
освобождены Александром Великим? Если это выразить сухо, можно сказать, что это
был только внешний переход Заратустры из Персии в еврейский элемент. Они его к
себе привели, евреи. Они были приведены к нему до подчинения персидскому
элементу, потому что Заратустра хотел прийти к ним. Внешняя история -
удивительный отпечаток этих процессов, а кто рассматривает вещи ду-ховнонаучно,
тот знает, что внешняя история - только тело для перехода Заратустры из
персидского элемента, который сначала окружает древнееврейский элемент, а
потом, когда тот был достаточно пропитан персидским элементом, он был извлечен
Александром Великим, и то, что теперь осталось, было средой, нужной Заратустре.
Это переходило от одного народа к другому Если мы (естественно, выделяя только
отдельные моменты) бросим взгляд на развитие древнееврейской истории через
время царей, через время пророков, вавилонского плена, персидского завоевания
вплоть до эпохи Маккавеев, - тогда мы замечаем, если ищем понимания Евангелия
от Марка, что там сразу приводится пророчество Исайи, выступает элемент
еврейских пророков. Можно сказать, что начиная с Илии, чьим перевоплощением
являлся Иоанн Креститель, перед нами в удивительном величии выступают пророки.
Das althebräische Volk begründet sein Reich in Palästina. Das ursprüngliche Reich trennt sich. Es kommt zuerst zur assyrischen, dann zur babylonischen Gefangenschaft. Es kommt zur Unterwerfung des althebräischen Volkes durch die Perser. Was heißt denn das alles? Ja, weltgeschichtliche Tatsachen haben eben einen Sinn. Sie folgen den inneren Vorgängen, folgen den geistig-seelischen Vorgängen. Warum ist das alles geschehen? Warum werden die althebräischen Völker so geführt, daß sie von Palästina aus in das chaldäische, in das assyrischbabylonische, in das persische Element hineingeführt werden und dann wieder von Alexander dem Großen befreit werden? Wenn man es trocken aussprechen will, kann man sagen, daß es nur der äußere Übergang ist des Zarathustra aus dem Persertum in das jüdische Element. Sie haben ihn sich geholt, die Juden; sie sind zu ihm geführt worden bis zur Unterwerfung unter das persische Element, weil Zarathustra zu ihnen kommen wollte. Die äußere Geschichte ist ein wunderbarer Abdruck dieser Vorgänge. Und wer die Sache geisteswissenschaftlich betrachtet, der weiß, daß die äußere Geschichte nur der Körper ist für den Übergang des Zarathustra von dem persischen Element, das im Grunde genommen zuerst umspannt das althebräische Element. Und dann, nachdem dieses genugsam von dem persischen Element umspannt war, wurde es herausgenommen von Alexander dem Großen, und was nun blieb, war das Milieu, das für Zarathustra notwendig war. Das ging über von dem einen Volksstamm zum anderen.
Wenn wir - wir können natürlich nur einzelne Punkte herausheben - einen Blick werfen auf die ganze Zeit, wie sie sich zugespitzt hat in der althebräischen Geschichte durch die Zeit der Könige, durch die Zeit der Propheten, der babylonischen Gefangenschaft, der persischen Eroberung bis herein in die Makkabäerzeit, dann fällt uns ja gerade, wenn wir das Verständnis des Markus-Evangeliums suchen, das gleich eingeleitet wird mit einem Jesajäs-Ausspruch als Prophetenausspruch, das Element der jüdischen Propheten in die Augen. Man möchte sagen, von Elias ausgehend, dessen Wiederverkörperung der Täufer Johannes ist, treten uns die Propheten in einer wunderbaren Größe entgegen.
Оставим пока в стороне Илию и его перевоплощение в Крестителе. Рассмотрим имена пророков между Илией и Крестителем. Мы должны сказать: с тем, что мы приобрели через духовную науку, можно совершенно особым образом рассматривать этих еврейских пророков. О ком мы, собственно, говорим, когда упоминаем о великих духовных водителях Земли в древние времена? О посвященных. Мы знаем, что эти посвященные пришли к своей духовной высоте через многие ступени посвящения, что они со ступени на ступень поднимались от познания к духовному видению, через это достигли соединения с действующими в мире духовными импульсами, и внесли их в жизнь физического плана. Если же мы встречаем посвященного персидского, индийского или египетского народа, мы спрашиваем сначала: как в среде этих народов, внутри данной народной общины, поднимался человек по лестнице посвящения? Как он становился вождем, а вместе с тем и духовным водителем своего народа? Этот вопрос оправдан, но не тогда, когда мы стоим перед пророком. Есть, правда, некий род теософического направления, который охотно бросает в один котел все и говорит о пророках древнего еврейского народа так, как говорится о посвященных других народов. Но при этом ничего нельзя узнать.
Lassen wir vorläufig den Elias und dessen Wiederverkörperung im Täufer unberücksichtigt, und betrachten wir die Namen der dazwischenliegenden Propheten. Da müssen wir sagen: Mit dem, was wir durch die Geisteswissenschaft gewonnen haben, läßt sich in ganz eigenartiger Weise dieses jüdische Prophetentum betrachten. Wovon reden wir denn eigentlich, wenn wir von den großen geistigen Führern des Erdkreises der alten Zeiten sprechen? Von den Initiierten, von den Eingeweihten. Wir wissen, daß diese Eingeweihten zu ihrer geistigen Höhe dadurch gekommen sind, daß sie die verschiedenen Weihestufen durchgemacht hatten, daß sie sich von Stufe zu Stufe emporgearbeitet haben durch Erkenntnis zum spirituellen Schauen, daß sie dadurch zur Vereinigung mit den in der Welt wirkenden spirituellen Impulsen gekommen sind und dadurch die Impulse, die sie selbst in der geistigen Welt empfingen, einverleibten dem Leben auf dem physischen Plan. Wenn wir daher einem Eingeweihten des persischen, des indischen oder des ägyptischen Volkes begegnen, werden wir zunächst fragen: Wie ist innerhalb dieses Volkskreises, innerhalb dieses Volksstammes der Betreffende hinaufgestiegen die Leiter der Einweihung? Wie ist er zum Führer und damit zum geistigen Leiter seines Volkes geworden? Diese Frage ist überall berechtigt, nur nicht, wenn wir uns den Propheten gegenüberstellen. Es gibt zwar eine Art theosophischer Richtung, die alles gern in einen Topf zusammenwirft und von den Propheten der alten Hebräer so sprechen will wie von den Eingeweihten der anderen Völker; aber dadurch erkennt man nichts.
Нужно
взять Библию (и как раз современное исследование Библии показывает, что она
является верным документом) и просмотреть пророков от Исайи до Малахии, через
Иеремию, Иезекииля и Даниила, и просмотреть то, что Библия говорит об этих
личностях. Тогда мы увидим, что их нельзя подвести под общую схему посвященных.
Где там рассказывается, что еврейские пророки проходили тем же путем, как и
посвященные других народов? Там сказано: они выступали, когда в их душе
раздавался голос Бога, - и это делало их способными видеть иначе, чем прочие
люди, делало их способными предсказывать будущую судьбу своего народа и будущее
течение мировой истории. Это просто вырывалось из души пророка. Об их
посвящении рассказывается не так, как о других, относительно которых можно установить,
как они получили посвящение. Еврейские пророки выступают так, что у них
духовное видение возникает как род гениальности, - возникает то, что они должны
сказать своему народу и всему человечеству. Именно так они сами отзываются о
своем пророческом голосе и пророческом даре. Посмотрите, как пророк, желая
сообщить нечто, говорит о том, что Бог сказал ему это через своих посредников
или что это пришло непосредственно, как элементарная истина. Это дает повод
спросить: как это соотносится с образом еврейских пророков, если их внешне
поставить рядом с посвященными других народов (за исключением Илии и его
перевоплощения - Крестителя), если духовнонаучно, ок-культно рассматривать души
этих пророков? Тогда можно прийти к весьма примечательному результату. И попытайтесь
с тем, что я вам теперь сообщаю как результат духовнонаучного исследования,
испытующе сравнить то, что история и религиозное предание сообщают нам об этих
образах: там вы найдете подтверждение этого.
Man braucht nur die Bibel zu nehmen, und gerade die neuere historische Forschung ergibt ja, daß sie nicht ein untreues, sondern ein treues Dokument ist, und braucht nur die Propheten anzusehen von Jesajas bis zu Maleachi, durch Jeremias, Ezechiel, Daniel hindurch, braucht nur einzugehen auf das, was die Bibel über diese Gestalten sagt, dann wird man sehen, daß man sie nicht in dem allgemeinen Schema der Initiation unterbringen kann. Wo wird denn erzählt, daß die jüdischen Propheten denselben Initiationsweg durchgemacht hätten wie die anderen Eingeweihten der übrigen Völker ? Es wird gesagt, sie traten auf, indem sich die Stimme Gottes in ihrer Seele regte, die sie befähigte, anderes zu schauen als der gewöhnliche Mensch, die sie befähigte, Angaben zu machen über den künftigen Verlauf der Geschicke ihres Volkes, auch über den künftigen Verlauf der Weltgeschichte. Das entrang sich elementar der Seele der Propheten. Nicht in derselben Weise wird erzählt, daß sie die Einweihung durchmachten, wie bei den anderen Propheten, bei denen man nachweisen kann, wie diese die Einweihung durchmachten. Die jüdischen Propheten treten so auf, daß wie aus einer Genialität heraus ihr geistiges Schauen dasteht, dasjenige dasteht, was sie ihrem Volke, was sie der Menschheit zu sagen haben. Und so ist auch ihre Art, wie sie sich auf ihre prophetische Stimme und auf ihre prophetischen Gaben berufen. Sehen Sie nur einmal, wie ein Prophet, wenn er etwas zu sagen hat, davon spricht, daß der Gott es ihm mitgeteilt hat durch seine Mittler, oder daß es gekommen ist wie eine unmittelbare elementarische Wahrheit. Das gibt Veranlassung zu fragen: Wie verhält es sich mit diesen jüdischen Prophetengestalten, die äußerlich neben die Eingeweihten der anderen Völker zu stellen sind, wenn wir von Elias und seiner Wiederverkörperung, dem Täufer, absehen wollen ? Wenn man geisteswissenschaftlich, okkult die Seelen dieser Propheten untersucht, da kommt man auf etwas sehr Merkwürdiges. Versuchen Sie, mit dem, was ich Ihnen jetzt als ein geisteswissenschaftliches Forschungsresultat mitteile, alles das prüfend zu vergleichen, was die Geschichte und die religiöse Überlieferung über diese Gestalten gibt, so werden Sie schon die Bestätigung finden.
Если
проследить за душами еврейских пророков, то можно обнаружить, что они являются
перевоплощениями посвященных других народов и уже там достигли известных
ступеней посвящения. Если мы проследим в обратном направлении судьбу души
еврейского пророка, то придем к другим народам. Там мы найдем посвященную душу,
которая долго пребывала в этом народе; она прошла потом через врата смерти и
была воплощена в еврейском народе. И все отдельные образы - Иеремии, Исайи,
Даниила и др. - если хотим найти их предшествующее воплощение, мы должны искать
их души у других народов. Действительно, попросту говоря, мало-помалу получается
собрание посвященных других народов в еврейском народе, где посвященные
выступают в образе пророков. Поэтому понятно, что пророки действуют так, что их
пророческий дар является естественным обнаружением их внутреннего существа. Это
как бы воспоминание о том, что они обрели как посвященные. Оно выступает так,
что не всегда имеет той ясной, гармонической формы, которую имело в
предшествующей инкарнации. Потому что душа, которая была воплощена в персидском
или египетском теле, должна еще приспособиться к телесности еврейского народа.
При этом не может выявиться многое, что в ней было раньше. Если человек идет от
воплощения к воплощению, то не всегда проявляется то, что у него было раньше.
То, что было раньше, из-за трудностей, которые доставляет телесность, может
являться хаотичным, казаться негармоничным.
Wenn man die Seelen der jüdischen Propheten verfolgt, so findet man, daß sie Wiederverkörperungen sind von Eingeweihten, die bei anderen Völkern eingeweiht waren und dort schon gewisse Stufen der Einweihung erstiegen hatten. Wenn wir also einen der jüdischen Propheten zurückverfolgen, so kommen wir zu anderen Völkern. Dort finden wir eine Initiiertenseele, die lange bei diesem Volke geblieben war; sie ging dann durch die Pforte des Todes und wurde wiederverkörpert bei dem jüdischen Volke. Und alle die einzelnen Gestalten Jeremias, Jesajas, Daniel und so weiter -, wir müssen sie, wenn wir ihre Seelen in früheren Verkörperungen finden wollen, bei anderen Völkern suchen. Es ist wirklich, trivial gesprochen, so wie ein Nach-und-nach-sich-Versammeln der Eingeweihten der anderen Völker bei dem jüdischen Volke, wo die Eingeweihten in der Gestalt der Propheten auftreten. Dann aber ist es erklärlich, daß die Propheten so erscheinen, daß ihre Prophetengabe wie ein elementarisches Hervortreten ihres Innern erscheint. Es ist die Erinnerung an das, was sie sich als Eingeweihte da oder dort erworben haben. Das tritt heraus, tritt aber auch heraus so, daß es nicht immer jene klare harmonische Form zeigen muß, die es in früheren Inkarnationen gehabt hat. Denn es wird die Seele, die in einem persischen oder ägyptischen Leibe inkarniert war, sich erst anbequemen müssen der Körperlichkeit des jüdischen Volkes. Da wird manches nicht herauskommen können, was früher schon in ihr darinnen war. Denn es ist nicht so, daß, wenn der Mensch fortschreitet von Inkarnation zu Inkarnation, immer auch das in ihm vorhanden ist, was früher vorhanden war, sondern es kann etwas, was früher schon da war> durch die Schwierigkeiten, welche die Körperlichkeit macht, unharmonisch erscheinen, kann chaotisch erscheinen.
Итак,
мы видим, что еврейские пророки дают своему народу массу духовных импульсов,
которые являются подчас беспорядочными, но грандиозными воспоминаниями прежних
посвящений. Такова особенность, которая встречается нам у еврейских пророков. А
почему это происходит? Потому что все человеческое развитие должно пройти через
эту переходную точку для того, чтобы то, что было добыто народами порознь, было
собрано, как в фокусе, и снова возродилось из крови ветхозаветного .народа.
Поэтому везде в истории древнееврейского народа, как ни у какого другого народа
(такое бывает только у племен, у родов, а не у народов, которые уже стали
"народами"), мы находим взаимосвязь, подчеркивающую течение крови
через поколения. Все, что является мировой исторической миссией ветхозаветного
народа, покоится на преемственности крови, протекающей через поколения. Поэтому
тот, кто принадлежит полноценно к еврейскому народу, всегда назывался
"сыном Авраама, Исаака, Иакова", то есть того элемента, который
проявил себя сначала в крови Авраама, Исаака и Иакова. Эта эстафета крови была
тем, во что должны были воплотиться элементы посвящения разных других народов.
Как лучи, которые идут с разных сторон и собираются в центре, так собирались
лучи посвященных различных народов, как в фокусе, в крови древнееврейского
народа. Там, через этот центр, должно было однажды пройти душевное существо
эволюции человечества. Важно, чтобы мы приняли во внимание этот оккультный
факт, потому что тогда становится понятно, почему, к примеру, Евангелие от
Марка с самого начала основывается на Ветхом Завете.
So sehen wir, wie die jüdischen Propheten ihrem Volke eine Summe von spirituellen Impulsen gaben, die oft ungeordnete, aber grandiose Wiedererinnerungen sind der früheren Initiation. Das ist das Eigentümliche, was uns bei diesen jüdischen Propheten entgegentritt. Und warum geschieht dies? Aus keinem anderen Grunde geschieht es, als weil in der Tat die ganze Menschheitsentwickelung diesen Durchgangspunkt nehmen mußte, weil das, was zerstreut errungen worden war, gesammelt werden sollte wie in einem Brennpunkt und wiedergeboren werden sollte aus dem Blut des alttestamentlichen Volkes heraus. Daher wird überall in der Geschichte des althebräischen Volkes wie bei keinem anderen Volke - nur bei Stämmen war das der Fall, aber nicht bei Völkern, die schon "Völker" geworden waren -die Zusammengehörigkeit, das Rinnen des Blutes durch die Generationen betont. Alles, was die weltgeschichtliche Mission des alttesta-mentlichen Volkes ist, beruht auf der Kontinuierlichkeit des Rinnens des Blutes durch die Generationen. Deshalb wird der, welcher vollgьltig dem jüdischen Volke angehören soll, immer genannt ein Sohn Abrahams, Isaaks und Jakobs, das heißt desjenigen Elementes, das sich zuerst im Blute bei Abraham, Isaak und Jakob gezeigt hat. Dieses durchrinnende Blut war es, in das sich hineininkarnieren sollten die Initiationselemente der verschiedenen anderen Völker. Wie Strahlen, die von verschiedenen Seiten kommen und sich in einem Mittelpunkte vereinigen, so sammelten sich die Initiationsstrahlen der verschiedenen Völker wie in einem Mittelpunkte in dem Blute des althebräischen Volkes. Da mußte das Psychische der Menschheitsevolution einmal hindurchgehen. Es ist wichtig, daß wir diese okkulte Tatsache ins Auge fassen; denn nur dann versteht man, wie sich so etwas wie das Markus-Evangelium gleich bei seinem Anfange auf das Element des Alten Testamentes gründet.
Что же
происходит при сосредоточении элементов посвящения различных народов в одном
центре? Мы еще увидим, почему это происходит. Но если взять все драматическое
развитие Ветхого Завета, то можно заметить, как через это приятие элементов
посвящения различных народов мало-помалу в развитии Ветхого Завета
вырабатывается идея бессмертия, которая достигает своей вершины как раз в
истории сынов Маккавеев. Теперь мы должны дать этой идее, во всем ее
первоначальном значении, подействовать на нашу душу, - так дать ей действовать,
чтобы мы при этом имели в виду сознание человека в его отношении к духовному
миру.
Was geschieht nun aber bei diesem Sammeln der Initiationselemente der verschiedenen Völker in diesem einen Zentrum? Wir werden schon noch sehen, warum es geschieht. Aber wenn man nun den ganzen dramatischen Fortgang des Alten Testamentes wieder nimmt, wird man merken, wie durch dieses Aufnehmen des Initiationselementes der verschiedenen Völker sich nach und nach innerhalb der Entwickelung des Alten Testamentes herausbildet der Unsterblichkeitsgedanke, der auf seiner Höhe eben gerade bei den Makkabäersöh-nen erscheint. Aber wir müssen ihn nun, man möchte sagen, in seiner ganzen ursprünglichen Bedeutung einmal auf unsere Seele wirken lassen, so wirken lassen, daß wir dabei das Bewußtsein des Menschen ins Auge fassen von seinem Verhältnisse zur geistigen Welt.
Обращаю
ваше внимание на следующее. Попытайтесь найти в Ветхом Завете те места, где
идет речь о том, как вступает в человеческую жизнь божественный элемент. Как
часто рассказывается, например, про Товия: вот Товий посылает своего сына по
делу, - и тогда перед ним является как бы в человеческом образе Архангел Рафаил
(Тов. 5). В другом месте появляются другие сверхчувственные существа высших
иерархий. Это есть вмешательство божественно-духовного элемента в мир людей, -
вмешательство, которое происходит так, что человеку божественно-духовный
элемент является ясно, как нечто внешнее, встречающееся ему во внешнем мире.
Рафаил в книге Товия подходит, как человек к человеку, к Товию, которого он
должен вести. Мы находим во многих местах Ветхого Завета, что отношения к
духовному миру устанавливаются именно так. Таких мест в Ветхом Завете, где речь
идет о подобных вещах, очень много. Но мы видим в его ходе весьма драматическое
нарастание, и высшая его точка совпадает с мученической смертью семерых сыновей
Маккавеев, которые говорят от всего сердца о соединении, о пробуждении их душ в
божественном элементе. Внутренняя уверенность душ во внутреннем бессмертии
выступает перед нами в сыновьях Маккавея, а также в братьях Иуды Маккавейского,
которые до конца защищают свой народ от царя Антиоха Сирийского. Все более
внутренним образом схватывается спиритуальный элемент. А драматическое
нарастание впервые предстает в своем подлинном масштабе, если мы проследим
Ветхий Завет с первого явления Божества в горящем терновом кусте при Моисее
(там Богоявление оказывается чем-то специфически внешним) до вырывающейся у
Маккавеев внутренней уверенности в том, что если они здесь умрут, то будут
пробуждены в Царстве своего Бога благодаря тому, что живет в них.
Ich mache Sie auf eines aufmerksam. Versuchen Sie, im Alten Testament die Stellen zu verfolgen, wo die Rede davon ist, daß das göttliche Element in das Menschenleben hereinleuchtet. Wie oft wird erzählt, zum Beispiel bei Tobias: Wenn irgend etwas geschehen soll, wenn beispielsweise Tobias seinen Sohn aussendet, um irgendein Geschäft zu vollziehen, da kommt zu ihm in scheinbar menschlicher Gestalt der Erzengel Raphael (Tob. 5). An einer anderen Stelle kommen andere übersinnliche Wesenheiten der höheren Hierarchien. Es ist ein Hereinspielen des göttlich-geistigen Elementes in die Menschenwelt, ein Hereinspielen, das so geschieht, daß der Mensch das göttlich-geistige Element klar als ein Äußeres hat, daß es ihm entgegentritt in der Außenwelt. Raphael tritt in dem Buche Tobias dem, den er führen soll, so entgegen, wie ein Mensch dem anderen entgegentritt, indem er äußerlich an ihn herankommt. Wir werden vielfach sehen, wenn wir das Alte Testament durchgehen, daß die Beziehungen zur geistigen Welt so geregelt werden. Der Stellen im Alten Testament, wo von solchen Dingen die Rede ist, sind sehr viele. Aber wir sehen in seinem Verlauf einen ganz dramatischen Fortgang. Und ein Höhepunkt dieses dramatischen Fortschrittes tritt uns endlich entgegen in dem Märtyrertode der sieben Makkabäersöhne, die von dem Vereinigtsein, ja von dem Auf-erwecktsein ihrer Seelen in dem göttlichen Elemente aus ihren Seelen heraus sprechen. Eine innere Gewißheit der Seelen von ihrer inneren Unsterblichkeit tritt uns bei den Makkabäersöhnen und auch bei den Brüdern des Judas Makkabäus entgegen, die noch in der letzten Zeit ihr Volk verteidigen gegen den König Antiochus von Syrien. Immer innerlicher wird es ergriffen, das spirituelle Element. Und der dramatische Fortschritt wird erst recht ein großer, wenn wir das Alte Testament verfolgen von dem Erscheinen des Gottes in dem brennenden Dornbusch bei Moses, wo wir sehen, wie das Eigentümliche des Herankommens des Gottes ein Äußerliches ist, bis zu dem, was hervorsprudelt aus den Makkabäersöhnen als innere Gewißheit, daß, wenn sie hier sterben, sie auferweckt sein werden im Reiche ihres Gottes durch das, was in ihnen lebt.
Это
мощное нарастание обнаруживает внутреннее единство Ветхого Завета. О
представлении о том, чтобы быть принятым Богом, быть как бы взятым Богом с
Земли и сделаться членом Божества, - в начале Ветхого Завета не сказано ничего:
будет ли эта часть человеческой души, которая принята Богом и введена в
божественный мир, потом действительно пробуждена? Все развитие ведется так, что
постепенно вырастает сознание, что человеческая душа тем, что она есть,
все-таки врастает в духовный элемент. Из пассивного отношения к Богу Яхве
постепенно возникает внутренне активное сознание души о своем существе. Это лавинообразное
нарастание идет от страницы к странице Ветхого Завета. Рождается мысль о
бессмертии, - но она рождается постепенно, в ходе всего Ветхого Завета.
Das ist ein gewaltiger Fortgang, der ein einheitliches Inneres im Alten Testament verrät. In dieser Art wird aus dem Bewußtsein, von Gott hingenommen zu werden, gleichsam von Gott von der Erde weggenommen zu werden und ein Glied in der Gottheit zu sein, von dem Alten Testamente in seinem Anfange nichts darüber gesagt, ob dieses Glied der Menschenseele, das von der Gottheit aufgenommen und der göttlichen Welt einverleibt wird, dann wirklich auferweckt wird. Es wird aber der ganze Fortgang so durchgeführt, daß das Bewußtsein immer mehr und mehr erwächst, daß die Menschenseele durch das, was sie ist, doch hineinwächst in das geistige Element. Aus einem Sich-passiv-Verhalten 2u dem Gölte Jahve oder Jehova wird allmählich ein aktives inneres Bewußtsein der Seele von ihrem Wesen. Das geht als eine von Seite zu Seite sich treibende Steigerung durch das Alte Testament. Der Unsterblichkeitsgedanke wird geboren, aber nach und nach erst geboren im Fortgang des Alten Testamentes.
И
такое же движение вперед замечательным образом является и среди пророков.
Посмотрите, как история и предсказания каждого следующего пророка становятся
все более внутренними, душевными: снова налицо драматический элемент
удивительного нарастания. Чем дальше мы идем в прошлое, тем больше там
встречается историй, которые имеют чисто внешнюю канву. И чем дальше мы
движемся вперед во времени, тем больше говорится также и пророками о внутренней
силе, о внутренней уверенности и о чувстве взаимосвязи с духовно-божественным.
Und derselbe Fortschritt ist merkwürdigerweise auch im Prophetentum. Sehen Sie, wie die Gesichte und die Verheißungen jedes folgenden Propheten immer innerlicher und innerlicher werden: wieder so ein dramatisches Element von wunderbarer Steigerung! Je weiter in die Vergangenheit wir zurückgehen, desto mehr wird gesprochen von Gesichten, die sich auf den äußeren Verlauf beziehen; und je mehr wir fortgehen in der Zeit, desto mehr wird von der inneren Kraft, von der inneren Zuversicht und dem Zusammengehörigkeitsgefühl mit dem Geistig-Göttlichen auch von den Propheten gesprochen.
Так
совершается это постепенное возрастание, пока Ветхий Завет не приводит нас к
началу Нового Завета; Евангелие от Марка примыкает как раз ко всем этим
обстоятельствам. Потому что Маркове) Евангелие сразу говорит в своем начале,
что оно хочет принимать событие Христа Иисуса в смысле старых пророчеств, что
можно понять Явление Христа, если принять во внимание слова пророка Малахии и,
соответственно, пророка Исайи: "Вот, Я посылаю Ангела Моего перед Тобою,
который приготовит путь Твой перед Тобою. Глас вопиющего в пустыне: приготовьте
путь Господу, прямыми сделайте стези Ему" (1, 2-3). Тем самым, как в
основном тоне, проходящем через историю Ветхого Завета, указывается на явление
Иисуса Христа. И дальше в Евангелии от Марка сказано следующее, - это ясно
слышно в словах, если только хотят правильно читать: да, так, как говорили
пророки, теперь, по сути дела, говорит один - Креститель. И каким завершенным,
каким величественным предстает образ Крестителя, о котором древние пророки
говорили как о посланнике Божьем, который в одиночестве покажет путь, каким
должен пройти Христос Иисус в мировом развитии.
So steigert es sich allmählich, bis uns das Alte Testament heranführt zu dem Beginn des Neuen Testamentes. Und das Markus-Evangelium knüpft ja direkt an alle diese Verhältnisse an. Denn das Markus-Evangelium sagt gleich an seinem Beginn, daß es das Ereignis des Christus Jesus ganz in dem Sinne des alten Prophetentums auffassen will, daß man gleichsam verstehen kann die Erscheinung des Christus Jesus, wenn man die Worte des Propheten Maleachi, beziehungsweise des Propheten Jesajas ins Auge faßt: "Siehe, ich sende meinen Boten vor dir her, der soll dir den Weg bereiten. Hört, wie es ruft in der Wüste: bereitet den Weg des Herrn, macht eben seine Pfade." (1, 2-3.) Dadurch wird wie in einem Grundton, der durch die Geschichte des Alten Testamentes hindurchgeht, auf das Erscheinen des Christus Jesus hingewiesen. Und weiter wird gesagt im Markus-Evangelium - man hört es aus den Worten ganz deutlich heraus, wenn man nur will -: Ja, wie die Propheten gesprochen haben, spricht im Grunde genommen jetzt wieder einer, der Täufer. - Und wie geschlossen, wie großartig steht die Gestalt des Täufers da, wenn wir sie so charakterisiert auffassen: Die alten Propheten sprachen von einem Gottesboten, sprachen davon, wie er in der Einsamkeit den Weg zeigen wird, den der Christus Jesus durch die Weltentwickelung zu machen hat.
Евангелие от Марка продолжает: "Так выступил Иоанн Креститель в одиночестве и проповедовал крещение для познания человеческой греховности" (1, 4). Именно так надо переводить эти слова, если хотят правильно их передать. Итак, сказано: "Направьте взор на древних пророков, которые вжились в новое отношение к Божеству, в новую веру в бессмертие, и посмотрите на образ Иоанна Крестителя, как он выступил и сказал о том роде развития, через которое познается греховность человека". Этим сразу указывается на величие образа Крестителя.
Dann fährt das Markus-Evangelium fort: "So trat auf Johannes der Täufer in der Einsamkeit und verkündete die Taufe zur Erkenntnis der menschlichen Sьndenhaftigkeit" (1, 4); denn so muß man die Worte, wenn man sie sachgemäß wiedergeben will, übersetzen. Also es wird gesagt: Richtet hin den Blick auf das alte Prophetentum, das sich hineingelebt hat in ein neues Verhältnis zu der Gottheit, in einen neuen Unsterblichkeitsglauben, und schaut an die Gestalt Johannes des Täufers, wie er auftrat und sprach von der Art der Entwickelung, durch die man des Menschen Sьndenhaftigkeit erkennt. Dadurch wird gleichfalls als auf eine große Gestalt bei diesem Täufer hingewiesen.
А
затем - удивительный образ самого Христа Иисуса: он дан нам в Евангелии от Марка,
с такой простотой и в то же время с таким грандиозным драматическим подъемом,
как нигде больше в мире! Я прошу вас направить на это душевный взор. Что там
сказано? Примерно так: направьте взор на фигуру Крестителя. Вы его поймете
только тогда, когда вспомните образы древних еврейских пророков, чьи голоса
ожили в нем. К нему шел весь еврейский народ, чтобы креститься у него. Это
значит, что многие признавали, что из Иоанна говорят древние пророки. Это
говорится сразу же в начале Евангелия от Марка. Мы видим перед собой Иоанна
Крестителя, видим, как в нем оживают голоса древних пророков, видим идущий к
нему народ и то как его (останемся поначалу в рамках Евангелия от Марка)
признают за восставшего пророка. Это - первое. И вот появляется образ Самого Христа
Иисуса. Мы не будем сейчас касаться самого крещения на Иордане и того, что было
сразу после крещения, а также искушения, - мы рассмотрим грандиозный
драматический подъем, который мы встречаем в Евангелии от Марка.
Dann aber die wunderbare Gestalt des Christus Jesus selber, wie wird sie uns im Markus-Evangelium mit einer, man darf sagen, nirgends sonst in der Welt so einfach und so grandios zugleich gegebenen dramatischen Steigerung vorgeführt! Ich bitte, so recht den seelischen Blick darauf zu richten. Was wird gesagt? Etwa so wird gesprochen : Richtet hin den Blick auf die Gestalt des Täufers; ihr werdet ihn nur verstehen, wenn ihr die Gestalten der alten jüdischen Propheten berücksichtigt, deren Stimme in ihm lebendig geworden ist. Zu ihm ging hinaus das ganze jüdische Volk, um sich von ihm taufen zu lassen; das heißt, es gab viele, die erkannten, daß aus Johannes dem Täufer das alte Prophetentum sprach. Das wird gleich im Beginne des Markus-Evangeliums gesagt. Wir sehen vor uns stehen Johannes den Täufer, sehen in ihm lebendig werden die Stimme des alten Prophetentums, sehen zu ihm das Volk hinauswandern und sehen, wie er - bleiben wir innerhalb des Markus-Evangeliums zunächst stehen - von den Menschen erkannt wird als der wiedererstandene Prophet. Das ist das erste. Und nun tritt ein die Gestalt des Christus Jesus selber. Wir wollen zunächst die sogenannte Johannes-Taufe im Jordan unberücksichtigt lassen, wollen ihn unberücksichtigt lassen nach der Johannes-Taufe und auch noch nach der Versuchungsgeschichte und wollen die so grandiose dramatische Steigerung, die uns gerade im Markus-Evangelium entgegentritt, ins Auge fassen.
После
того как выведен Креститель и показано, как люди относятся к его миссии,
говорится о Самом Христе Иисусе. Но как? Прежде всего показано, что Он здесь.
Но Его узнают не только люди. Его узнают другие существа. В этом все дело! Его
окружают люди, которые хотят исцелиться от одержимости демонами. Его окружают
люди, в которых живут не только человеческие души, но которые одержимы
сверхчувственными духами, действующими через них. В одном важном месте сказано:
эти духи узнают Христа Иисуса (1, 23-26). Крестителя узнают люди, которые
выходят к нему и крестятся от него. Сверхчувственные духи узнают Христа, так
что Он вынужден им приказывать не говорить о Нем. Его узнают существа
сверхчувственного мира. Итак, вот что говорится: появляется Существо, которое
признают не только люди, но Его признают и боятся сверхчувственные существа. Мы
встречаем в самом начале Евангелия от Марка грандиозное нарастание: с одной
стороны - появляется Иоанн Креститель, признанный и почитаемый людьми, а с
другой стороны - Тот, Кто признан сверхчувственными существами, связанными с
Землей, и внушает им страх, - так что они признают, что должны уйти теперь. Это
- Христос Иисус. Нигде нет столь просто изображенного драматического подъема.
Nachdem der Täufer vorgeführt ist und gezeigt ist, wie sich die Menschen zu ihm und seiner Mission stellen, wird der Christus Jesus selber vorgeführt. Aber wie? Zunächst wird er so hingestellt, daß er da ist; aber ihn erkennen nicht bloß die Menschen, ihn erkennen auch andere Wesen. Darauf kommt es an. Da sind um ihn herum Menschen, die geheilt werden wollen von dem Dämonismus, in denen Dämonen wirken. Da stehen die Menschen herum, die nicht bloß von Menschenseelen bewohnt sind, sondern die besessen sind von übersinnlichen Geistern, die durch sie wirken. Und nun wird an einer bedeutungsvollen Stelle gesagt, diese Geister erkennen den Christus Jesus (1, 23-26). Den Täufer erkennen die Menschen und gehen hinaus und lassen sich von ihm taufen. Die übersinnlichen Geister erkennen den Christus, so daß er ihnen gebieten muß, nicht von ihm zu sprechen. Ihn erkennen die Wesen, die von der übersinnlichen Welt sind. Es wird also gesagt: Da tritt ein Wesen herein, das nicht bloß von den Menschen erkannt wird, sondern das in seinem Auftreten erkannt wird und für gefährlich gehalten wird von übersinnlichen Wesenheiten. Das ist die grandiose Steigerung, die uns gleich im Beginne des Markus-Evangeliums entgegentritt: auf der einen Seite Johannes der Täufer, der von den Menschen erkannt und verehrt wird, und auf der anderen Seite der, welcher von übersinnlichen Wesenheiten, die aber mit der Erde etwas zu tun haben, erkannt und gefürchtet wird, so daß sie erkennen, sie müssen jetzt abziehen. Das ist der Christus Jesus. In einer solchen Einfachheit gibt es nirgends sonst eine solche dramatische Steigerung.
Когда
все это видишь, чувствуешь необходимость некоторых вещей, которые прежде
проходили мимо человеческих душ. Я обращаю ваше внимание на одно-единственное
место, которое (ибо Евангелие от Марка так просто и так велико) производит
особое впечатление. Вспомните о том, что говорится о призвании двенадцати в
начале Евангелия и об именах, когда Он Своих двоих апостолов называет
"Сынами грома" (3, 17). Это не то, что можно пробежать при чтении -
на это надо обратить внимание при желании понять Евангелие. Почему Он называет
их "Сынами грома"? Потому что Он хочет вложить в них элемент, который
происходит не от Земли, чтобы они стали Его слугами. Этот элемент происходит от
внеземной сферы, потому что Евангелие сходит на Землю из Царства Ангелов и
Архангелов, это нечто совсем новое и теперь недостаточно говорить только о
людях, но следует говорить о небесном, надземном элементе - о "я", и
это нужно подчеркнуть. Он называет их Сынами грома, чтобы показать, что те, кто
с Ним, также имеют отношение к надземному элементу. Следующий мир, который
примыкает к нашему, - это элементарный мир, через который поначалу уясняется,
что именно воздействует на наш мир. И Христос дает Своим ученикам имена,
которые выражают то, что наш мир граничит с ближайшим сверхчувственным миром.
Он дает им имена в соответствии со свойствами элементарного мира. То же самое
происходит, когда он называет Симона "Скалой" (3, 16), - этим
опять указывается на сверхчувственное. Так через все Евангелие возвещается
пришествие "Ангелиума", импульса из духовного мира.
Wenn man dies ins Auge faßt, empfindet man gewisse Dinge als notwendig, die sonst an den Menschenseelen einfach vorbeigehen. Da mache ich Sie nur auf eine einzige Stelle aufmerksam, die - weil das Markus-Evangelium so einfach und so groß ist - im Markus-Evangelium am meisten auffallen kann. Erinnern Sie sich, wie da, wo gleich im Beginne des Markus-Evangeliums von der Bestellung der Zwölf geredet wird und wo die Rede ist von der Namengebung, wie er da zwei von seinen Aposteln die "Donnerssöhne" nennt (3, 17). Das ist nicht etwas, über das man einfach hinweglesen darf; das ist etwas, was man wohl beachten muß, wenn man das Evangelium verstehen will. Warum nennt er sie die Donnerssöhne? Weil er, damit sie seine Diener werden, ein Element in sie verpflanzen will, das nicht von der Erde ist, das von außerhalb der Erde herkommt, weil es das Evangelium aus den Reichen der Angeloi und Archangeloi ist, weil es ein ganz Neues ist und weil es nicht mehr genügt, bloß von den Menschen zu sprechen, sondern von einem himmlischen, überirdischen Element, dem Ich, und weil es notwendig ist, dies zu betonen. Er nennt sie Donnerssöhne, um zu zeigen, daß auch die Seinigen eine Beziehung zu dem überirdischen Element haben. Die nächste Welt, die an die unsrige angeknüpft ist, ist die elementarische Welt, durch die erst erklärlich wird, was in unsere Welt hereinspielt. Und der Christus gibt seinen Jüngern Namen, durch die gesagt wird, daß unsere Welt an eine nächste übersinnliche angrenzt. Er gibt ihnen die Beinamen von den Eigenschaften der elementarischen Welt. Dasselbe ist der Fall, wenn er Simon den "Felsenmann" nennt (3, 16). Wieder ist dabei auf ein Übersinnliches hingewiesen. So wird durch das ganze Evangelium angekündigt das Hereintreten des "Angelium ", der Impulse aus der geistigen Welt.
Чтобы
это понять, нужно только правильно читать, надо только сделать допущение, что
Евангелие есть книга, извлеченная из глубочайшей мудрости. Весь прогресс,
который может быть достигнут, состоит в том, что души индивидуализируются, что
они имеют отношение к духовному миру не через обходной путь групповых душ, а
через элемент индивидуальной души. И Тот, Кто выступает перед человечеством
так, что Он узнан земными существами, а также и сверхчувственными существами,
нуждается в том, чтобы погрузить в души своих служителей некий сверхчувственный
элемент - в добавление к наилучшему человеческому элементу. Ему нужны те люди,
которые достигли в своих душах наибольшего, следуя по старому пути.
Um das zu verstehen, braucht man nur richtig zu lesen, braucht man nur die Voraussetzung zu machen, daß das Evangelium zugleich ein Buch ist, aus dem die tiefste Weisheit herauszuholen ist. Der ganze Fortschritt, der gemacht worden ist, besteht darin, daß die Seelen individualisiert werden, daß sie nicht mehr bloß auf dem Umwege durch die Gruppenseelenhaftigkeit, sondern durch das Element der Indivi-dualseele ihre Beziehung zur übersinnlichen Welt haben. Und der, welcher so vor die Menschheit hintritt, daß er innerhalb der Erdenwesen erkannt wird, aber auch erkannt wird von den übersinnlichen Wesenheiten, er bedarf, um hineinzuversenken in die Seelen derer, die ihm dienen sollen, etwas von einem übersinnlichen Element, dazu des besten Menschenelementes. Derjenigen Menschen bedarf er, die es nach der alten Art in ihren Seelen selbst schon am weitesten gebracht haben.
Это в
высшей степени интересно - проследить душевный путь тех, кого собрал вокруг
Себя Христос, кого Он признал за своих двенадцать учеников, которые выступают с
исключительной простотой, но прошли поистине грандиозный путь, что я хотел вам
показать вчера на примере множества разных воплощений человеческих душ. Человек
должен определиться в индивидуальном. Ему это сначала трудно: в его душе
присутствует немало от элемента народности, а он переносится в необходимость
опираться только на себя. Эти двенадцать были глубоко укоренены в народе,
который опять-таки грандиознейшим образом самоопределился как народ. Они
пребывали как бы с обнаженными душами, простыми душами, когда их нашел Христос.
Здесь мы имеем дело с совершенно неравномерными промежутками между инкарнациями.
Взор Христа устремился на двенадцать: снова явились души, которые были прежде
воплощены в семи Маккавеях и в пяти сыновьях Маттафии, братьях Иуды; из них
составилась группа апостолов. Они были брошены в стихию рыбаков и простых
людей. Но в то время, когда еврейский элемент поднялся до высшей точки, они
были проникнуты сознанием, что этот элемент в это время обладает величайшей
силой, - но силой только в том случае, если она выступает как
индивидуализованная, когда она сгруппирована вокруг Христа.
Es ist im höchsten Sinne interessant, den seelischen Werdegang derjenigen zu verfolgen, die der Christus Jesus um sich versammelt, die er beruft zu seinen Zwölfen, die, man möchte sagen, wenn sie einem in ihrer Einfachheit entgegentreten, am allergrandiosesten das durchgemacht haben, was ich Ihnen gestern zeigen wollte bei mehr auseinanderliegenden Inkarnationen von Menschenseelen. Der Mensch muß sich erst hineinfinden in das Individuelle. Er kann da zunächst sich selber schwer zurechtfinden, wenn er von dem, was in seiner Seele im Element des Volkstums gewurzelt hat, versetzt wird in das Auf-sich-selbst-Gestelltsein. Die Zwölf waren es. Sie wurzelten tief in einem Volkstum, das sich gerade wieder in der grandiosesten Weise als Volks-tum erfaßt hatte. Und sie waren wie mit nackter Seele, mit einfacher Seele dastehend, als der Christus sie wiederfand. Man hat es dabei mit ganz unregelmäßigen Zwischenzeiten zwischen den Inkarnationen zu tun. Richten konnte sich der Blick des Christus auf die Zwölf: Diejenigen Seelen erschienen wieder, die in den sieben Makkabäersöhnen und in den fünf Söhnen des Mattathias, in Judas und seinen Brüdern, verkörpert waren; daraus setzte sich das Apostolat zusammen. Sie waren hineingeworfen in das Element der Fischer und der einfachen Leute; aber sie waren in der Zeit, als das jüdische Element zu einem Kulminationspunkt hinaufgestiegen war, von dem Bewußtsein durchdrungen, daß dieses Element zu dieser Zeit höchste Kraft war, aber nur Kraft, während es jetzt individualisiert auftrat, als es sich um den Christus herumgruppierte.
Можно
себе представить человека, который был бы совершенно неверующим и захотел
рассмотреть только с художественной стороны то, как в конце Ветхого Завета
выступают пять и семь лиц, а потом двенадцать снова обнаруживаются в начале
Нового Завета. Если это рассматривать только как художественно-композиционный
элемент, можно быть захваченным простотой и художественным величием Библии
независимо от того, что эти "двенадцать" составляются из пяти сынов Маттафии
и семи сынов матери Маккавеев. Надо научиться воспринимать Библию и как
художественное произведение. Тогда только почувствуют величие Библии как
художественного произведения и сохранят это чувство к тому, что в ней
художественно заложено.
Man könnte sich vorstellen, daß jemand ein ganz Ungläubiger wäre und nur künstlerisch das ins Auge fassen wollte, wie am Ende des Alten Testamentes Sieben und Fünf auftreten und wie Zwölf wieder am Anfange des Neuen Testamentes zu finden sind. Wenn man dies rein als künstlerisch-kompositionelles Element nimmt, kann man schon von der Einfachheit und der künstlerischen Größe des Bibelbuches ergriffen sein, ganz abgesehen davon, daß die Zwölf sich zusammensetzen aus den fünf Söhnen des Mattathias und den sieben Söhnen der Makkabäermutter. Man wird lernen müssen, die Bibel auch als Kunstwerk zu nehmen; dann wird einem erst das Gefühl für die Größe aufgehen, die in die Bibel als Kunstwerk hineingelegt ist. Und man wird ein Gefühl dafür erhalten, worauf sich das, was da künstlerisch hineingelegt ist, eben beziehen muß.
Теперь
надо обратить внимание еще на одно. Между сыновьями Маттафии есть один,
которого зовут Иудой еще в Ветхом Завете. Тогда это был тот, кто сильнее прочих
боролся за свой народ, который всей душой был предан своему народу, которому
удалось заключить союз с римлянами против сирийского царя Антиоха (1 Макк. 8).
Этот Иуда - тот самый, которому потом предстоит испытать совершение
предательства, потому что он искренне привязан к специфически ветхозаветному
элементу и не может сразу найти переход к христианскому элементу: для этого ему
сначала требуется тяжелое испытание предательством. Если рассматривать это с
чисто художественно-композиционной точки зрения, то поражает гран диозная
фигура Иуды в последних главах Ветхого Завета и образ Иуды из Нового Завета. И
примечательно в этом симптоматическом процессе то, что ветхозаветный Иуда
заключает союз с римлянами, это является прообразом того, что случилось
впоследствии, - а именно, христианство избрало путь через Рим, чтобы
выйти в мир. Это, хотелось бы сказать, есть последующая кристаллизация. А к
этому я добавлю (о чем также можно знать, но этого нельзя говорить в докладе
перед большим кругом слушателей) то, что как раз через следующее воплощение
этого Иуды произошло слияние римского элемента с христианским элементом, и что
перевоплощенный Иуда был первым, кто имел большой успех в распространении
романизированного христианства, и что заключение союза ветхозаветного Иуды с
римлянами есть пророческое предсказание того, что сделал позднейший, который
является оккультисту как перевоплощенный Иуда, который должен был пройти через
тяжелое душевное испытание предательством. И то, что обнаруживается благодаря
его последующей деятельности как христианство в Риме и Рим в христианстве, -
это есть перенесение в духовную жизнь возобновленного союза ветхозаветного Иуды
с римлянами.
Nun darf vielleicht noch auf eines aufmerksam gemacht werden. Unter den fünf Söhnen des Mattathias ist einer, der schon im Alten Testament Judas heißt. Er ist damals derjenige, welcher am kräftigsten kämpft für sein Volk, der ganz und gar mit seiner Seele seinem Volkstum hingegeben ist, und dem es auch gelingt, einen Bund mit den Römern zu schließen gegen den König Antiochus von Syrien (1. Makk. 8). Dieser Judas ist derselbe, welcher später die Prüfung durchzumachen hat, den Verrat zu begehen, weil er, der am allerinnigsten verbunden ist mit dem spezifisch althebräischen Element, nicht gleich den Übergang zu dem christlichen Element finden kann und erst die harte Prüfung braucht durch den Verrat. Es steht, wenn man wieder das rein Künstlerisch-Kompositionelle betrachtet, ganz wunderbar da die, man möchte sagen, grandiose Gestalt des Judas in den letzten Kapiteln des Alten Testamentes und die Gestalt des Judas im Neuen Testament. Und merkwürdig ist in diesem symptomatischen Vorgang, daß der Judas des Alten Testamentes einen Bund mit den Römern schließt, alles das vorbildet, was später geschehen ist, nämlich den Weg, den das Christentum genommen hat durch das Römertum, um in die Welt einzutreten. Das ist, möchte man sagen, die weitere Ausgestaltung. Und wenn ich hinzufügen würde, was auch gewußt werden kann, was aber doch nicht in einem Vortrage vor einem so großen Zuhörerkreise gesagt werden kann, so würden Sie sehen, wie eigentlich gerade durch die spätere Wiederverkörperung dieses Judas die Verschmelzung geschieht des römischen Elementes mit dem christlichen Element und wie der wiederverkörperte Judas der erste ist, der sozusagen den großen Erfolg hat in der Ausbreitung des romanisierten Christentums, und wie der Bьndnisabschluß des Judas des Alten Testamentes mit den Römern die prophetische Vortatsache ist dessen, was ein Späterer tut, der dem Okkultisten wiedererscheint als der wiederverkörperte Judas, der da durchgehen mußte durch die harte Seelenprüfung des Verrates. Und was sich dann durch sein späteres Wirken zeigt als Christentum im Römertum und Römertum im Christentum zugleich, das erscheint wie eine ins Geistige umgesetzte Erneuerung des Bьndnisses des alttestamentlichen Judas mit den Römern.
Когда
имеют перед собой такие вещи, постепенно приходят к заключению: рассматриваемое
духовно, независимо от всего другого, величайшее произведение искусства, какое
когда-либо существовало, - это сама эволюция человечества. Надо только иметь
для этого глаза. Но разве так уж необоснованно требовать такого же
взгляда на человеческую душу? Я думаю, если кто-нибудь смотрит какую-нибудь
драму, которая имеет прозрачную драматическую завязку и развязку, то он может,
если лишен способности провидеть общий замысел, усмотреть в драме только набор
ситуаций, которые можно описать одну за другой. Именно так поступает внешняя
всемирная история. Поэтому из истории человечества не получается
художественного произведения, а получается только поток следующих друг за
другом событий. Но в настоящее время человечество находится на поворотном
пункте, когда должно наступить постижение внутреннего поступательного
формирования событий, их сплетения и разрешения в процессе эволюции
человечества.
Тогда
выявится то, что эволюция человечества сама показывает нам, как в одной и в
другой точке выступают индивидуальные фигуры, которые дают побуждения,
завязывают узлы, развязывают их. И познавая так ход истории, люди научатся
видеть включенность человека в эволюцию человечества.
Wenn man solche Dinge vor sich hat, kommt man nach und nach zu der Einsicht: Geistig betrachtet, ist, von allem übrigen abgesehen, das größte Kunstwerk, das jemals gewesen ist, die menschliche Evolution selber. Man muß nur den Blick dafür haben. Aber sollte es denn gar so unbegründet sein, diesen Blick für die Menschenseele zu fordern? Ich denke, wenn jemand das eine oder das andere Drama sieht, das eine durchsichtige dramatische Schürzung und Lösung hat, so kann er, wenn er nicht die Fähigkeit hat, den Aufbau zu durchschauen, in dem Drama nur eine Aufeinanderfolge von Vorgängen sehen, die man hintereinander beschreiben kann. So ungefähr macht es die äußere Weltgeschichte. Da kommt allerdings aus der Menschheitsgeschichte kein Kunstwerk zustande, sondern nur ein Hintereinanderauftreten von Vorgängen. Jetzt aber ist die Menschheit schon an dem Wendepunkt, wo das eintreten muß, die innere fortschreitende Gestaltung der Vorgänge, ihre Verwicklung und Lösung in der Menschheitsevolution aufzufassen. Dann wird sich herausstellen, daß die Menschheitsevolution selber uns zeigt, wie an diesem Punkt, wie an jenem Punkte die individuellen Gestalten auftreten, Impulse geben, Knoten schürzen, Knoten lösen. Und man lernt erst das Hineingestelltsein des Menschen in die Menschheitsevolution erkennen, wenn man so den geschichtlichen Hergang kennt.
Но так как целое из состояния простого смешения должно быть возведено к организму, надо каждую часть поставить на свое место и провести между ними различие, - что в других областях люди находят само собою разумеющимся. Потому что ни одному астроному не придет в голову поставить Солнце наравне с другими планетами: Солнце он выделит и противопоставит его как единственное другим планетам. Также само собою разумеющимся покажется тому, кто провидит развитие человечества, распознать одно "Солнце" среди великих водителей человечества. И подобно тому, как было бы нелепо говорить о Солнце, как говорится о Юпитере, Марсе и т. п., так же нелепо говорить о Христе, как говорят о Бодхисаттвах и других водителях человечества. Также должна казаться чем-то абсурдным сама мысль о перевоплощении Христа, - как нечто такое, что никак не может быть высказано, если эти вещи нросто поставить перед глазами. Однако необходимо вникать в эти вещи в их истинном образе и не представлять их как некую догму, как некое сектантское верование. Если говорят в истинном космологическом смысле о христологии, не нужно говорить о предпочтении христианства перед другими религиями. Было бы то же самое, если бы в священных писаниях какой-нибудь религии говорилось, что Солнце - планета, подобная всем прочим; тогда кто-нибудь пришел бы и сказал: "Надо исключить Солнце из числа планет". А другие восстали бы и сказали: "Это же отдание предпочтения Солнцу!" Это вовсе не то, а только признание самой истины.
Dann aber muß man, weil das Ganze aus dem Zustande der reinen Zusammenfügung zu einem Organismus und zu mehr als einem Organismus erhoben wird, wirklich jedes an seine Stelle stellen und den Unterschied machen, den auf anderen Gebieten die Menschen für selbstverständlich halten. Denn keinem Astronomen wird es einfallen, die Sonne den übrigen Planeten gleichzustellen. Es ist ihm eine Selbstverständlichkeit, daß er die Sonne herausgliedert und als ein Monon gegenüber den Planeten hinstellt. So ist es dem, der die Menschheitsentwickelung durchschaut, selbstverständlich, eine "Sonne" hineinzustellen unter die großen Führer der Menschheit. Und wie es ein völliges Unding wäre, von der Sonne unseres Planetensystems so zu sprechen wie von dem Jupiter, Mars und so weiter, so ist es ein Unding, von dem Christus so zu sprechen wie von den Bodhisattvas und den anderen Menschheitsführern. Das sollte so selbstverständlich sein, daß jede Wiederverkörperung des Christus als etwas Absurdes erscheint, als etwas, was gar nicht gesagt werden kann, wenn man sich die Dinge nur ganz einfach vor Augen stellt. Aber es ist notwendig, daß man auch wirklich auf die Sachen eingeht, sie wirklich in ihrer wahren Gestalt erfaßt und sie nicht als dieses oder jenes Dogma, als diesen oder jenen Sektenglauben hinstellt. Es ist nicht notwendig, wenn man im wirklichen, kosmologischen Sinne von einer Christolo-gie spricht, von einer Bevorzugung des Christentums vor einer anderen Religion zu sprechen. Das wäre so, wie wenn irgendwo eine Religion in ihren heiligen Schriften hätte, daß die Sonne ein Planet sei wie die übrigen Planeten, und dann jemand auftreten würde und sagen: Man muß die Sonne herausheben aus der Zahl der Planeten - und es würden sich nun die übrigen dagegen auflehnen und sagen: Ja, das ist aber eine Bevorzugung der Sonne! Das ist es gar nicht, sondern nur eine Anerkennung der Wahrheit selber.
Так же
обстоит дело и с христианством. Это только признание истины, такой истины,
которую может сегодня принять всякая религия на Земле, если она этого захочет.
И если другие религии примут это серьезно, с равным признанием всех религиозных
исповеданий, если они это признание равенства будут употреблять не только как
вывеску, - тогда они не должны находить предосудительным то, что Запад принял
не национального бога, но Бога, который первоначально не имеет отношения ни к
какой национальности, который есть космическое Существо. Индусы говорят о своих
национальных богах. Само собой разумеется, что они должны говорить иначе, чем
люди, которые не приняли какого-нибудь германского национального бога, но
приняли Существо, которое действительно воплотилось не на их территории. Они
ставят Его в центре, хотя Оно воплотилось в другом народе. О противопоставлении
западно-христианского принципа индийско-восточным можно было бы говорить, если
бы, к примеру, поставить Вотана выше Кришны. Но с Христом дело обстоит совсем
не так. Он с самого начала не принадлежит ни одному народу, но осуществляет
самое прекрасное в духовнонаучном принципе: признавать истину без различия
расы, племени и т. д.
Und so ist es mit dem Christentum. Es ist lediglich eine Anerkennung der Wahrheit, einer solchen Wahrheit, die heute jede Religion auf der Erde annehmen kann, wenn sie nur will. Und wenn andere Religionen es ernst nehmen mit dem gleichmäßigen Geltenlassen aller Religionsbekenntnisse, wenn sie nicht dieses gleichmäßige Geltenlassen nur zu einem Aushängeschild benutzen, dann werden sie auch keinen Anstoß daran nehmen, daß das Abendland nicht einen Nationalgott angenommen hat, sondern einen Gott, der zunächst mit einer Nationalität gar nichts zu tun hat, der eine kosmische Wesenheit ist. Die Inder sprechen von ihren Nationalgöttern. Es ist ganz selbstverständlich, daß sie anders sprechen müssen als die Menschen, die nicht einen germanischen Nationalgott angenommen haben und geltend machen, sondern die eine Wesenheit, die sich wahrhaftig nicht auf ihrem Boden verkörpert hat, in ihren Mittelpunkt stellen, die fern von ihnen bei einem anderen Volke verkörpert war. Von einem Entgegensetzen des christlich-abendländischen Prinzips gegenüber einem indisch-morgenländischen könnte man dann sprechen, wenn jemand zum Beispiel Wotan über Krishna stellen wollte. Bei dem Christus ist es aber gar nicht so. Er ist von allem Anfang an gar nicht einem Volke angehörig, sondern er verwirklicht das, was das Schönste ist in dem geisteswissenschaftlichen Prinzip: die Wahrheit anzuerkennen ohne Unterschied von Farbe, Rasse, Stamm und so weiter.
Рассматривать
эти вещи объективно - это то, чем мы должны проникнуться. И если мы узнаем то,
что лежит в основе Евангелий, тогда мы впервые поймем истину этих вещей. Из
того, что было сегодня сказано о Евангелии от Марка, - о его возвышенной
простоте и драматическом подъеме от личности Иоанна Крестителя до Христа, -
можно видеть, что, собственно, заключает в себе это Евангелие.
Diese Dinge objektiv zu betrachten, das ist es, wozu wir uns durchringen müssen. Und wenn wir die Evangelien dadurch erkennen, daß wir das erkennen, was ihnen zugrunde liegt, dann werden wir sie erst in Wahrheit verstehen. An dem, was heute gesagt worden ist über das Markus-Evangelium in seiner erhabenen Einfachheit und dramatischen Steigerung von der Persönlichkeit Johannes des Täufers zu der des Christus Jesus, kann man sehen, was eigentlich dieses Evangelium enthält.
В
начале Евангелия от Марка нас подводят к великому образу Крестителя. Каким
многозначительным выведен, с одной стороны, Иоанн Креститель в Евангелии от
Марка, как он контрастирует с Самим Христом Иисусом, - на это мы указали еще
вчера. Если дать воздействовать на себя Евангелию от Марка в его простоте, то
возникает очень сильное впечатление от образа Крестителя. Если же мы подходим к
этому образу на основе духовной науки, то Креститель впервые является нам в
своем полном величии. Мною уже часто разъяснялось, что мы должны понимать
Крестителя и в смысле самого Евангелия (в Евангелии это выражено ясно) как
перевоплощение пророка Илии (см. Мф. 11, 14). Поэтому чтобы лучше понять
глубокую основу христианства и Мистерии Голгофы, мы должны духовнонаучно
рассмотреть образ Крестителя на фоне того, как перед нами выступает пророк
Илия. В этом месте мы только вкратце скажем о том, как обстоит дело с пророком
Илией, потому что по случаю последнего общего собрания немецкой секции
Теософского общества в Берлине уже говорилось подробнее о пророке Илии
("Пророк Илия в свете духовной науки" (доклад от 14 декабря 1911 г. в
GA 61: "Человеческая
история в свете духовного исследования")).
DRITTER VORTRAG Basel, 17. September 1912
Im Beginne des Markus-Evangeliums werden wir hingeführt zu der großen Gestalt des Täufers. Wie bedeutsam auf der einen Seite Johannes der Täufer eingeführt wird durch das Markus-Evangelium, wie bedeutsam er kontrastiert wird mit dem Christus Jesus selber, darauf ist gestern schon hingewiesen worden. Man wird, wenn man das Markus-Evangelium in seiner Einfachheit auf sich wirken läßt, sogleich einen bedeutsamen Eindruck gewinnen von der Gestalt des Täufers. Gehen wir dann auf die geisteswissenschaftlichen Hintergründe dieser Gestalt ein, so erscheint uns der Täufer erst gewissermaßen in seiner vollen Größe. Es ist von mir des öfteren auseinandergesetzt worden, wie wir den Täufer, auch im Sinne des Evangeliums selber - denn wir wissen, daß dies im Evangelium deutlich ausgesprochen ist - als eine Wiederverkörperung des Propheten Elias aufzufassen haben (siehe Matth. ii, 14). Geisteswissenschaftlich werden wir daher, um so recht den tieferen Grund der Begründung des Christentums und des Mysteriums von Golgatha einzusehen, die Gestalt des Täufers eben auf dem Hintergrunde dessen zu sehen haben, was uns im Propheten Elias entgegentritt. An dieser Stelle soll nur kurz angedeutet werden, um was es sich da handelt; denn ich habe gelegentlich der letzten Generalversammlung der Deutschen Sektion der Theosophischen Gesellschaft in Berlin gerade etwas ausführlicher über den Propheten Elias gesprochen.
Все, что может сказать о пророке Илии духовная наука и оккультное исследование, вполне подтверждается тем, что стоит в самой Библии, в то время как при простом чтении соответствующих глав об Илии в Библии, несомненно, многое остается не проясненным. Я обращаю внимание только на одно.
Alles, was die Geisteswissenschaft, die okkulte
Forschung, über den Propheten Elias zu sagen hat, bestätigt sich ja
vollständig durch dasjenige, was in der Bibel selbst steht, während
beim gewöhnlichen Lesen der entsprechenden Kapitel über Elias in der
Bibel ganz zweifellos vieles unerklärlich bleibt. Ich mache nur auf das eine aufmerksam.
Мы читаем в Библии, что Илия бросает вызов всей дружине и всему народу царя Ахава, под властью которого он живет; читаем о том, что он сам противостоит жрецам Ваала, устанавливает два алтаря, приказывает жрецам Ваала положить на их алтарь жертвенное животное, а на свой положить свое, - а затем показывает, как ничтожно все, что рассказывают о жрецах Ваала противники Илии, потому что у жертвы, приносимой Ваалу, не обнаруживается никакого спиритуального значения в то время как на жертве Илии тотчас сказывается величие и значение Яхве, или Иеговы. Такова победа, которую Илия одерживает над приверженцами Ахава. Затем удивительно рассказывается о том, что у Ахава был сосед Навуфей, что у Наву-фея был виноградник и царь Ахав хотел овладеть этим виноградником, но Навуфей не уступил его, потому что он для него священен в качестве наследия отца. Затем мы узнаем из Библии следующие два факта: с одной стороны, царица Иезавель становится врагом Илии и заявляет, что она позаботится о том, чтобы он был убит так же, как после его победы были убиты его противники - жрецы Ваала. Но, как рассказывает Библия, эта смерть по желанию Иезавели не наступает, но наступает нечто другое. Навуфей, сосед царя, приглашен на праздник покаяния, на который приглашены и другие знатные люди города, и на этом празднике его убивают по приказанию Иезавели (3 Цар. 18-21).
Wir lesen in der Bibel, daß Elias gleichsam
herausfordert die ganze Gefolgschaft und das ganze Volk des Königs Ahab,
unter dem er lebt, daß er den Baalspriestern, seinen Gegnern, sich selbst
gegenüberstellt; daß er gleichsam zwei Altäre einrichtet, die
Baalspriester ihr Opfertier darauflegen läßt, darnach auf seinen Altar
sein Opfertier legt und dann zeigt, wie nichtig alles das ist, was über
die Baalspriester von seiner Gegnerschaft gesagt wird, weil nichts sich zeigt
von spiritueller Größe bei dem Baalsgotte, während sich die Größe
und Bedeutung des Jahve oder Jehova sogleich an dem Opfer des Elias zeigt. Es
ist ein Sieg, den Elias gewinnt über die Anhänger des Baal. Dann wird
merkwürdigerweise erzählt, wie Ahab einen Nachbarn hat, Naboth, der
einen Weinberg besitzt, wie Ahab, der König, diesen Weinberg gewinnen
will, Naboth sich ihn aber nicht abdingen läßt, weil er ihm heilig
ist als das Erbe seiner Väter. Nun finden wir zwei Tatsachen in der Bibel.
Auf der einen Seite wird uns erzählt, daß Isebel, die Königin,
die Feindin wird des Elias und erklärt, daß sie dafür sorgen
werde, daß Elias ebenso getötet werde, wie durch seinen Sieg auf dem
Altar seine Gegner, die Baalspriester, getötet worden sind. Aber so, wie
es die Bibel uns erzählt, tritt dieser Tod durch die Isebel nicht ein;
dagegen tritt etwas anderes ein. Naboth, der Nachbar des Königs, wird zu
einer Art von BuЯfest berufen, zu dem die anderen Vornehmen des Staates berufen
werden, und gelegentlich dieses BuЯfestes wird er ermordet auf Anstiften der
Isebel (1. Kon. 18-21).
Итак,
мы можем сказать: по-видимому, Библия рассказывает о том, что Навуфей убит
Иезавелью, Иезавель же говорит, что она хочет убить не Навуфея, а Илию. Так что
эти вещи не согласуются. Однако оккультное исследование показывает то, что было
в действительности: в Илии мы имеем дело с всеобъемлющим духом, который как бы
незримо проходит по царству Ахава. Этот дух иногда вселяется, проникает в душу
Навуфея, так что Навуфей выступает как физическая личность Илии, и если мы
говорим о личности Навуфея, то мы при этом говорим о физической личности Илии.
Илия - невидимый образ в смысле Библии, Навуфей - его видимый отпечаток в физическом
мире. Это все я рассказал очень подробно 14 декабря 1911 г. в докладе
"Пророк Илия в свете духовной науки".
Если
мы обратим внимание на весь дух деяний Илии и если мы весь дух Илии, как он нам
представлен в Библии, заставим действовать на нашу душу, то мы можем сказать: в
Илии выступает перед нами и весь дух древнееврейского народа. Все, что оживляет
и пронизывает древнееврейский народ, заключается в духе Илии. Мы можем говорить
о нем, как о духе древнееврейского народа. Он слишком велик, - это показывает
нам духовнонаучное исследование, - чтобы полностью жить в душе земного
существа, в душе Навуфея. Он носится над ней, как облако и действует не только
в Навуфее, но проходит, как природная стихия, по всей стране и действует в
дожде и солнечном свете, - что ясно выступает, если мы возьмем все описание
следующих событий: господствует засуха, - но через то, что предпринимает Илия в
отношении божественно-духовного мира, он дает помощь народу против засухи и
всех бед народа. Он действует, как природная стихия, как сам закон природы. И
лучше всего можно познать то, что действует в духе Илии, если дать
воздействовать на себя 104-му псалму с описаниями Иеговы как природного
Божества, которое действует во всем. Но, конечно, Илию не следует отождествлять
с этим Божеством. Он - земное отражение этого Божества, то отражение, которое в
то же время есть душа древнееврейского народа, нечто вроде дифференцированного
Иеговы, земного Иеговы, - или (как выражаются в Ветхом Завете) этот дух Илии
есть лик Иеговы.
So können wir sagen: Die Bibel scheint zu erzählen, daß Naboth durch die Isebel ermordet wird; aber Isebel kündigt gar nicht an, daß sie Naboth, sondern daß sie Elias ermorden will. Also diese Dinge stimmen gar nicht zusammen. Da setzt nun die okkulte Forschung ein und zeigt, was der Tatbestand ist: daß wir es in Elias zu tun haben mit einem umfassenden Geiste, der gleichsam unsichtbar im Lande des Ahab umgeht, daß aber dieser Geist zuzeiten seinen Einzug hält in die Seele des Naboth, gleichsam die Seele des Naboth durchdringt, so daß Naboth die physische Persönlichkeit des Elias ist, und daß wir, wenn wir von der Persönlichkeit des Naboth zu sprechen haben, von der physischen Persönlichkeit des Elias sprechen. Elias ist die unsichtbare Gestalt im Sinne der Bibel, Naboth sein sichtbarer Abdruck in der physischen Welt. Das alles habe ich in dem Vortrage "Der Prophet Elias im Lichte der Geisteswissenschaft" ausführlich dargestellt. Wenn wir uns aber auf den ganzen Geist des Elias-Werkes einlassen und wenn wir den ganzen Geist des Elias, wie er uns in der Bibel dargestellt ist, auf unsere Seele wirken lassen, so können wir sagen: In Elias tritt uns überhaupt zugleich der Geist des ganzen althebräischen Volkes entgegen. Alles, was das ganze althebräische Volk belebt und durchwebt, ist in dem Geiste des Elias enthalten. Wie den Volksgeist des althebräischen Volkes können wir ihn ansprechen. Er ist zu groß - das zeigt uns gerade die geisteswissenschaftliche Forschung -, um völlig wohnen zu können in der Seele seiner irdischen Gestalt, in der Seele des Naboth. Er umschwebt sie gleichsam wie in einer Wolke, aber er ist nicht nur in Naboth, sondern er geht herum wie ein Naturelement in dem ganzen Lande und wirkt in Regen und Sonnenschein. Das tritt ja deutlich zutage, wenn wir die ganze Beschreibung nehmen, die gleich damit beginnt, daß Trockenheit und Dürre herrscht, wie aber durch dasjenige, was Elias in dem Verhältnis zu den göttlichgeistigen Welten anordnet, der Trockenheit und Dürre und allem, was damals Not des Landes war, Abhilfe geschaffen wird. Wie ein Naturelement, wie ein Naturgesetz selber wirkt er. Und man möchte sagen: Man lernt, was in dem Geist des Elias wirkt, am besten dadurch kennen, daß man den 104. Psalm auf sich wirken läßt mit der ganzen Beschreibung des Jahve oder Jehova als der Naturgottheit, die durch alles hindurchwirkt. Nun ist Elias selbstverständlich nicht mit dieser Gottheit selbst zu identifizieren; er ist das irdische Abbild dieser Gottheit, er ist jenes irdische Abbild, das zugleich die Volksseele des althebräischen Volkes ist. Eine Art differenzierter Jehova, eine Art irdischer Jehova, oder - wie man es im Alten Testament ausdrückt - wie das Antlitz des Jehova ist dieser Geist des Elias.
Особенно
выпуклым становится этот факт, если усмотреть, что тот дух, который живет в
Илии-Навуфее, снова является в Иоанне Крестителе. Как действует он в Иоанне
Крестителе? Прежде всего - в смысле Библии, и именно в смысле Евангелия от
Марка, он действует тем, что есть крещение. Что такое на самом деле это крещение?
Зачем производит его Креститель над теми, которые соглашаются на него? Здесь мы
должны слегка коснуться того, что через крещение происходит с человеком,
получающим крещение. - Получающие крещение погружаются в воду. Тогда с ними
происходит то, о чем уже часто говорилось: если человек получает шок при
неожиданной опасности для жизни, - например, если он падает в воду и близок к
тому, чтобы утонуть, или при падении с горы, - то происходит освобождение
эфирного тела. Оно частично выходит и наступает то, что бывает с человеком
непосредственно после смерти, - некое обратное обозрение последней жизни. Это
хорошо известное явление, которое часто описывалось и материалистическими
мыслителями настоящего времени. Нечто подобное происходило и при крещении на
Иордане. Людей погружали в воду. Крещение производилось не так, как теперь. При
Иоанновом крещении эфирное тело несколько освобождалось, и люди видели больше,
чем могли понимать обычным рассудком. Они видели свою жизнь в духе, а также
влияния на эту жизнь в духовном. И тогда они видели то, о чем говорил
Креститель, - что старое время исполнилось и что должно начаться новое время. В
ясновидящем наблюдении, которое они могли получить при крещении на несколько
мгновений во время погружения, они видели: человечество стоит на повороте своей
эволюции. То, что люди имели очень давно, когда они еще были в групповых душах,
приближается к полному вымиранию, - и должны наступить новые отношения. Это они
видели в своем освободившемся эфирном теле. Новый импульс, новые качества должны
прийти в человечество.
So angesehen, illustriert sich uns die Tatsache noch ganz besonders, daß derselbe Geist, der in dem Elias-Naboth lebt, nun wiedererscheint in Johannes dem Täufer. Wie wirkt er in Johannes dem Täufer? Zunächst, im Sinne der Bibel und namentlich im Sinne des Markus-Evangeliums, wirkt er durch dasjenige, was die Taufe ist. Was ist diese Taufe in Wahrheit? Wozu wird sie eigentlich von Johannes dem Täufer an denjenigen vollzogen, die sich herbeilassen, sie an sich vollziehen zu lassen? Da müssen wir ein wenig auf das eingehen, was durch diese Taufe an den Täuflingen wahrhaft bewirkt worden ist. - Die Täuflinge wurden untergetaucht ins Wasser. Da trat bei ihnen immer das ein, wovon öfter gesprochen worden ist, daß es eintritt, wenn der Mensch durch irgend etwas jenen Schock bekommt, den er durch irgendeine plötzliche Todesdrohung bekommen kann, zum Beispiel, wenn er ins Wasser fällt und dem Ertrinken nahe ist, oder bei einem Absturz im Gebirge. Da tritt eine Lockerung des Ätherleibes ein. Der Ätherleib geht teilweise aus dem physischen Leibe heraus, und die Folge ist, daß dann etwas eintritt, was beim Menschen immer unmittelbar nach dem Tode eintritt: eine Art Rückschau auf das letzte Leben. Das ist eine ganz bekannte Tatsache, die oft beschrieben wird, auch von materialistischen Denkern der Gegenwart. Etwas Ähnliches trat aber auch ein bei der Taufe des Johannes im Jordan. Die Leute wurden unter das Wasser getaucht. Das war nicht eine Taufe, wie sie heute gebräuchlich ist, sondern durch die Johannes-Taufe wurde bewirkt, daß der Ätherleib der Menschen sich lockerte und daß die Leute mehr sahen, als sie mit dem gewöhnlichen Verstande begreifen konnten. Sie sahen ihr Leben im Geiste und auch die Einflüsse auf dieses Leben im Geistigen. Und auch das sahen sie, wovon der Täufer lehrte: daß die alte Zeit erfüllt ist und daß eine neue Zeit beginnen müsse. In der hellseherischen Beobachtung, die sie für wenige Augenblicke machen konnten während des Untertauchens bei der Taufe, sahen sie: die Menschheit ist an einem Wendepunkt in der Evolution angekommen; was die Menschen in den alten Zeiten, da sie in der Gruppen-seelenhaftigkeit waren, gehabt haben, ist im völligen Aussterben; ganz andere Verhältnisse müssen eintreten. Das sahen sie in ihrem freigewordenen Ätherleibe: Ein neuer Impuls, neue Eigenschaften müssen über die Menschheit kommen.
Поэтому
Иоанново крещение было вопросом познания. "Измените взгляд, не обращайте
взор назад, смотрите на что-то новое; Бог, который может явиться в человеческом
"я", приблизился; Царство Божественного приблизилось!" Это
Креститель не только проповедовал, - он это им показывал, когда совершал над
ними крещение. И те, которые были крещены, знали теперь из своего
кратковременного ясновидения, что слова Крестителя выражают факт мировой
истории.
Deshalb war die Johannes-Taufe eine Erkenntnissache. "Дndert den Sinn, wendet den Blick nicht bloß nach rückwärts, wohin es noch möglich wäre, die Blicke zurückzuwenden, sondern blicket hin auf etwas anderes: der Gott, der sich im menschlichen Ich offenbaren kann, ist nahe herbeigekommen; die Reiche des Göttlichen sind nahe herbeigekommen." Das predigte der Täufer nicht nur, das ließ er sie erkennen, indem er ihnen die Taufe im Jordan zuteil werden ließ. Und die, welche getauft wurden, wußten fortan aus ihrer eigenen hellsichtigen Beobachtung, wenn diese auch nur kurze Zeit dauerte, daß die Worte des Täufers eine weltgeschichtliche Tatsache ausdrückten.
Если
мы наблюдаем эту связь, то дух Илии впервые является нам в надлежащем свете,
как действующий также в Иоанне Крестителе. Тогда дело представляется нам так,
что мы в Илии имеем дух еврейского народа, дух ветхозаветного народа. Что это
был за дух? Это был уже в некотором отношении дух "я". Но он выступал
не как дух отдельного человека: он выступал у Илии как дух всего народа. Это
был нерасчлененный дух. То, что позднее должно было жить в отдельном человеке,
у Илии было еще как бы групповой душой еврейского народа. То, что пребывало еще
в сверхчувственном мире, должно было низойти в отдельные души, в каждую
человеческую грудь, во времена Иоанна. Этого еще не было в каждой человеческой
груди, это еще не могло жить в Илии так, чтобы спуститься в Навуфея; происходило
только то, что оно осеняло данную личность Навуфея. Только у Илии-Навуфея это
выявилось отчетливее, чем у любого другого человека, принадлежащего к древнему
еврейскому народу. Так что тот, кто словно парил над людьми и их историей,
теперь все больше и больше должен был втягиваться в каждую отдельную грудь, -
этот великий факт теперь проповедовал сам Илия-Иоанн, как бы говоря при
крещении: то, что пребывало до сих пор только в духовном мире и из него
действовало, - это вы теперь должны принять в ваши души как импульсы, которые
пришли из Царства Небес в человеческие сердца. - Дух Илии сам показывает, как
он теперь, умножившись, должен войти в человеческие сердца для того, чтобы люди
смогли постепенно, в ходе мировой истории принять импульс Христа. Смысл
Иоан-нова крещения заключался в том, что Илия был готов приготовить место для
Христа, - именно в этом состояло событие крещения на Иордане. "Я хочу
приготовить Ему место и путь в сердцах людей, я больше не хочу только парить
над людьми, но хочу войти в человеческие сердца, чтобы и Он мог войти".
Если это так, чего же мы можем тогда ожидать? Естественно, мы можем ожидать,
что в Иоанне Крестителе известным образом снова выступит то, что мы уже
наблюдали у Илии: в грандиозном образе Крестителя будет действовать не только
эта отдельная личность, но и то, что больше, то, что как аура окружает эту
личность, но в своем воздействии выходит за ее пределы, действуя как атмосфера
между теми, в чьей среде действовал и Креститель. Раз Илия действовал как
атмосфера, то мы можем ожидать, что Илия и теперь, в качестве Иоанна
Крестителя, снова действует как атмосфера. Да, мы можем ожидать еще и нечто
другое: что это духовное существо Илии, которое теперь связано с Иоанном
Крестителем, будет продолжать действовать духовно, если Иоанна больше не будет,
если он исчезнет. А чего хочет это духовное существо? Оно хочет приготовить
путь для Христа. Так что мы можем сказать следующее: может случиться так, что
Креститель исчезнет как физическая личность, но его духовное существо останется
как духовная атмосфера в том крае и области, где он действовал, и эта духовная
атмосфера подготовит почву, на которой Христос сможет вершить Свое деяние.
Этого мы можем ожидать. И то, что мы можем этого ожидать, лучше всего
выразилось бы в том, если бы мы сказали: "Иоанн Креститель ушел, но то,
чем он является в качестве духа Илии, осталось, и в этом лучше всего может
действовать Христос Иисус; здесь Он может лучше всего провозгласить Свои слова,
запечатлеть Свои действия, - в той атмосфере, которая здесь осталась, в
атмосфере Илии". Этого мы можем ожидать. А что сказано в Евангелии от
Марка?
Wenn wir diesen Zusammenhang betrachten, erscheint uns erst der Geist des Elias im rechten Lichte, der auch in Johannes dem Täufer wirkte. Dann erscheint uns die Sache so, daß wir in Elias haben den Geist des jüdischen Volkes, den Geist des alttestamentlichen Volkes. Was war das für ein Geist? Er war schon in einer gewissen Weise der Geist des Ich; aber er trat nicht auf als der Geist des einzelnen Menschen, sondern er trat bei Elias auf als der Geist des gesamten Volkes. Er war der undifferenzierte Geist. Was später in einem einzelnen Menschen wohnen sollte, das war gleichsam bei Elias noch die Gruppenseele des althebräischen Volkes. Es war noch in den übersinnlichen Welten, was als die individuelle Seele herabsteigen sollte in jede einzelne Menschenbrust, als die Johanneische Zeit herankam. Das war noch nicht in jedes Menschen Brust. Das konnte in Elias noch nicht so leben, daß es hineinstieg in die einzelne Persönlichkeit des Naboth, sondern nur "so, daß es umschwebte die einzelne Persönlichkeit des Naboth. Es manifestierte sich bei Elias-Naboth nur genauer, als es sich im Grunde genommen in jedem einzelnen Angehörigen des althebräischen Volkes manifestierte. Daß dieser Geist, der gleichsam über den Menschen und ihrer Geschichte schwebte, nun immer mehr und mehr einziehen sollte in jede einzelne individuelle Brust, das war die große Tatsache, dienunElias-Johannes selber ankündigte, indem er gleichsam sagte, die Leute taufend: Was bisher nur in der übersinnlichen Welt war und aus dieser heraus wirkte, das müßt ihr jetzt in eure Seelen aufnehmen als die Impulse, die aus den Reichen der Himmel bis ins menschliche Herz gekommen sind. - Der Geist des Elias zeigt selber, wie er nun vervielfältigt einziehen muß in die menschlichen Herzen, damit die Menschen nach und nach den Impuls des Christus im Laufe der Weltgeschichte aufnehmen können. Das war der Sinn der Johannes-Taufe, daß Elias bereit war, den Platz zu bereiten für den Christus. Das war enthalten in der Tat der Johannes-Taufe im Jordan. "Ich will ihm Platz machen, ich will ihm den Weg bereiten in den Herzen der Menschen; ich will nicht mehr bloß über den Menschen schweben, sondern in die menschlichen Herzen einziehen, damit auch er einziehen kann."
Wenn das so ist, was dürfen wir dann erwarten? Es ist nichts natürlicher, wenn dies so ist, als daß wir erwarten können, daß in dem Täufer Johannes in einer gewissen Weise wieder das zutage tritt, was wir an Elias schon beobachtet haben, daß zutage tritt, wie in der grandiosen Gestalt des Täufers nicht bloß wirkt diese einzelne Persönlichkeit, sondern dasjenige, was mehr ist als diese einzelne Persönlichkeit, was wie eine Aura diese einzelne Persönlichkeit umschwebt, aber in seiner Wirksamkeit über diese einzelne Persönlichkeit hinausgeht, was wie eine Atmosphäre lebt unter denjenigen, innerhalb welcher auch der Täufer wirkt. Wie Elias gewirkt hat wie eine Atmosphäre, so können wir auch erwarten, daß Elias wieder wirkt wie eine Atmosphäre als der Täufer Johannes. Ja, wir können sogar noch etwas anderes erwarten: daß diese spirituelle Wesenheit des Elias, die jetzt an Johannes den Täufer gebunden ist, dann spirituell weiterwirkt, wenn der Täufer nicht mehr da ist, wenn er weg ist. Und was will sie denn, diese spirituelle Wesenheit? Nun, sie will den Weg bereiten für den Christus. Wir können also sagen: Der Fall ist möglich, daß der Täufer abgeht als physische Person, daß aber seine spirituelle Wesenheit bleibt wie eine geistige Atmosphäre auf dem Boden, in der Gegend, wo er gewirkt hat, und daß diese geistige Atmosphäre gerade vorbereitet den Boden, auf dem der Christus nun seine Tat ausführen kann. Das können wir erwarten. Und was wir so erwarten können, wird am besten dadurch ausgedrückt, wenn vielleicht gesagt würde: Johannes der Täufer ist weggegangen, aber was er als der Elias-Geist ist, das ist da, und in das hinein kann am besten der Christus Jesus wirken, da kann er am besten seine Worte hineingieЯen; in der Atmosphäre, die da geblieben ist, in der Elias-Atmosphäre, da kann er am besten seine Taten ausprägen. Das können wir erwarten. Und was wird uns im Markus-Evangelium gesagt?
Необычайно характерным является то, что в Евангелии от Марка дважды упоминается о том, что я сейчас сказал. В первый раз говорится: Тотчас по заключении Иоанна в темницу пришел Иисус в Галилею и проповедовал там учение о Небесных Царствах (1,14). Итак, Иоанн был в заключении, то есть его физическая личность не могла теперь действовать, но в созданную им атмосферу входит образ Христа Иисуса. И во второй раз в Евангелии от Марка выступает то же самое, - и это грандиозно - то, что оно выступает вторично. Надо только правильно читать Евангелие от Марка. Если вы идете дальше, к шестой главе, то находите там подробное описание того, как царь Ирод обезглавил Иоанна. Весьма примечательно то, что люди предполагали разное после того, как физическая личность Иоанна не только была заключена в тюрьму, но и была поражена смертью. Некоторым кажется, что таинственная сила, которой действует Христос, обусловлена тем, что Христос - сам Илия или один из пророков. А у Ирода, в его встревоженной совести, возникает весьма примечательное предчувствие. Когда он слышит обо всем, что происходит через Христа, он говорит: "Иоанн, которого я обезглавил, воскрес" (6, 16). Ирод чувствует, что когда не стало Иоанна как физической личности, он тем не менее здесь! Он чувствует, что его атмосфера, его дух (а это не что иное, как дух Илии), присутствует здесь. Ирод, мучимый совестью, замечает, что Иоанн Креститель - то есть Илия - здесь. А затем нам чудесно указывается, как Христос Иисус пришел как раз в ту местность, где действовал Креститель, после его физической смерти. Это удивительное место я прошу вас особо отметить: мимо него нельзя пройти, потому что слова в Евангелии - не просто украшение речи. Евангелисты не пишут стилем журналистов. Там сказано нечто очень значительное: Христос вошел в толпу людей, которые были приверженцами и учениками Иоанна Крестителя, - и это выражено в одном слове, на которое надо обратить внимание: "И когда Он вышел, Он увидел большую толпу (под которой могли подразумеваться только ученики Иоанна) и сжалился над ними ..." Причем здесь сострадание? Потому ли говорится о нем, что они потеряли своего учителя, потому ли, что они оказались без Иоанна, про которого сказано, что они перед этим отнесли во гроб его обезглавленное тело? Но говорится еще точнее: "... потому что они были, как овцы, не имеющие пастыря, и начал учить их много" (6, 34). Нельзя указать яснее на факт, как Он учит учеников Иоанна. Он учит их потому, что в них еще действует дух Илии, который в то же время - дух самого Иоанна. Так в этом важном месте Евангелия от Марка с драматической силой указано, как в ту среду, которую создал дух Илии-Иоанна, вступил дух Христа Иисуса. Но это только основной пункт, вокруг которого группируются другие очень важные вещи. Я хочу обратить ваше внимание на следующее.
Außerordentlich charakteristisch ist es, daß zweimal im Markus-Evangelium angedeutet wird, was ich jetzt ausgesprochen habe. Das erstemal wird gesagt: Gleich nach der Verhaftung des Johannes kam Jesus nach Galiläa und verkündete dort die Lehre von den himmlischen Reichen (1,14). Johannes war also verhaftet, das heißt, seine physische Person war zunächst gehemmt, selbst zu wirken; aber es tritt in die Atmosphäre, die er geschaffen hat, ein die Gestalt des Christus Jesus.
Und ein zweites Mal tritt bedeutsam dasselbe auf
im Markus-Evangelium, und das ist grandios, daß es ein zweites Mal
auftritt. Man muß nur das Markus-Evangelium richtig lesen. Wenn Sie
weitergehen bis zum sechsten Kapitel, dann hören Sie die ganze
Beschreibung, wie der König Herodes den Täufer Johannes köpfen ließ.
Aber sehr merkwürdig: man vermutete mancherlei, nachdem die physische
Persönlichkeit des Johannes nicht nur verhaftet, sondern durch den Tod
hinweggeräumt war. Einigen scheint es, die Wunderkraft, durch die der
Christus Jesus wirkt, komme davon her, weil der Christus Jesus selber der Elias
sei -oder einer der Propheten. Aber Herodes hat aus
seinem geängstigten Gewissen heraus eine sehr merkwürdige Ahnung. Als
er hört, was durch den Christus Jesus alles geschah, sagt er:
"Johannes, den ich köpfen ließ, der ist auferweckt." (6,
16.) Herodes spürt, daß, als Johannes als physische
Persönlichkeit weg ist, er jetzt erst recht da ist. Er spürt,
daß seine Atmosphäre, seine Spiritualität - und die keine
andere ist als die Spiritualität des Elias - da ist. Herodes, aus dem
gemarterten Gewissen heraus, merkt, wie Johannes der Täufer, das
heißt Elias, da ist. Aber dann wird etwas Sonderbares angedeutet, wie der
Christus Jesus kam, gerade in die Gegend kam, wo Johannes der Täufer
gewirkt hatte, nachdem dieser seinen physischen Tod gefunden hatte. Da steht
eine merkwürdige Stelle, die ich Sie bitte, ganz besonders zu
berücksichtigen, über die man nicht hinweglesen darf. Denn im
Evangelium sind die Worte nicht bloß Redeschmuck; die Evangelisten
schreiben noch keinen journalistischen Stil. Da wird etwas sehr Bedeutsames
gesagt. Unter die Schar derer tritt der Christus Jesus, welche die
Anhänger und Jünger Johannes des Täufers waren, und das wird
ausgedrückt in einem Worte, das man berücksichtigen muß:
"Und als er herauskam, sah er eine große Menge ", womit nur die
Jünger des Johannes gemeint sein können, "und hatte Mitleiden
mit ihnen ..." Warum Mitleiden? Weil sie ihren Meister verloren hatten,
weil sie dastehen ohne den Johannes, von dem gesagt wird, daß sie kurz
vorher seinen enthaupteten Leichnam zu Grabe getragen hatten. Es wird aber noch
genauer gesagt:"... denn sie waren wie Schafe, die keinen Hirten haben,
und fing an, sie vieles zu lehren." (6, 34.) Man kann nicht deutlicher
hinweisen auf die Tatsache, wie er die Jünger des Johannes lehrt. Er lehrt
sie aus dem Grunde, weil noch der Geist des Elias unter ihnen wirkt, der
zugleich des Geist Johannes des Täufers ist. So wird an einer
bedeutungsvollen Stelle des Markus-Evangeliums wieder mit dramatischer Kraft
darauf hingewiesen, wie in das, was der Geist des Elias-Johannes vorbereitet
hat, eintritt der Geist des Christus Jesus. Das alles ist aber nur ein
Hauptpunkt, um den sich anderes herumgruppiert, das sehr bedeutsam ist. Ich möchte nur auf eines noch aufmerksam machen.
Я часто указывал, как потом этот дух Илии-Иоанна продолжал действовать своими импульсами в мировой истории. И так к.ак мы здесь собрались как антропософы и нам надлежит вникать в оккультные факты, то можно говорить и об этом. Я не раз указывал, что душа Иоанна-Илии появляется снова в художнике Рафаэле (Рафаэль, собственно Рафаэло Санти (1483-1520), - наряду с Мике-ланджело и Леонардо, - ведущий мастер итальянского Ренессанса). Подобные факты вполне могут заставить обратить внимание на то, какие метаморфозы душ происходят благодаря великому прорыву, происшедшему вследствие Мистерии Голгофы. Так как в христианское время даже такая душа должна была действовать через отдельную личность в Рафаэле, поэтому то, что в древние времена было таким всеобъемлющим, со вселенским охватом, появляется в отдельной личности, какой был Рафаэль. Разве совсем нельзя ощутить, что все-таки то, что как аура окружало Илию-Иоанна, есть и у Рафаэля; что и у Рафаэля, как и у этих двух, есть нечто такое, о чем можно сказать: оно слишком велико, чтобы войти в одного человека, оно окружает отдельную личность так, что откровения, которые получает эта физическая личность, действуют как озарения? Это же все есть и у Рафаэля!
Ich habe öfter angedeutet, wie dann dieser
Geist des Elias-Johannes durch seine Impulse weiter wirksam war in der
Weltgeschichte. Und da wir als Anthroposophen hier beisammen sind und auch auf
okkulte Tatsachen eingehen dürfen, so darf die Sache besprochen werden. Es
ist öfter von mir angedeutet worden, daß die Seele des Elias-Johannes
wiedererscheint in dem Maler Raffael. Dies gehört zu den Tatsachen,
die so recht darauf aufmerksam machen können, wie sich die Metamorphose
der Seele vollzieht gerade durch den großen Einschlag, der durch das
Mysterium von Golgatha geschieht. Weil in der nachchristlichen Zeit auch eine
solche Seele durch das Medium der einzelnen Persönlichkeit in Raffael
wirken mußte, deshalb erscheint, man möchte sagen, dasjenige, was in
den alten Zeiten so umfassend, so weltumfassend war, in einer so differenzierten
Persönlichkeit, wie es Raffael war. Kann man gar nicht empfinden,
daß doch dieses wie eine Aura Umschwebende des Elias-Johannes auch bei
Raffael da ist, daß auch bei Raffael etwas Ähnliches da ist wie bei
den beiden anderen, von dem man sagen kann: es ist zu groß, um in die
einzelne Persönlichkeit einzugehen, es umschwebt die einzelne
Persönlichkeit, so daß die Offenbarungen, welche diese physische
Persönlichkeit empfängt, wie Erleuchtungen wirken? Das ist bei Raffael doch der Fall.
Существует
замечательное, хотя, может быть, несколько личное доказательство этого,
элементы которого я привел еще в Мюнхене (В докладе от 31 августа 1912 г.
"Теософия и духовная жизнь современности", входящей в цикл докладов
"О посвящении. О вечности и мгновении. О свете духа и тьме жизни." (GA 138)). Все же я хочу поговорить об этом и
здесь для того, чтобы прояснить не только личность Крестителя, а всю сущность
Илии-Иоанна; поэтому мне хочется обсудить дальнейший путь души Илии-Иоанна в
Рафаэле. Тот, кто честно и искренне хочет заняться тем, чем был Рафаэль, должен
иметь для этого особые чувства.
Es gibt einen, wenn auch persönlich ausschauenden, aber doch sehr merkwürdigen Beweis für diese Tatsache, einen Beweis, dessen Elemente ich schon in Mьnchen angedeutet habe. Ich möchte aber doch die Sache hier besprechen, nicht nur um die Persönlichkeit des Täufers, sondern die ganze Wesenheit Elias-Johannes herauszuarbeiten, und möchte deshalb auch den weiteren Fortgang der Seele des Elias-Johannes in Raffael besprechen. Es muß jemand, der dann ehrlich, aufrichtig eingehen will auf das, was Raffael war, schon ganz besondere Gefühle dafür haben.
Я уже
обращал выше внимание на современного историка искусства Германа Гримма (Гримм
(1828 - 1901): "Жизнь Микеланджело", 1860-1863, 2 тома; "Жизнь
Рафаэля", 1872, 1886, 1896; "Рафаэль как мировая сила" - во
"Фрагментах" (2 тома, Берлин и Штутгарт, 1902), стр. 151 - 184) и
сказал о том, что он смог с достаточной легкостью написать биографию
Микеланджело, но трижды принимался за то, чтобы составить что-то вроде
жизнеописания Рафаэля. И так как Герман Гримм был не обыкновенным
"ученым" (такой, конечно, со всем справится), но универсальным
человеком, который был искренен в своем сердце в отношении того, что хотел
понять и исследовать, то он должен был признать, что если он и создал то, что
должно было быть "Жизнью Рафаэля", то это все-таки не было жизнью
Рафаэля. Он должен был вновь и вновь приступать к этому, но все не был доволен
своей работой; незадолго до смерти он попытался еще раз подойти к Рафаэлю,
чтобы постичь его так, как диктовало ему его сердце (свидетельства этого есть в
его архиве). И уже характерно заглавие, которое должна была носить его новая
статья, - а именно: "Рафаэль как мировая сила". Потому что ему
казалось, что если искренне приближаться к Рафаэлю, то его нельзя описать, если
не рассматривать его как мировую силу, если не видеть того, что действует во
всей мировой истории. Совершенно естественно, что современный писатель, можно
сказать, весьма неуверенно подбирает слова, когда приходится писать так же
вольно и свободно, как евангелисты. Лучший писатель стесняется самого себя,
подходя к такой работе. Но образы, которые он хочет описывать, подчас вырывают
у него соответствующие слова. Очень примечательно то, как пишет Герман Гримм о
Рафаэле в первых главах, написанных им перед смертью. Как будто действительно
имелось в сердце какое-то предчувствие в связи с таким образом, как Илия-Иоанн,
поскольку, рассказывая о Рафаэле, он говорит:
"Если
бы Микеланджело был чудом избавлен от смерти, чтобы снова жить между нами, и я
встретил бы его, то я с почтением отступил бы в сторону, чтобы дать ему пройти;
если же я встретил бы Рафаэля, я пошел бы за ним, надеясь, не услышу ли я
несколько слов из его уст. Относительно Леонардо и Микеланджело можно
ограничиться тем, чтобы рассказать, чем они были в свое время. В связи с
Рафаэлем надо исходить из того, чем он является для нас теперь. На тех двух как
бы накинута легкая пелена, но на Рафаэле ее нет. Он принадлежит к тем, чей рост
еще далеко не закончен. Можно всегда представлять себе будущие поколения людей,
перед которыми Рафаэль поставит новые загадки" ("Фрагменты", том
2, стр. 171).
Ich habe aufmerksam gemacht auf den modernen Kunsthistoriker Herman Grimm und gesagt, daß es ihm möglich war, mit einer gewissen Leichtigkeit eine Biographie von Michelangelo zustande zu bringen, daß er aber dreimal darangegangen ist, um eine Art von Lebensbeschreibung von RafFael zustande zu bringen. Und weil Herman Grimm nicht ein gewöhnlicher "Gelehrter" war - ein solcher wird selbstverständlich mit allem fertig -, sondern ein universeller Mensch, der aufrichtig war mit seinem Herzen in bezug auf das, was er ergreifen und erforschen wollte, so mußte er sich gestehen, wenn er wieder etwas fertiggebracht hatte, was ein "Leben Raffaels" sein sollte, daß es doch kein Leben Raffaels war. So mußte er immer wieder ansetzen, und niemals wurde er von seiner Arbeit befriedigt. Kurz vor seinem Tode versuchte er noch einmal - was in seinen nachgelassenen Werken enthalten ist - an Raffael heranzutreten, um ihn so zu erfassen, wie ihn sein Herz erfassen wollte, und schon charakteristisch ist der Titel, den die neue Abhandlung tragen sollte, nämlich "Raffael als Weltmacht". Denn es erschien ihm, daß man, wenn man sich aufrichtig Raffael nähert, ihn gar nicht schildern kann, wenn man ihn nicht als Weltmacht schildern kann, wenn man nicht durchsehen kann auf das, was durch die ganze Weltgeschichte hindurch wirkt. Es ist ganz natürlich, daß ein moderner Schriftsteller, man möchte sagen, mit einer gewissen Unbehaglichkeit seine Worte setzt, wenn er schildern soll so frank und frei, wie die Evangelisten schilderten. Es geniert sich selbst der beste Schriftsteller, da zu Werke zu gehen; aber es ringen ihm die Gestalten, die er zu beschreiben hat, doch oft die entsprechenden Worte ab. Da ist es sehr merkwürdig, wie Herman Grimm in den ersten Kapiteln, die er kurz vor seinem Tode schrieb, über Raffael spricht. Es ist wirklich so, daß man in seinem Herzen etwas ahnen kann von dem Verhältnis einer solchen Gestalt, wie es Elias-Johannes war, wenn er von Raffael spricht, indem er sagt:
"Würde Michelangelo durch ein Wunder
von den Toten fortgerufen, um unter uns wieder zu leben, und begegnete ich ihm,
so würde ich ehrfurchtsvoll zur Seite treten, damit er vorüberginge;
kдme mir Raffael aber in den Weg, so würde ich hinter ihm hergehen, ob ich
nicht Gelegenheit fдnde, ein paar Worte aus seinen Lippen zu vernehmen.
Bei Lionardo und Michelangelo kann man sich darauf beschränken, zu
erzählen, was sie ihren Tagen einst gewesen sind: bei Raffael muß
von dem ausgegangen werden, was er uns heute ist. Über jene anderen hat
sich ein leiser Schleier gelegt, über Raffael nicht. Er gehört zu
denen, deren Wachstum noch lange nicht zu Ende ist. Es sind immer wieder
zukünftig lebende Geschlechter von Menschen denkbar, denen Raffael neue
Rätsel aufgeben wird." ("Fragmente", II.Band, Seite 171.)
Герман
Гримм описывает Рафаэля как мировую силу, как дух, который шагает через
столетия, через тысячелетия, как дух, которому недостаточно места в отдельном
человеке. Но у Германа Гримма мы читаем еще и другие слова, которые вырываются
из искренности и честности его души. Гримм ощущает, что вокруг Рафаэля словно
есть большая аура, которая овевает его подобно тому, как дух Илии веял вокруг
Навуфея. Нельзя это выразить иначе, чем так, как пишет Герман Гримм:
"Рафаэль - гражданин мировой истории. Он - как одна из тех четырех рек, которые, как верил древний мир, вытекали из рая ..." ("Фрагменты", том 2, стр. 153).
Herman Grimm schildert Raffael als Weltmacht, als einen Geist, der durch die Jahrhunderte, durch die Jahrtausende schreitet, als einen Geist, der nicht Platz hat in einem einzelnen Menschen. Aber noch andere Worte lesen wir bei Herman Grimm, die sich, wie gesagt, abringen der Aufrichtigkeit und Ehrlichkeit seiner Seele. Und die sind so, wie wenn jemand ausdrücken möchte, daß bei Raffael etwas vorliegt wie eine große Aura, die ihn umschwebt, so wie der Geist des Elias den Naboth umschwebte. Könnte man es anders ausdrücken, als es Herman Grimm schreibt:
"Raffael ist ein Bürger der
Weltgeschichte. Wie einer von den vier Flüssen ist er, die dem Glauben der
alten Welt nach aus dem Paradiese kamen." ("Fragmente", II.Band, Seite 153.)
Это
мог бы написать, пожалуй, евангелист, и так можно было бы написать об Илии. Это
означает, что и современный историк искусства, если он чувствует честно и
искренне, может ощутить нечто из того, что проходит через эпохи как мировые
импульсы. И правда, чтобы понять современную духовную науку, нужно лишь
обратиться к душевным и духовным потребностям людей, которые со всей страстью
стремятся к тому, что является истиной в эволюции человечества.
Das könnte fast ein Evangelist geschrieben haben, und so könnte man fast über Elias schreiben. Das heißt, auch der moderne Kunsthistoriker kann, wenn er ehrlich und aufrichtig empfindet, etwas fühlen von dem, was so durch die Zeiten geht an großen Weltimpulsen. Man braucht wahrhaftig nichts anderes, um die moderne Geisteswissenschaft zu verstehen, als zu den seelischen und geistigen Bedürfnissen der Menschen zu gehen, die mit aller Sehnsucht hineinstreben in das, was die Wahrheit ist bei der Evolution der Menschheit.
Таким
предстает перед нами Иоанн Креститель, и это хорошо, если мы его так чувствуем,
при чтении первых слов Евангелия от Марка и их продолжения в шестой главе.
Библия - это не современная научная книга, где совершенно "ясно" (как
это теперь называют) разжевано, как ее надо понимать. Библия скрывает многое из
того, что она может сообщить из таинственных фактов, за композицией, за
грандиозной, оккультной художественной композицией. Она таит за художественной
композицией многое именно в отношении Крестителя. Я обращу ваше внимание на
одно - на то, что вы, может быть, предпочли бы принять просто как истину
ощущения, истину чувства, но из чего вы можете усмотреть следующее: если другое
можно рассматривать как истины, принимаемые рассудком, все же в Библии присутствует
и то, как дух или душа Илии относится к душе или духу Иоанна Крестителя.
Давайте рассмотрим, насколько это справедливо, и по возможности ненадолго дадим
на себя воздействовать одному месту из описания Илии в Ветхом Завете:
"Илия
встал и пошел в Сарепту. И когда он пришел к воротам города, он увидел вдову,
собиравшую щепки. Он окликнул ее и сказал: "Принеси мне немного воды в
кружке напиться".
Когда
она пошла, он крикнул ей вслед: "Принеси мне также кусок хлеба".
Она
сказала: "Так истинно, как живет твой Господь Бог, у меня нет ничего
печеного, а только горсть муки в ящике и немного масла в кувшине. И вот я
собрала пару щепок и иду домой, чтобы приготовить себе и сыну, поесть и
умереть".
Илия
сказал ей: "Не бойся, иди домой и сделай, как ты сказала. Но прежде всего
сделай мне из этого маленькую лепешку и вынеси мне. Себе и сыну ты потом тоже
испечешь.
Потому
что так говорит Господь Бог Израиля: мука в ящике не переведется, и масло в
кувшине не иссякнет до того дня, когда Господь пошлет дождь на Землю".
Она
пошла и сделала, как сказал Илия. И он ел, и она, и домашние ее некоторое
время.
Мука в ящике не переводилась, и масло в кувшине не кончалось по слову Господа, которое Он сказал через Илию" (3 книга Царств, 17, 10-16).
So steht Johannes der Täufer vor uns, und es ist gut, wenn wir ihn so fühlen beim Aufschlagen des Markus-Evangeliums, beim Lesen der ersten Worte und im Verfolg dann wieder im sechsten Kapitel. Die Bibel ist kein Buch, das wirken soE wie ein Buch der modernen Gelehr samkeit, wo man sozusagen recht "klar" - so nennt man es nämlich -den Leuten unter die Nase streicht, was sie lesen sollen. Die Bibel verbirgt manches, was sie an geheimnisvollen Tatsachen zu verkünden hat, hinter dem Kompositionellen, hinter dem grandiosen okkult Kom-positionell-Künstlerischen. Und so verbirgt sie auch manches hinter diesem okkult Kompositionell-Künstlerischen gerade in bezug auf die Tatsache des Täufers. Ich darf Sie dabei auf eines aufmerksam machen, was Sie als Empfindungs-, als Gefühlswahrheit vielleicht bloß nehmen wollen, woraus Sie aber sehen können, daß, wenn man noch andere als Verstandeswahrheiten gelten läßt, es in der Bibel doch darinnensteht, wie sich der Geist oder die Seele des Elias zu dem Geist oder der Seele Johannes des Täufers verhält. Wollen wir einmal zusehen, inwiefern dies der Fall ist, und, so kurz als es geschehen kann, eine Stelle aus der Elias-Beschreibung des Alten Testamentes auf uns wirken lassen.
"Elias machte sich auf und ging gen Sarepta. Und da er zum Tore der Stadt kam, siehe, da war eine Witwe und las Holz auf. Und er rief ihr und sprach: Hole mir ein wenig Wasser im Kruge, daß ich trinke.
Da sie aber hinging zu holen, rief er ihr und sprach: Bringe mir auch einen Bissen Brot mit.
Sie sprach: So wahr der Herr, dein Gott, lebet, ich habe nichts Gebackenes, nur eine Handvoll Mehl im Kasten und ein wenig Öl im Kruge. Und siehe, ich habe ein Holz oder zwei aufgelesen und gehe hinein und will mir und meinem Sohne zurichten, daß wir essen und sterben.
Elias sprach zu ihr: Fürchte dich nicht; gehe hin und mache es, wie du gesagt hast; doch mache mir am ersten ein kleines Gebackenes davon und bringe mir's heraus; dir aber und deinem Sohne sollst du darnach auch machen.
Denn also spricht der Herr, der Gott Israels: Das Mehl im Kasten soll nicht verzehret werden, und dem Ölkruge soll nichts mangeln bis auf den Tag, da der Herr regnen lassen wird auf Erden.
Sie ging hin und machte, wie Elias gesagt hatte. Und er aЯ, und sie auch und ihr Haus eine Zeitlang.
Das Mehl im Kasten ward nicht verzehret, und dem Ölkruge
mangelte nichts nach dem Wort des Herrn, das er geredet hatte durch
Elias." (1.Könige 17, 10-16.)
Что мы
читаем в этом рассказе об Илии?
Мы читаем о приходе Илии к вдове и о чудесном умножении хлеба. Оттого, что там присутствует дух Илии, происходит то, что не возникает нужды в хлебе, которого было мало. Хлеба прибавляется - это мы читаем - в то мгновение, когда дух Илии пришел к вдове. Через дух Илии происходит то, что здесь представлено как умножение хлеба, как одарение хлебом. Мы можем сказать: "Нам просвечивает из Ветхого Завета тот факт, что благодаря явлению Илии происходит умножение хлеба".
Was lesen wir in dieser Erzählung von Elias ? Wir lesen das Hinkommen des Elias zu einer Witwe und eine merkwürdige Brotvermehrung. Dadurch, daß der Geist des Elias da ist, tritt das ein, daß keine Not ist, trotzdem wenig Brot da ist. Das Brot mehrt sich, das lesen wir, in dem Augenblick, da der Geist des Elias bei der Witwe eintritt. Durch den Geist des Elias geschieht das, was hier als Brotvermehrung, als Beschenkung mit Brot dargestellt wird. Wir könnten sagen: Es leuchtet aus dem Alten Testament die Tatsache heraus, daß durch das Erscheinen des Elias eine Brotvermehrung bewirkt wird.
А
теперь прочитаем шестую главу Евангелия от Марка. Там рассказывается сначала о
том, как Ирод обезглавил Иоанна, как потом Христос пришел к толпе учеников
Иоанна. А теперь дадим этой главе воздействовать на нашу душу.
"...
И когда Он вышел, увидал Он большую толпу людей и сжалился над ними, потому что
они были как овцы, не имеющие пастуха, и начал их многому учить.
И так
как стало поздно, подошли к Нему ученики и сказали: "Место пустынное и уже
поздно. Отпусти их, чтобы они пошли, в ближние дворы и деревни и купили себе
поесть".
Но Он
ответил им: "Вы дайте им поесть". А они сказали Ему: "Разве нам
пойти и купить им хлеба на двести динариев и дать им есть?"
Но Он
сказал им: "Сколько у вас хлебов? Пойдите и посмотрите". И они,
справившись, сказали Ему: "Пять хлебов и две рыбы".
И Он
приказал им рассадить всех группами на траве.
И они
расположились полулежа по сто и пятьдесят.
А Он
взял пять хлебов и две рыбы, взглянул на небо, благословил и преломил хлебы и
дал их ученикам, чтобы они раздали, также и две рыбы поделил Он между всеми.
И они
ели все и насытились" (6, 34 - 42).
Und jetzt lesen wir das sechste Kapitel des Markus-Evangeliums. Da wird zunächst erzählt, wie Herodes den Johannes köpfen ließ, wie dann der Christus Jesus zu der Schar des Johannes kam. Und lassen wir nun dieses Kapitel auf unsere Seele wirken.
"Und als er herauskam, sah er eine große Menge, und hatte Mitleiden mit ihnen; denn sie waren wie Schafe, die keinen Hirten haben; und fing an, sie vieles zu lehren.
Und wie es schon spät wurde, traten seine Jünger zu ihm und sagten: Der Ort ist цde, und es ist schon spät; entlasse sie, damit sie in die Höfe und Dörfer ringsum gehen und sich etwas zu essen kaufen.
Er aber antwortete ihnen: Gebt ihr ihnen zu essen. Und sie sagten zu ihm: Sollen wir hingehen und für zweihundert Denare Brot kaufen und ihnen zu essen geben?
Er aber sagte zu ihnen: Wie viele Brote habt ihr? Gehet hin und sehet nach. Und nachdem sie sich unterrichtet, sagten sie: Fünf, und zwei Fische.
Und er befahl ihnen, sich alle niederzusetzen tischweise auf dem grünen Rasen.
Und sie lagerten sich beetweise, zu hundert und zu fünfzig.
Und er nahm die fünf Brote und die zwei
Fische, blickte auf zum Himmel, segnete Und brach die Brote und gab sie den Jüngern,
sie ihnen vorzusetzen, auch die zwei Fische teilte er unter alle. Und sie aЯen alle und wurden satt..." (6, 34-42).
Вы
знаете эту историю: опять умножение хлебов, и опять через дух Илии-Иоанна.
Библия говорит неясно в том смысле, как теперь понимают слово "ясно".
Но Библия вкладывает в композицию то, что она хочет сказать. И кто умеет
оценить истину чувств, тот захочет задержаться на описании того, как Илия
пришел к вдове и умножил хлеб, - и как снова родившийся Илия покидает
физическое тело, а Христос в его атмосфере по-новому совершает то, что тоже
может быть названо умножением хлеба.
Sie kennen die Geschichte: eine Brotvermehrung, wiederum durch den Geist Elias-Johannes. Die Bibel spricht eben nicht klar, wie man das heute "klar" nennt; aber die Bibel legt in das Kompositionelle das hinein, was sie zu sagen hat. Und wer Gefühlswahrheiten zu bewerten versteht, der wird ruhen wollen mit seinem Gefühl auf der einen Stelle, wo davon die Rede ist, wie Elias zu der Witwe kommt und das Brot vermehrt, und wo dann der wiedergeborene Elias den physischen Leib verläßt und der Christus Jesus in seiner Atmosphäre in einer neuen Gestalt das vornimmt, was als eine Brotvermehrung zu deuten ist.
Таково внутреннее развитие в Библии, таковы внутренние связи в ней. Они указывают, чем является вся эта пустая ученость, которая говорит, что Библия составлена "из отрывков", тогда как при настоящем понимании Библии мы находим повсюду в ней единый компонующий дух, - сейчас неважно, кто является этим компонующим духом. Так видим мы перед собой Иоанна Крестителя.
So sind die inneren Fortschritte in der Bibel. So
sind die inneren Zusammenhänge. Die weisen uns darauf hin, wie im Grunde
genommen alles nur eine leere Gelehrsamkeit ist, die da von einem "
Zusammentragen von Bibelfragmenten" spricht, und wie durch eine wirkliche
Bibelerkenntnis es möglich ist, daß wir durch die ganze Bibel hindurch
den einheitlich komponierenden Geist erkennen, gleichgьltig jetzt, wer dieser
einheitlich komponierende Geist ist. So sehen wir hingestellt vor uns den Täufer.
Примечательно,
как Креститель снова вводится в деятельность Христа Иисуса. Дважды нам
указывается, что Христос входит в ауру Крестителя, - входит тогда, когда его
физическая личность отступает все дальше и наконец совсем исчезает с
физического плана. Затем нам через простое Евангелие от Марка очень ясными
словами объясняется, как все становится иным теперь, через вхождение Христа
Иисуса как раз в элемент Илии-Иоанна, как благодаря этому в мир входит совсем
новый импульс.
Es ist sehr merkwürdig nun, wie dieser Täufer selbst wieder hineingestellt wird in das Werk des Christus Jesus. Zweimal wird uns also angedeutet, daß eigentlich der Christus Jesus eintritt in die Aura des Täufers, eintritt da, wo die physische Persönlichkeit immer mehr und mehr in den Hintergrund tritt und endlich ganz weggeht von dem physischen Plan. Dann aber wird uns gerade durch das einfache Markus-Evangelium mit sehr klaren Worten angedeutet, wie anders doch alles jetzt wird durch den Eintritt des Christus Jesus in das Element von Elias-Johan-nes, wie ein ganz neuer Impuls dadurch doch in die Welt hereintritt.
Чтобы
это понять, надо принять во внимание все евангельское описание с того момента,
когда Христос, после заключения Иоанна в темницу начинает говорить о Царстве
Божием, - до того, где говорится об убийстве Иоанна Иродом, и следующих глав.
Возьмем все эти повествования, которые нам предлагаются, вплоть до истории
Ирода, и тогда мы найдем, что они все направлены на то (если мы их
рассматриваем в соответствии с их действительной сутью), чтобы нам наглядно
показать Существо Христа Иисуса. Уже вчера было показано, как действует это
Существо Христа, - действует так, что Его узнают не только люди, но и духи,
которыми одержимы бесноватые, - узнают и сверхчувственные существа. Это сразу
встает перед нами резко и примечательно. Потом выступает перед нами следующее:
То, Что живет во Христе Иисусе, есть нечто другое, чем то, что жило в
Илии-Навуфее так, что дух Илии не мог полностью войти в Навуфея.
Um das zu verstehen, muß man nun die ganze Schilderung ins Auge fassen, die gegeben wird im Evangelium von dem Moment an, da der Christus nach der Verhaftung von Johannes dem Täufer auftritt, um von den göttlichen Reichen zu sprechen, einerseits, bis dahin, wo von der Ermordung des Johannes durch Herodes geredet wird, und dann wieder in den Kapiteln nachher. Nehmen wir alle diese Erzählungen, die uns da vorliegen, bis zu der Herodesgeschichte, so rinden wir, daß sie alle darauf ausgehen, wenn wir sie in ihrem wahren Charakter betrachten, uns so recht das Wesenhafte des Christus Jesus zur Anschauung zu bringen. Es ist schon gestern darauf aufmerksam gemacht worden, wie dieses Wesenhafte des Christus Jesus wirkt, nämlich so, daß er nicht nur erkannt wird von den Menschen, sondern daß er auch erkannt wird von den Geistern, von denen die Dämonischen besessen sind, so daß ihn auch die übersinnlichen Wesenheiten erkennen. Das tritt uns zuerst scharf und markant entgegen. Dann aber tritt uns entgegen, wie das, was in dem Christus Jesus wohnt, doch etwas anderes ist als das, was in Elias-Naboth dadurch wohnte, daß der Geist des Elias nicht ganz in Naboth eintreten konnte.
Смысл
Евангелия от Марка состоит в том, чтобы рассказать, как в Иисуса из Назарета
полностью входит и наполняет Его земную личность то, что есть Христос, и как
Христос действует в том, что считают за обычное человеческое "я". Что
же так пугает демонов, которыми одержимы некоторые люди, когда эти последние
встречают Христа Иисуса? Происходит то, что они вынуждены сказать Ему: "Ты
Тот, кто носит в Себе Бога!" Они узнают Его как Божественную силу в отдельной
личности, - силу, которая вынуждает демонов признать себя и выйти из людей (1,
24; 3, И; 5, 7). Этот образ в первых главах Евангелия от Марка так своеобразно
разработан, что является как бы противоположностью Илии-Навуфея, а также
Илии-Иоанна. В то время как в них не могло жить полностью то, что их
одушевляло, во Христе Иисусе это одушевляющее начало содержится полностью.
Поэтому хотя в Христе Иисусе и живет космический принцип, Он предстает вместе с
тем совершенно индивидуальной, неповторимой человеческой личностью для других
людей, а также и для тех, кого Он исцеляет. Такие описания, которые происходят
из давнего прошлого, как правило ныне понимают в весьма своеобразном смысле.
Когда многие из нынешних естествоиспытателей, "монистов", как они еще
себя называют, хотят определить свое мировоззрение, они понимают такие
представления в совершенно особом смысле. Этот смысл можно определить так:
"Эти добрые ученые, эти добрые натурфилософы втайне думают, хотя и
стесняются это высказать, что было бы лучше, если бы Господь Бог предоставил им
устраивать мир, потому что они бы его устроили лучше. Если мы возьмем такого
естествоиспытателя, который клянется, что мудрость пришла к людям только в
последние двадцать лет (а другие считают даже, что только в последние пять лет,
эти рассматривают в качестве предрассудков все, что было раньше этих пяти лет),
он будет особенно сожалеть о том, что когда Христос Иисус был на Земле, еще не
было современной медицины со всеми ее естественнонаучными знаниями и
средствами, потому что было бы разумнее, чтобы все, как, например, теща Симона
и другие, были излечены средствами нынешней медицины. Потому что, по их мнению,
Господь Бог был бы более совершенным, если бы Он создал мир согласно
современной науке. Он не оставил бы людей так долго томиться по современному
естествознанию. А так все-таки мир, каким его устроил Бог, сравнительно с тем,
что могли бы устроить ученые, надо считать несколько неудачным. Этого не
говорят, стесняются сказать, но это присутствует между строк. Надо только
называть своими именами вещи, которые теперь приняты у материалистических
ученых-естественников. Если бы можно было поговорить с глазу на глаз с таким
господином, то можно было бы услышать такое мнение: собственно, нельзя не быть
атеистом, когда видишь, как мало удавалось Господу Богу во времена Христа
излечивать людей методами современного естествознания.
Der Sinn im Markus-Evangelium ist nun der, zu erzählen, wie ganz in den Jesus von Nazareth eingeht, ganz die irdische Persönlichkeit erfüllt dasjenige, was der Christus ist, und wie das darin wirkt, was man als allgemeines menschliches Ich erkennt. Was ist denn den Dämonen, welche die Menschen von sich besessen halten, so furchtbar, als ihnen der Christus entgegentritt? Das ist es, daß sie zu ihm sagen müssen: "Du bist der, der den Gott in sich trägt", daß sie ihn erkennen als eine göttliche Macht in der Persönlichkeit, welche die Dämonen zwingt, sich ihr zu erkennen zu geben und herauszutreten aus den Menschen durch die Macht dessen, was in der individuellen Persönlichkeit des Menschen sitzt (1, 24; 3, ii; 5, 7). Dadurch wird uns in den ersten Kapiteln des Markus-Evangeliums diese Gestalt so besonders herausgearbeitet, die in einer gewissen Weise wie ein Gegensatz zu Elias-Naboth und auch zu Elias-Johannes ist. Während in diesen nicht völlig wohnen konnte, was das Beseelende war, ist in dem Christus Jesus dieses Beseelende völlig enthalten. Daher steht auch der Christus Jesus, obwohl in ihm ein kosmisches Prinzip lebt, ganz individuell, als einzelne menschliche Persönlichkeit zugleich, den anderen Menschen gegenüber, auch denjenigen gegenüber, die er heilt.
Man nimmt ja in der Gegenwart solche Schilderungen, die aus der Vergangenheit gegeben werden, gewöhnlich in einem eigentümlichen Sinne auf. Insbesondere viele der heutigen Naturgelehrten, Monisten, wie sie sich auch nennen, wenn sie Weltanschauungen vertreten wol len, nehmen solche Darstellungen in einem ganz besonderen Sinne auf. Man möchte diesen Sinn dadurch bezeichnen, daß man sagt: Diese guten Gelehrten, diese guten Naturphilosophen haben im geheimen doch ein wenig die Meinung, wenn sie sich auch genieren, sie auszusprechen, daß es besser gewesen wäre, wenn es der Herrgott ihnen überlassen hätte, die Welt einzurichten; denn sie hätten sie doch besser eingerichtet. Nehmen wir einen solchen Naturgelehrten, der darauf schwört, daß die Weisheit erst in den letzten zwanzig Jahren über die Menschheit gekommen ist - und andere rechnen ja nur nach den letzten fünf Jahren, die betrachten das schon als Aberglauben, was vor den letzten fünf Jahren liegt -, so wird er insbesondere tief bedauern, daß, als der Christus Jesus auf Erden wandelte, es noch nicht eine moderne naturwissenschaftliche Medizin mit allen ihren verschiedenen Mitteln gegeben hat; denn es wäre doch gescheiter gewesen, wenn alle diese Menschen-wie zum Beispiel die Schwiegermutter des Simon und auch die anderen-mit den Mitteln der heutigen Medizin hätten geheilt werden können. Denn das wäre nach ihrer Meinung doch ein ganz vollkommener Herrgott, der nach den Begriffen der modernen Naturgelehrten die Schöpfung eingerichtet hatte; der hätte doch die Menschen nicht so lange schmachten lassen nach der modernen Naturgelehrsamkeit. So aber ist doch die Welt, wie sie der Herrgott eingerichtet hat, gegenüber dem, was ein Naturgelehrter gekonnt hätte, etwas verpfuscht. Man sagt es nicht, man geniert sich, es zu sagen; aber zwischen den Zeilen ist es doch da. Man muß nur die Dinge einmal beim rechten Namen nennen, die heute bei den materialistischen Naturgelehrten herumschwirren. So könnte man, wenn man mit einem solchen Herrn vielleicht einmal unter vier Augen sprechen könnte, doch wohl die Meinung hören, eigentlich könnte man schon deshalb gar nicht anders als Atheist sein, weil man sieht, wie wenig es dem Herrgott gelungen ist, die Menschen zur Zeit des Christus Jesus mit den Methoden der modernen Naturwissenschaft zu heilen.
Только
одного не берут в расчет, - того, что надо брать честно и серьезно слово
"эволюция", которое так любят употреблять, и что все должно быть
включено в эволюцию для того, чтобы мир мог прийти к своей цели. И не надо
гнаться только за тем прожектом, который создала бы теперешняя наука, если бы
она собралась творить мир. Когда так думают, поистине не знают того, что все
строение человека, соединение его тонких тел, раньше было совершенно иным.
Тогда нельзя было подходить к человеческой личности с методами нынешнего
естествознания. Тогда эфирное тело было гораздо деятельнее, гораздо сильнее,
чем теперь. Тогда можно было косвенным образом, через эфирное тело, совершенно
иначе воздействовать на физическое. И совершенно не то, что ныне, означало
тогда (выскажем это без пафоса) исцеление "чувствами" - когда чувство
изливалось из одного на другого. Когда эфирное тело еще было сильнее и
господствовало над физическим, тогда можно было совершенно иначе пользоваться
тем, что называют психически-спиритуальными средствами лечения. Люди были иной
конституции, поэтому и лечить надо было иначе. Если этого не знают, то будут
говорить, как говорят естествоиспытатели: "В чудеса мы больше не верим. А
то, что там рассказывают об этих исцелениях, именно чудеса, и это надо отбросить".
Что же до нынешних просвещенных теологов, то они оказываются в особенном
замешательстве: они хотели бы эти вещи сохранить, но спотыкаются о современный
предрассудок, что так исцелять нельзя, что это - "чудеса", и тогда
дают всякие объяснения о возможности или невозможности чуда. Только одного они
не знают, - а именно, того, что все описанное в Евангелии от Марка до шестой
главы, для тогдашнего времени вообще не было чудом. Это было чудом в столь же
малой степени, как то, что теперь воздействуют каким-нибудь лекарством на те
или другие функции человеческого организма. Ни одному человеку тогда не
показалось бы чудом, если бы кто-то сказал прокаженному, простерши к нему руку:
"Я хочу, очистись!" Все природное, что тогда изливалось Иисусом Христом,
было этим лекарством. Сегодня это уже не подействовало бы, потому что теперь
связь человеческого эфирного и физического тел уже другая. Но тогда врачи
вообще лечили именно так. Поэтому вовсе не было очень выдающейся особенностью
Христа Иисуса то, что Он лечил и очищал прокаженных сочувствием и возложением
рук, - это было само собой разумеющимся для того времени. Что в этой главе
должно быть отмечено, - это нечто совсем другое, и то, что здесь должно быть
отмечено, надо правильно рассмотреть. Бросим взор на тот способ, каким тогда,
например, получали образование крупные и мелкие врачи. Их учили в школах,
которые патронировались школами мистерий, и они получали в свое распоряжение
силы, которые действовали через них из сверхчувственных миров, - так что тогда
лечащие врачи были как бы медиумами для высших сил. Они передавали
сверхчувственные силы посредством собственной медиумической способности, до
которой они были подняты во врачебных школах мистерий. Когда такой врач
возлагал руки, то не его силы изливались через них, а силы сверхчувственного
мира. То, что он мог быть каналом для действия сверхчувственных сил, было дано
ему при посвящении в школе мистерий. И рассказы о том, что прокаженный или
больной лихорадкой были излечены такими психическими воздействиями, тогдашнему
человеку не показались бы особенно чудесными. Было важно не то, что происходило
исцеление, а то, что явился некий Человек, который не учился в такой школе, но
мог так исцелять. Появился Человек, которому та сила, которая притекает из
высших миров, была заложена в сердце и душу, и эти силы стали личными,
индивидуальными силами. Должен быть установлен факт, что время исполнилось, что
человек впредь не может быть каналом для сверхчувственных сил, - что это
прекратилось. И тем, которые крестились в Иордане, стало ясно, что это время
кончается и что все, что будет совершаться в будущем, будет совершаться через
человеческое "я", через то, что должно войти в божественный
внутренний центр человека. И вот, стоит между людьми Человек, который Сам делает
то, что другие делали с помощью существ, живущих в сверхчувственных мирах и
действующих через них своими силами.
Das eine bedenken die Menschen aber nicht: daß sie das Wort Evolution, das sie so oft aussprechen, ernst und ehrlich nehmen müssen, daß alles in der Evolution begriffen sein muß, damit die Welt an ihr Ziel kommen kann, und daß man nicht fragen muß bloß nach dem Plan, den die heutige Naturwissenschaft aufstellen würde, wenn sie eine Welt erschaffen würde. Weil man aber so denkt, weiß man nicht recht, daß die ganze Konstitution des Menschen, die Zusammenfügung der feineren Leiber, früher eine ganz andere gewesen ist. Man hätte damals nichts anfangen können mit den naturwissenschaftlichen Methoden bei der menschlichen Persönlichkeit. Da war der Ätherleib viel wirksamer, viel kräftiger noch, als er heute ist; da konnte man auf dem Umwege durch den Ätherleib ganz anders auf den physischen Leib wirken. Und es bedeutete eine ganz andere Wirkung als heute, wenn man -sprechen wir es ganz trocken aus - mit "Gefühlen" heilte, wenn das Gefühl sich ausgoß von dem einen auf den anderen. Als der Ätherleib wirklich noch stärker war und den physischen Leib noch beherrschte, da konnte das, was man psychisch-spirituelle Heilmittel nennt, ganz anders sich betätigen. Die Menschen waren in ihrer Konstitution anders, daher mußte anders geheilt werden. Wenn man das nicht weiß, wird man als Naturgelehrter sagen: An Wunder glauben wir nicht mehr, und was da über die Heilungen gesagt wird, sind eben Wunder, und das muß beseitigt werden. Und wenn man ein heutiger aufgeklärter Theologe ist, dann ist man in einer ganz besonderen Verlegenheit. Da möchte man die Sachen aufrechterhalten, aber man steckt doch voll von dem modernen Vorurteil, daß so nicht geheilt werden kann, daß das "Wunder" seien. Und dann macht man alle möglichen Erklärungen über die Möglichkeit oder Unmöglichkeit der Wunder. Nur eines weiß man nicht: daß alles, was bis zum sechsten Kapitel des Markus-Evangeliums beschrieben wird, für die damalige Zeit überhaupt keine Wunder waren, sowenig wie es ein Wunder ist, wenn heute mit irgendeiner Arznei diese oder jene Funktion des menschlichen Organismus beeinflußt wird. Kein Mensch hätte damals an Wunder gedacht, wenn jemand zu einem Aussätzigen sagte, indem er die Hand ausstreckte: "Ich will es, werde rein!" Das ganze Naturell des Christus Jesus, das da überfloß, war das Heilmittel. Es würde heute nicht mehr wirken, weil heute die Zusammenfügung des menschlichen Ätherleibes und physischen Leibes eine ganz andere ist. Damals aber heilten die Ärzte überhaupt so. Daher ist es bei dem Christus Jesus gar nicht etwas besonders Hervorzuhebendes, daß er die Aussätzigen durch Mitleid und Handauflegen heilte. Das war eine Selbstverständlichkeit für die damalige Zeit. Was in diesem Kapitel hervorgehoben werden soll, ist etwas ganz anderes, und dem muß man richtig ins Auge schauen.
Werfen wir dazu einen Blick auf die Art und Weise, wie damals zum Beispiel die kleineren oder größeren Ärzte ausgebildet wurden. Sie wurden in Schulen ausgebildet, welche den Mysterienschulen beigeordnet waren, und sie bekamen in die Hand Kräfte, die aus der übersinnlichen Welt durch sie herunterwirkten, so daß die damals heilenden Ärzte gleichsam Medien waren für übersinnliche Kräfte. Sie übertrugen übersinnliche Kräfte durch ihre eigene Mediumschaft, zu der sie erhoben wurden in den ärztlichen Mysterienschulen. Indem ein solcher Arzt seine Hand auflegte, waren es nicht seine Kräfte, die ausströmten, sondern Kräfte aus der übersinnlichen Welt. Und daß er ein Kanal sein konnte für das Wirken von übersinnlichen Kräften, das wurde bewirkt bei seiner Einweihung in den Mysterienschulen. Erzählungen, daß ein Aussätziger oder Fieberkranker geheilt worden war durch solche psychische Vorgänge, wären dem damaligen Menschen nicht besonders wundersam erschienen. Was das Bedeutsame war, ist nicht, daß geheilt wurde, sondern daß jemand auftrat, der, ohne in einer Mysterienschule gewesen zu sein, so heilen konnte; daß einer auftrat, dem die Kraft, die früher von den höheren Welten herunterfloß, in das Herz, in die Seele selber gelegt war, und daß diese Kräfte persönliche, individuelle Kräfte geworden waren. Die Tatsache sollte hingestellt werden, daß die Zeit erfüllt ist, daß der Mensch fortan nicht mehr so sein kann, daß er ein Kanal für übersinnliche Kräfte ist, daß dies aufhört. Das war auch denen, die sich durch Johannes im Jordan taufen ließen, klar geworden, daß diese Zeit aufhört, daß alles, was zukünftig gemacht werden muß, durch das menschliche Ich, durch das, was in das göttliche, innere Zentrum des Menschen einkehren soll, gemacht werden muß und daß da einer unter den Menschen steht, der von sich aus das tut, was die anderen getan haben mit Hilfe der Wesenheiten, die in den übersinnlichen Welten leben, und deren Kräfte auf sie herunterwirkten.
Так
что не схватывает смысла Библии тот, кому само событие исцеления представляется
чем-то особенным. Оно не было таковым на закате старого времени, когда такие
исцеления еще могли происходить. И если говорится, что Христос во время этого
заката производил исцеления, то имеется в виду, что Он производил их новыми
силами, которые с этих пор должны присутствовать в мире. Поэтому показано с
полной ясностью, которую ничем нельзя заглушить, как Христос Иисус действует
всецело как Человек по отношению к человеку. Везде подчеркнуто, что Он
действует как Человек по отношению к человеку. Этого нельзя выразить ярче, чем
выражено в пятой главе Евангелия от Марка, где Христос исцеляет женщину. Он ее
исцеляет благодаря тому, что она к нему подходит, прикасается к Его одежде, а
Он чувствует, что из Него истек поток силы. Все рассказывается так, что нам
представлено следующее: женщина приближается к Христу Иисусу, касается Его
одежды, - Он же ничего другого не делает. Делает она - прикасается к Его
одежде. Из Него выходит поток силы. Почему? Не потому, что Он послал ей этот
поток, а потому, что она его извлекла! А Он только потом это заметил. Вот что
нам показано совершенно ясно. А когда Он заметил это, что Он говорит?
"Дочь, твоя вера помогла тебе. Иди с миром и будь здорова от болезни
твоей". Он Сам только замечает, что когда Он присутствует, Божественное
Царство вливается в Его душу и изливается из Него. Его позиция не та, на какой
раньше стояли заклинатели демонов по отношению к своим пациентам. Тогда пациент
мог верить или не верить. Сила, которая исходила из целителя, струилась на
больного. Теперь же, когда в дело вступает "я", это "я"
должно действовать вместе с другими "я", - все индивидуализируется.
Важно в описании этого события не то, что тогда само собой разумелось, - что
можно душой действовать на тело: важно то, что одно "я" должно
вступать в соотношение с другим "я", - когда должно начаться новое
время. Раньше духовное было в высших мирах, носилось над человеком. Теперь
Царства Небесные подошли ближе и должны войти в сердца людей, чтобы обитать там
как в некоем центре. В этом все дело. Теперь внешнее физическое, и внутреннее
моральное по-новому сливались для такого мировоззрения; причем то, что для
времени от основания христианства до нынешнего могло быть только верой,
в наше время может быть знанием.
So trifft man gar nicht einmal den Sinn der Bibel, wenn man den Heilungsvorgang selber als etwas Besonderes darstellt. Das war er in der Abendröte der alten Zeit noch nicht, wo solche Heilungen noch stattfinden konnten und wo gesagt wird, daß der Christus in der Zeit der Abendröte Heilungen vollzieht - aber mit den neuen Kräften, die fortan da sein sollten. Daher wird auch mit einer völligen Klarheit, die durch nichts eigentlich übertönt werden könnte, gezeigt, wie der Christus Jesus ganz von Mensch zu Mensch wirkt. Überall wird betont, daß er von Mensch zu Mensch wirkt. Es kann das kaum klarer zum Ausdruck kommen als dort, wo der Christus Jesus die Frau heilt, im fünften Kapitel des Markus-Evangeliums. Er heilt sie dadurch, daß sie an ihn herankommt, sein Kleid erfaßt, und er spürt, daß von ihm ein Strom von Kraft weggegangen ist. Die ganze Erzählung ist so, daß uns dargestellt wird: Die Frau nähert sich dem Christus Jesus, sie ergreift sein Gewand. Er tut zunächst gar nichts anderes dazu. Sie tut etwas: sie ergreift sein Gewand. Von ihm geht ein Strom von Kraft weg. Wodurch? Nicht dadurch, daß er ihn weggeschickt hat in diesem Falle, sondern daß sie ihn wegzieht, und er merkt es erst später. Das wird ganz klar dargestellt. Und als er es merkt, wie drückt er sich da aus? "Tochter, dein Glaube hat dir geholfen; gehe hin in Frieden und sei genesen von deiner Plage." Er wird selbst erst gewahr, wie er dasteht, wie das göttliche Reich in sein Inneres einströmt und von ihm ausströmt. Er steht nicht so da, wie die früheren Dämonenheiler ihren Patienten gegenübergestanden haben. Da konnte der Patient glauben oder nicht glauben, die Kraft, die ausströmte aus überirdischen Welten durch das Medium des Heilers, strömte auf den Kranken ein. Jetzt aber, wo es auf das Ich ankam, mußte dieses Ich mitarbeiten; da wurde alles individualisiert. Auf die Schilderung dieser Tatsache kommt es an, nicht auf das, was damals selbstverständlich war, daß man durch die Seele auf den Leib wirken konnte, sondern daß Ich zu Ich, als die neue Zeit beginnen sollte, in eine Relation, in ein Verhältnis treten sollte. Früher war das Spirituelle in den höheren Welten, überschwebte den Menschen; jetzt waren die Reiche der Himmel nahe herbeigekommen und sollten einziehen in die Herzen der Menschen, sollten in den Herzen der Menschen wie in einem Zentrum wohnen. Darauf kommt es an. Da floß zusammen für eine solche Weltanschauung das äußere Physische und das innere Moralische in einer neuen Weise, in einer solchen Weise, daß es für die Zeiten von der Begründung des Christentums bis heute nur ein Glaube sein konnte und von jetzt ab ein Wissen werden kann.
Возьмем
прежнего пациента, который в старое время стоял перед своим врачом-целителем,
как я это только что описал. Магические силы низводились через посредство
врача, который подготовлялся для этого в школе мистерий, и эти силы проходили
через тело врача на больного. Тогда не было связи с моралью больного, потому
что все действие не касалось морали, не касалось еще "я" больного.
Тогда было безразлично, какая у него мораль, потому что силы магически
проистекали из высших миров. Теперь пришло новое время: теперь моральное и
физическое исцеление должны сливаться по-новому. Тот, кто это знает, поймет и
другое повествование:
"...
Прошли дни, и Он снова пришел в Капернаум, и стало известно, что Он в доме.
И
собралось много людей, так, что и перед дверью толпился народ, и Он говорил им.
Они
пришли к Нему с расслабленным, которого несли четверо.
И так
как они не могли с ним пробраться к Нему из-за многолюдства, то они разобрали
крышу там, где Он был, и спустили через отверстие носилки, на которых лежал
расслабленный.
И так
как Христос увидел их веру, Он сказал расслабленному: "Дитя, отпускаются
тебе грехи твои" (2, 1-5).
Man nehme einen alten Patienten, der seinem Arzte, seinem Heiler, wie ich es eben beschrieben habe, gegenüberstand in den alten Zeiten. Magische Kräfte wurden heruntergeholt aus den übersinnlichen Welten durch das Medium des Arztes, der in den Mysterienschulen dazu vorbereitet war, und diese Kräfte flössen über durch den Leib des Arztes auf den Patienten. Da war kein Zusammenhang mit dem Moralischen des Patienten, denn der ganze Vorgang berührte noch nicht das Ich des Patienten. Da war es gleich, wie das Moralische war, denn die Kräfte flössen magisch herunter aus den höheren Welten. Jetzt kam eine neue Zeit. Da flössen zusammen das Moralische und das Physische des Heilens in einer neuen Weise. Wenn man das weiß, versteht man eine andere Erzählung.
"Und Tage waren vergangen, da kam er wieder nach Kapernaum; und es verlautete, daß er zu Hause sei.
Und es versammelten sich viele Leute, so daß selbst vor der Türe nicht mehr Raum war; und er redete zu ihnen das Wort.
Und sie kamen zu ihm mit einem Gichtbrüchigen, von vier Mann getragen.
Und da sie mit demselben nicht zu ihm gelangen konnten, der Menge wegen, deckten sie da, wo er war, das Dach ab und ließen durch die Lьcke die Bahre herab, auf der der Gichtbrüchige lag.
Und da Jesus ihren Glauben sah, sagte er zu dem
Gichtbrüchigen: Kind, deine Sьnden sind dir vergeben." (2, 1-5.)
Что
сказал бы старый врач? Чего ожидали фарисеи и книжники, если должно было
наступить излечение? От старого врача они ожидали бы, что он скажет:
"Силы, которые входят в тебя, в твои расслабленные члены, позволят тебе
двигаться". Как говорит Христос? - "Отпускаются тебе грехи
твои", что означает моральное, в котором участвует "я". Эту речь
фари сей не понимают. Они ее не могут понять. Она им кажется кощунственной, так
как в их понимании о Боге можно говорить только так, что Он живет в
сверхчувственном мире и оттуда действует, что грехи могут быть отпущены только
из сверхчувственного мира. Что отпущение грехов может иметь что-то общее с тем,
кто лечит, этого они не могут понять. Поэтому Христос говорит дальше:
"Что
легче: сказать расслабленному: твои грехи отпущены, или сказать: встань, возьми
свои носилки и иди?
Но
чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть отпускать грехи на Земле
(обращаясь к расслабленному), говорю тебе: встань, возьми носилки твои и иди
домой!
И он встал, взял свои носилки и ушел на глазах у всех". (2, 9-12).
Was würde ein alter Arzt gesagt haben? Was haben die Pharisäer, die Schriftgelehrten erwartet, wenn eine Heilung eintreten sollte? Von einem alten Arzt hätten sie erwartet, daß er gesagt hätte: Die Kräfte, die in dich hineingehen und in deine gelähmten Glieder, werden dich bewegen können. Wie sagt der Christus Jesus? "Deine Sьnden sind dir vergeben ", das heißt, das Moralische, woran das Ich beteiligt ist. Das ist eine Sprache, welche die Pharisäer gar nicht verstehen. Sie können sie nicht verstehen. Es erscheint ihnen wie eine Gotteslästerung, daß hier einer so sprach. Warum ? Weil man in ihrem Sinne von Gott nur so sprechen kann, daß er in den übersinnlichen Welten wohnt und von dort herunterwirkt, und weil Sьnden nur vergeben werden können von den übersinnlichen Welten aus. Daß Sьndenvergeben mit dem, der heilt, etwas zu tun hat, das können sie nicht verstehen. Deshalb sagt der Christus weiter:
"Was ist leichter, dem Gichtbrüchigen sagen: Deine Sьnden sind vergeben; oder sagen: Stehe auf, nimm deine Bahre und wandle?
Damit ihr aber wisset, daß der Sohn des Menschen Vollmacht hat, Sьnden zu vergeben auf der Erde (zu dem Gichtbrüchigen sich wendend):
Ich sage dir: Stehe auf, nimm deine Bahre und gehe heim!
Und er stand auf, nahm alsbald seine Bahre und
ging hinaus vor aller Augen." (2,
9-12.)
Он
связывает моральное с магическим способом исцеления и тем самым дает переход от
состояния без "я" к состоянию, исполненному "я", - и так
при каждом отдельном описании. Именно так мы должны понимать эти вещи, потому
что именно так они высказываются. А теперь сравните, что может сказать духовная
наука, со всем тем, что говорится в толкованиях Библии о "прощении
грехов": вы найдете престранные объяснения для этого, но нигде что-нибудь
удовлетворительное, потому что люди не понимают, чем была, собственно, Мистерия
Голгофы.
Er verbindet das Moralische mit der magischen Art der Heilung und gibt dadurch den Übergang von dem Ich-losen zu dem Ich-erfüllten Zustande. Das rindet man bei jeder einzelnen Darstellung. So müssen wir die Sachen verstehen, denn so werden sie gesagt. Und vergleichen Sie jetzt, was nunmehr Geisteswissenschaft zu sagen hat, mit alledem, was in den Bibelerklärungen über die " Sьndenvergebung " gesagt wird. Sie werden da die sonderbarsten Erklärungen finden, nirgends aber etwas Befriedigendes, weil man nicht gewußt hat, was das Mysterium von Golgatha eigentlich war.
Вера,
сказал я, должна была быть. Почему вера? Потому что выражение морального в
физическом совершается не в течение одного воплощения. Если мы сегодня стоим
перед человеком, мы не можем его физический недостаток объяснить выражением
морального в физическом в одной инкарнации. Только если мы выйдем за пределы
одной инкарнации человека, мы найдем связь морального с физическим в его карме.
Так как до нашего времени карма почти совсем не подчеркивалась или мало
подчеркивалась, мы можем сказать: до сих пор связь между физическим и моральным
могла быть только верой. Теперь, когда к Евангелию следует подходить
духовнонаучно, - это становится знанием. Христос Иисус как Озаряющий карму стоит
рядом с нами, когда Он открывает: "Этого Я могу исцелить, потому что Я
вижу по его личности - его карма такова, что он может теперь встать и
ходить".
Ein Glaube, sagte ich, mußte es sein. Warum ein Glaube? Weil der Ausdruck des Moralischen in dem Physischen nicht in der einen Inkarnation sich vollzieht. Wenn wir heute einem Menschen gegenüberstehen, dürfen wir in Hinsicht auf ein physisches Gebrechen nicht sein Moralisches mit dem Physischen in der einen Inkarnation zusammenbringen. Erst wenn wir über die einzelne Inkarnation hinausgehen, haben wir den Zusammenhang des Moralischen mit dem Physischen in seinem Karma. Weil bisher das Karma gar nicht oder nur wenig betont wurde, deshalb können wir sagen: Bisher konnte der Zusammenhang zwischen dem Physischen und dem Moralischen nur ein Glaube sein. Jetzt, da geisteswissenschaftlich an das Evangelium herangetreten werden darf, wird das zum Wissen. Da steht dann der Christus Jesus wie ein Erleuchteter über das Karma neben uns, wenn er enthüllt: Den darf ich heilen; denn ich sehe es seiner Persönlichkeit an: sein Karma ist so, daß er jetzt aufstehen darf und wandeln.
Вы
видите по такому месту, что Библию можно понимать только вооружившись
средствами современной духовной науки. Это наша задача - показать, что в этой
книге, в этой мировой книге действительно заключаются глубочайшие сокровища
мудрости о развитии человечества. Когда будет понято, что космически происходит
на Земле (а мы будем это все больше и больше выявлять в данных докладх, потому
что Евангелие от Марка дает к этому повод), какое космически-земное и
земно-космическое значение имеет Мистерия Голгофы, тогда не будут утверждать,
что то, что касается Евангелий, оскорбительно для какого-нибудь другого
исповедания в мире. Правильное понимание Библии по причинам, которые были
указаны вчера в конце доклада, - прежде всего потому, что правильное понимание
Библии действительно не может замыкаться в пределах какого-либо исповедания, но
должно стать универсальным, - правильное понимание Библии будет в своей внутренней
правде стоять на почве духовной науки и вызывать равное уважение ко всем
религиозным исповеданиям мира. Тем самым религии будут примирены между собой.
Началом такого примирения может оказаться то, о чем я вам рассказал в первом
докладе о том индусе, который читал свой доклад "Христос и
христианство"; будучи обремененным всеми предрассудками своей нации, он
все-же взирал на Христа в межконфессиональном смысле. Попытка понять этот образ
Христа станет задачей духовнонаучной деятельности в различных вероисповеданиях.
Потому что, мне кажется, задачей духовного движения должно быть углубление в
религиозные исповедания так, чтобы углубить понимание внутреннего существа
отдельных религий.
Sie sehen es gerade einer solchen Stelle an, wie erst, ausgerüstet mit den Mitteln der modernen Geisteswissenschaft, die Bibel verstanden werden kann. Das ist unsere Aufgabe: zu zeigen, wie in diesem Buche, in diesem Weltenbuche wirklich die tiefsten Weistümer über die Menschheitsevolution stehen. Wenn einmal begriffen werden wird, was da kosmisch geschieht auf der Erde - und wir werden es immer mehr und mehr hervorheben gerade im Verlaufe dieser Vorträge, denn dazu gibt das Markus-Evangelium den AnlaЯ -, welche kosmisch-terrestrische, irdisch-kosmische Bedeutung dieses Mysterium von Golgatha hat, dann wird man niemals mehr finden können, daß das, was in Anlehnung an die Evangelien gesagt werden kann, irgendwie verletzend sein könnte für irgendein anderes Religionsbekenntnis der Welt. Richtige Bibelerkenntnis wird aus den Gründen, die gestern am Schlüsse des Vertrages angeführt worden sind, und vor allem auch deshalb, weil richtige Bibelerkenntnis sich wahrhaftig nicht in irgendeiner Konfession einschließen lassen kann, sondern universell werden muß, richtige Bibelerkenntnis wird durch ihre innere Wahrheit auf dem Boden der Geisteswissenschaft stehen und allen Religionsbekenntnissen der Welt gleichen Wert beilegen. Dadurch werden die Religionen versöhnt werden. Und wie ein Anfang zu einer solchen Versöhnung erscheint das, was ich Ihnen im ersten Vortrag sagen konnte über jenen Inder, der den Vortrag "Christus und das Christentum" gehalten hat, wobei er, zwar mit allen Vorurteilen seiner Nation behaftet, aber doch zu dem Christus in einem interkonfessionellen Sinne aufblickte. Daß man versuchen muß, diese Gestalt des Christus zu verstehen, das wird die Aufgabe des geisteswissenschaftlichen Wirkens in den verschiedenen Religionsbekenntnissen sein. Denn mir scheint, die Aufgabe der geistigen Bewegung muß sein eine Vertiefung in die Religionsbekenntnisse, so daß man das innere Wesen der einzelnen Religionen ergreift und vertieft.
Снова
в этом случае надо привести то, что я уже много раз упоминал: как будет
относиться буддист-антропософ к антропософу-христианину. Тогда буддист скажет:
"Гаутама Будда после того, как он из Бодхисаттвы стал Буддой, достиг после
смерти такой высоты, что ему не нужно больше возвращаться на Землю". А
христианин-антропософ прибавит к этому: "Я это понимаю, потому что я
именно так и сам думаю о твоем Будде, когда я вникаю в твое сердце, и верю в
то, во что веришь ты". Вот что значит понимать религию другого, подняться
до религии другого. Христианин, который стал антропософом, может понять все,
что говорит другой. Что же будет говорить буддист, ставший антропософом? Он
скажет: "Я пытаюсь понять то, что является самым внутренним нервом
христианства: что относительно Христа речь идет не только о том, что Он -
основатель религии; в отношении Мистерии Голгофы речь идет о сверхличном, о
том, что не человек Иисус из Назарета находился там как основатель религии, но
что в Него вошел Христос, умер на кресте и тем самым совершил Мистерию
Голгофы". И он придет и к тому, что эта Мистерия Голгофы является
космическим событием. И буддист скажет: "Теперь, после того как я понял сущность
твоей религии, а ты - моей, я не буду заблуждаться, в чем здесь дело, и не буду
представлять Христа как того, кто может снова воплотиться: ведь тебе важно то,
что там свершилось. И я говорил бы странно, если бы утверждал, что христианство
надо в чем-то исправить, что при большем понимании Христа Его через три года не
распяли бы на кресте, что с основателем религии надо было бы поступить иначе и
т. д.". - В этом-то все и дело, что Христос был распят, пригвожден к
кресту, -ив том, что произошло благодаря этой крестной смерти. Дело не в том,
что думают: это случилось несправедливо, и христианство теперь можно было бы
исправить. Буддист, ставший антропософом, мог бы сказать лишь следующее:
"Как ты понимаешь сущность моей религии, так же я пытаюсь понять действительную
сущность твоей".
Wieder sei bei dieser Gelegenheit angeführt, was ich schon öfter hinstellte, wie sich ein Buddhist, der Anthroposoph ist, stellen wird zu einem Anthroposophen, der als Anthroposoph Christ ist. Da wird der Buddhist sagen: Der Gotama Buddha hat, nachdem aus dem Bodhisattva ein Buddha geworden ist, nach seinem Tode eine solche Höhe erreicht, daß er nicht wieder auf die Erde zurückzukehren braucht. Und der Christ, der Anthroposoph ist, wird dazu sagen: Ich verstehe es, denn ich glaube es selber von deinem Buddha, wenn ich mich in dein Herz hineinfinde und glaube, was du glaubst. Das heißt, die Religion des anderen verstehen, sich aufschwingen zur Religion des anderen. Der Christ, der Anthroposoph geworden ist, kann alles verstehen, was der andere sagt. Was wird dagegen der Buddhist, der Anthroposoph geworden ist, sagen? Er wird sagen: Ich versuche zu verstehen, was der innerste Nerv des Christentums ist: daß es sich beim Christus um etwas anderes als um einen Religionsstifter handelt, daß es sich beim Mysterium von Golgatha um eine unpersönliche Tatsache handelt, darum handelt, daß nicht ein Mensch Jesus von Naza-reth dagestanden hat als Religionsstifter, sondern daß der Christus in ihn eingezogen ist, gestorben ist am Kreuz und so das Mysterium von Golgatha vollzogen hat. Und daß dieses Mysterium von Golgatha eine kosmische Tatsache ist, darauf wird es ankommen. Und der Buddhist wird sagen: Ich werde jetzt nicht mehr mißverstehen, nachdem ich den Wesenskern deiner Religion ergriffen habe, wie du den der meinen, worauf es ankommt, und werde nicht den Christus hinstellen als einen, der wiederverkörpert wird; denn es kommt dir auf das an, was da geschehen ist. Und ich würde sonderbar reden, wenn ich sagen würde, daß das Christentum in irgend etwas verbessert werden müßte, daß man dazumal bei einem besseren Verständnis des Christus Jesus ihn nicht nach drei Jahren ans Kreuz geschlagen hätte, daß man einen Religionsstifter anders behandeln sollte und so weiter. - Darauf kommt es ja gerade an, daß der Christus ans Kreuz geschlagen worden ist und was durch diesen Kreuzestod geschehen ist! Es kommt nicht darauf an, daß man denkt: Da ist ein Unrecht geschehen, und das Christentum könnte heute verbessert werden. Kein Buddhist, der Anthroposoph ist, könnte heute anders sprechen als: Ich versuche, wie du den Wesenskern meiner Religion verstehst, so auch den Wesenskern deiner Religion in Wahrheit zu verstehen.
Вот
что случится, если отдельные представители различных религиозных систем поймут
друг друга, если христианин скажет буддисту: "Я так же верю в твоего
Будду, как и ты", а буддист скажет христианину: "Я могу понять
Мистерию Голгофы, как ты сам ее понимаешь". Что будет с человечеством,
если это произойдет со всеми? На Земле настанет мир между людьми, произойдет
взаимное признание религий. И это должно прийти. И антропософское движение
должно быть таким взаимным, искренним пониманием религий. Было бы в разрез с
духом антропософии, если бы христианин-антропософ сказал буддисту: "Это
пустое, что Гаутама, став Буддой, не должен больше воплощаться. Он должен в XX веке появиться как физический
человек". Тогда буддист сказал бы: "Что - у тебя антропософия только
затем, чтобы глумиться над моей религией?" Вместо мира между религиями
была бы возбуждена вражда. Но также и христианин должен сказать буддисту,
который хотел бы говорить об исправлении христианства: "Если ты
утверждаешь, что Мистерия Голгофы - ошибка и что Христос снова должен прийти в
физическом теле, чтобы с Ним теперь обошлись лучше, то, значит, ты не
стараешься понять мою религию и глумишься над ней". - Антропософия
существует не для того, чтобы религиозное исповедание, старое или вновь
основанное, имеющее духовное значение, было осмеяно, потому что тогда это было
бы общество общего поношения, а не взаимного согласия религий.
Was wird kommen, wenn sich so die einzelnen Bekenner der verschiedenen Religionssysteme verstehen werden, wenn der Christ zum Buddhisten sagen wird: Ich glaube an deinen Buddha, wie du an deinen Buddha glaubst, - und wenn der Buddhist zum Christen sagen wird: Ich kann das Mysterium von Golgatha verstehen, wie du selbst es verstehst, - was wird kommen über die Menschheit, wenn so etwas allgemein werden wird? Friede wird kommen über die Menschen, gegenseitige Anerkennung der Religionen. Und die muß kommen. Und die anthroposophische Bewegung muß sein ein solches gegenseitiges wahrhaftes Erfassen der Religionen. Und gegen den Geist der Anthro-posophie wäre es, wenn ein Christ, der Anthroposoph geworden wäre, zum Buddhisten sagen würde: Es ist nichts mit dem, daß der Gotama, nachdem er ein Buddha geworden ist, sich nicht wieder verkörpern sollte; er muß im zwanzigsten Jahrhundert wiedererscheinen als physischer Mensch. Da würde der Buddhist sagen: Hast du deine Anthroposophie nur dazu, um meine Religion zu verhöhnen? Und an Stelle des Friedens würde der Unfriede unter den Religionen gezüchtet. So aber müßte auch ein Christ zu einem Buddhisten, der von einem zu verbessernden Christentum sprechen wollte, sagen: Wenn du behaupten kannst, daß das Mysterium von Golgatha ein Fehler sei und daß der Christus wiederkommen sollte in einem physischen Leibe, damit es ihm jetzt besser ergehe, dann bemühst du dich nicht, meine Religion zu verstehen, dann verhöhnst du meine Religion. - Anthroposophie aber ist nicht dazu da, daß ein Religionsbekenntnis, ob altes oder neu gestiftetes, das sich Geltung verschafft, verhöhnt werde; denn sonst würde man eine Gesellschaft gründen auf gegenseitiges Verhöhnen und nicht auf gegenseitigen Ausgleich der Religionen.
Именно
это мы должны записать себе в души, чтобы понять дух и оккультное зерно
антропософии, а его мы лучше всего поймем, если распространим на все религии
силу и любовь, которые господствуют в Евангелиях. Что это может быть сделано,
особенно при опоре на Евангелие от Марка, нам должны показать следующие
доклады.
Das müssen wir uns in die Seele schreiben, damit wir den Geist und den okkulten Kern der Anthroposophie verstehen. Und den werden wir durch nichts besser verstehen, als wenn wir die Kraft und die Liebe, die in den Evangelien walten, ausdehnen auf das Verständnis aller Religionen. Daß dies besonders in Anlehnung an das Markus-Evangelium geschehen kann, sollen uns noch die weiteren Vorträge zeigen.
Сегодня
я хотел бы сначала направить ваш взор на две картины, которые мы можем
вызвать перед своим духовным взором, из человеческой эволюции последних
тысячелетий. Прежде всего я хочу указать на нечто, что произошло в середине и
ближе к концу V столетия до
Рождества Христова. Все это известно; но мы хотим, как сказано, направить на
это взор нашей души.
VIERTER VORTRAG Basel, 18. September 1912
Heute möchte ich zunächst Ihren Blick auf zwei Bilder lenken, die wir aus der menschlichen Evolution der letzten Jahrtausende heraus vor unser geistiges Auge stellen können. Zuerst möchte ich Ihren Blick hinlenken auf etwas, das etwa in der Mitte und gegen das Ende des fünften Jahrhunderts der vorchristlichen Zeitrechnung geschehen ist. Bekannt ist es ja alles; aber wir wollen, wie gesagt, einmal den Blick unserer Seele darauf hinwenden.
Мы
видим, как Будда в Индии собрал вокруг себя некоторое число учеников,
последователей, и как из того, что разыгрывалось между Буддой и его учениками и
последователями, взяло начало то великое, могущественное движение, которое в
течение столетий звучало на Востоке, разливалось могучими волнами и приносило
благо, внутреннее освобождение души, подъем и общечеловеческое сознание
бесчисленным людям. Если мы хотим охарактеризовать то, что, собственно, тогда
происходило, мы должны рассмотреть лишь главный момент учения Будды и его
деяний.
Wir blicken hin, wie der Buddha im Inderlande eine Anzahl von Schülern, eine Anzahl von Jüngern um sich versammelt hatte und wie von dem, was sich da abspielte zwischen dem Buddha und seinen Jüngern, seinen Schülern, jene große, mächtige Bewegung ihren Ausgangspunkt nahm, welche die Jahrhunderte hindurch fortströmte im Orient, mächtige Wellen schlug und unzählbaren Menschen inneres Heil, innere Seelenbefreiung, Erhebung und Menschheitsbewußtsein brachte. Wenn wir charakterisieren wollen, was da geschehen ist, dann brauchen wir sozusagen nur den Hauptinhalt der Buddha-Lehre und des Buddha-Wirkens einmal ins Auge zu fassen.
Жизнь
- такая, как ее проводит человек на Земле в своей земной инкарнации, - есть
страдание, вызванное тем, что человек в соответствии с плодами своих воплощений
вынужден стремиться ко всем новым перевоплощениям. Достойная старания цель -
освободиться от этого стремления к перевоплощениям, угасить в душе все, что
вызывает влечение погрузиться в физическую инкарнацию, чтобы наконец подняться
к такому бытию, в котором душа больше не чувствует стремления быть связанной с
бытием своими физическими чувствами, физическими органами, и подняться, как
говорят, к Нирване.
Leben, so wie es der Mensch auf der Erde vollbringen kann in seiner irdischen Inkarnation, ist Leiden, ist bewirkt dadurch, daß der Mensch durch die Folge seiner Inkarnationen dem Drang unterliegt nach immer neuen Wiederverkörperungen. Erstrebenswertes Ziel ist, sich zu befreien von diesem Drang nach den Wiederverkörperungen, auszulöschen in der Seele alles, was den Trieb hervorruft, in eine physische Inkarnation hineinzudringen, um endlich aufzusteigen zu einem solchen Dasein, in dem die Seele nicht mehr den Drang fühlt, durch physische Sinne, durch physische Organe verbunden zu sein mit dem Dasein, aufzusteigen, wie man das so nennt, zum Nirwana.
Великое
учение струилось из уст Будды - учение о том, что жизнь есть страдание и что
человек должен найти средства, чтобы освободиться от этого страдания, чтобы
стать причастным Нирване. Если бы мы захотели найти выражение, чтобы в
привычных нам понятиях четко представить, какой импульс лежит в этом учении Будды,
то надо было бы сказать:
"Будда
силой и властью своей индивидуальности направлял взор своих учеников на земное
существование и пытался дать им из полноты своего сострадания средства поднять
свою душу, со всем тем, что в ней есть, из земного в небесное, поднять
человеческое мышление, человеческую философию из земного в небесное".
Das ist die große Lehre, die den Lippen des Buddha entströmte, daß Leben Leiden sei und daß der Mensch die Mittel finden müsse, um vom Leiden frei zu werden, um teilhaftig werden zu können des Nirwana. Wollen wir einen Ausdruck finden, um in uns geläufigen Begriffen prägnant darzustellen, welcher Impuls in dieser Buddha-Lehre liegt, so könnte man etwa sagen: Buddha lenkte den Blick seiner Schüler durch die Kraft und Gewalt seiner Individualität hin auf das irdische Dasein und versuchte, ihnen aus der unendlichen Fülle seines Mitleides heraus die Mittel zu geben, um ihre Seele mit allem, was in ihr ist, hinaufzutragen aus dem Irdischen in das Himmlische, hinaufzutragen Menschendenken, Menschenphilosophie aus dem Irdischen ins Himmlische.
Мы
можем составить формулу, если хотим отчетливо и действительно определить
импульс, который исходил от великой проповеди в Бенарес через Будду. Так, мы
видим, что Будда собирает вокруг себя тех, кто ему верен. Что мы видим в душах
этих учеников? Каким становится постепенно их исповедание? Это есть признание
того, что все стремление человеческих душ должно быть направлено к тому, чтобы
освободиться от тяги к новому рождению, освободиться от привязанности к
чувственному бытию, искать усовершенствования себя, освобождая свою самость от
всего, что ее связывает с чувственным бытием, и связывая ее с
божественно-духовным началом. Такие чувства жили в учениках Будды. Освободиться
от всех борений жизни; быть связанным с земным миром только через
просветленное, устремленное к духу ощущение души, которое переживается в
сострадании, а самому проходить через бытие, стремясь к духовному совершенству;
угасить потребности, по возможности мало быть привязанным к тому, что связывает
внешнего человека с земным существованием. Так странствуют по свету ученики
Будды, таким видят они назначение и цель своего ученичества.
Das ist, was wir wie eine Formel hinstellen können, wenn wir prägnant und wirklich bezeichnen wollen den Impuls, der von der großen Predigt von Benares durch Buddha ausgegangen ist. So sehen wir den Buddha Schüler sammeln um sich herum, die ihm treu anhängen. Was erblicken wir in der Seele dieser Jünger? Was wird allmählich ihr Bekenntnis? - daß alles Streben der Menschenseele doch dahin gehen muß, frei zu werden von dem Drange nach Wiedergeburten, frei zu werden von dem Hang zum Sinnensein, Vervollkommnung des Selbstes zu suchen, indem dieses Selbst sich befreit von allem, was es verbindet mit dem Sinnensein, und sich mit alledem zu verbinden, was es zusammenhält mit seinem göttlich-geistigen Ursprünge. Solche Empfindungen lebten in den Schülern des Buddha: frei werden von allen Anfechtungen des Lebens, zusammenhängen mit der Welt nur mit dem ins Spirituelle hineinleuchtenden Empfinden der Seele, das man im Mitleid erlebt, selbst aber aufgehen im Streben nach der geistigen Vervollkommnung, bedürfnislos werden, möglichst wenig zusammenhängen mit dem, was den äußeren Menschen mit dem Dasein verbindet. So wandelten diese Buddha-Schüler durch die Welt, so erblickten sie den Zweck und das Ziel ihrer Buddha-Schülerschaft.
И если
мы проследим столетия, в которые распространялся буддизм, и спросим себя:
"Что жило в разрастающемся буддизме, что жило в душах, в сердцах его
приверженцев?", то мы получим в ответ: эти люди были обращены к высоким
целям. Но в центре всего их мышления, чувствования и ощущения жил великий образ
Будды, - оглядка на то, что он сказал в таких увлекающих, значительных словах
об освобождении от страданий жизни. В центре всего мышления и чувствования, в
сердцах его учеников, в сердцах его последователей на протяжении столетий жил
всеобъемлющий, могучий авторитет Будды. Что сказал Будда, было для его учеников
и последователей святым словом.
Und wenn wir die Jahrhunderte, in denen der Buddhismus sich ausbreitet, verfolgen und uns fragen: Was lebte in dem sich fortpflanzenden Buddhismus, was lebte in den Seelen, in den Herzen seiner Anhänger? - so erhalten wir zur Antwort: Diese Menschen waren hohen Zielen zugewendet; aber in der Mitte all ihres Denkens, Fühlens und Empfindens lebte die große Gestalt des Buddha, lebte der Hinblick auf alles, was er gesagt hat in so hinreißenden, bedeutungsvollen Worten über die Befreiung von dem Leid des Lebens. In der Mitte alles Denkens und Empfindens lebte die umfassende, die umspannende, mächtige Autorität des Buddha in den Herzen seiner Schüler, in den Herzen seiner Nachfolger in den Jahrhunderten. Was der Buddha gesagt hat, es galt diesen Schülern, diesen Nachfolgern als heiliges Wort.
Отчего
происходило так, что этими учениками и последователями слова Будды считались
как бы вестью с Небес? Основанием этому было то, что эти ученики и
последователи жили в вере, в признании того, что тогда, в событии свершившемся
под деревом Бодхи, в душе Будды возгорелось истинное знание о мировом бытии,
засветился свет, Солнце Вселенной, и потому все, что исходит из его уст,
собственно, равноценно речам духа Вселенной. Все дело в этом настроении,
которое жило в сердцах учеников Будды и его последователей, в святости этого
настроения, в своеобразии, в окраске этого настроения. Все это мы поставим
перед своим духовным взором, чтобы научиться понимать то, что произошло за
полтысячелетия до Мистерии Голгофы.
Woher kam es, daß den Buddha-Schülern und -Nachfolgern diese Buddha-Worte wie eine Botschaft vom Himmel selbst galten? Der Grund dafür war der, daß diese Schüler und Nachfolger in dem Glauben, in dem Bekenntnis lebten, daß damals in dem Ereignis unter dem Bodhibaum in der Seele des Buddha aufgeleuchtet ist die wahre Erkenntnis vom Weltendasein, hereingeleuchtet hat das Licht, die Sonne des Alls, und daß daher, was aus seinem Munde kommt, selbst zu gelten hat wie ein Ausspruch der Geister des Alls. Auf diese Stimmung, wie sie lebte in den Herzen der Buddha-Schüler, der Buddha-Nachfolger, kommt es an, auf das Heilige dieser Stimmung, auf das Einzigartige, auf das Charakteristische dieser Stimmung. Wir wollen das alles vor unser geistiges Auge hinstellen, um verstehen zu lernen, was da geschah ein halbes Jahrtausend vor dem Mysterium von Golgatha.
А
теперь рассмотрим другую картину мировой истории. Для долгого времени
человеческой эволюции то, что отстоит друг от друга на расстоянии, например,
столетия, поистине можно назвать одновременным. Столетие не играет роли, когда
речь идет о тысячелетиях эволюции человечества. Поэтому мы можем сказать: хотя
картину, которую мы теперь вызываем перед своей душой, надо отнести на столетие
позднее, но для развития человечества она почти одновременна событию, которое
мы обозначили как событие Будды.
Und jetzt blicken wir auf ein anderes Bild der Weltgeschichte. Für die langen Zeiten der Menschheitsevolution ist das, was ungefähr um ein Jahrhundert auseinanderliegt, wahrhaftig gleichzeitig zu nennen. Da kommt ein Jahrhundert nicht in Betracht, wenn es sich um die Jahrtausende und aber Jahrtausende der Menschheitsevolution handelt. Deshalb können wir sagen: Wenn auch das Bild, das wir jetzt vor unsere Seele stellen wollen, zwar um ein Jahrhundert später anzusetzen ist, so ist es für die Menschheitsentwickelung doch fast gleichzeitig mit dem Ereignis, das wir eben als das Buddha-Ereignis gekennzeichnet haben.
В
пятом столетии дохристианского летосчисления мы видим другую индивидуальность,
тоже постепенно собравшую вокруг себя в древней Греции учеников и приверженцев.
Для понимания развития последних столетий поставим перед собой образ этой
индивидуальности: мы видим Сократа (Сократ (470-399 до Р. X.)), собравшего вокруг себя учеников в
древней Греции. И для того, чтобы поставить Сократа в эту связь, надо принять в
расчет тот великий образ Сократа который воссоздал Платон (Платон (427 - 347 до
Р. Х.),в диалогах "Протагор", "Пир", "Горгий",
"Апология Сократа", "Критон" и "Федон"), и
которая в основных чертах была, по-видимому, подтверждена великим философом
Аристотелем (Аристотель (384 - 322 до Р. X.)). Надо только принять во внимание, что великий
философ Платон нарисовал образ Сократа весьма убедительно, и можно сказать:
благодаря Сократу на Западе возникло движение. И кто, собственно, примет во
внимание весь характер культурного развития Запада, тот придет к тому, что для
западной культуры было решающим то, что можно назвать "сократическим
элементом". Если даже этот сократический элемент на Западе
распространяется по волнам мировой истории неуловимее, чем буддийский элемент
на Востоке, то параллель между Сократом и Буддой все же провести можно. Но мы
должны своеобразно охарактеризовать учеников и последователей Сократа -
совершенно иначе, чем учеников и последователей Будды. Можно сказать: все, что
принципиально отличает Запад от Востока, выступает перед нами в основной
разнице между Буддой и Сократом.
Im fünften Jahrhundert der vorchristlichen Zeitrechnung sehen wir eine andere Individualität im alten Griechenland allmählich Schüler und Anhänger um sich sammeln. Wieder ist die Tatsache hinlänglich bekannt. Aber um zum Verständnis der Entwickelung der letzten Jahrhunderte zu kommen, ist es gut, das Bild dieser Individualität vor sich hinzustellen. Wir sehen Sokrates im alten Griechenland Schüler um sich sammeln. Und man braucht, um Sokrates in diesem Zusammenhange nennen zu dürfen, nur das Bild in Erwägung zu ziehen, das der große Philosoph Plato von Sokrates entworfen hat und das doch auch im wesentlichen durch den großen Philosophen Aristoteles bestätigt scheint. Man braucht nur in Erwägung zu ziehen, daß Plato in einer so eindringlichen Weise das Bild des Sokrates entworfen hat, und man kann dann auch sagen: Von Sokrates ging eine Bewegung im Abendlande aus. Und wer den ganzen Charakter der Kulturentwickelung des Abendlandes ins Auge faßt, der wird darauf kommen, daß einschneidend war für alles Abendländische dasjenige, was man das sokratische Element nennen kann. Wenn auch dieses sokratische Element im Abendlande subtiler durch die Wogen der Weltgeschichte sich fortpflanzt als das buddhistische Element im Morgenlande, so kann man die Parallele doch ziehen zwischen Sokrates und Buddha. Aber in einer eigentümlichen Weise müssen wir anders charakterisieren die Schüler- und die Jüngerschaft des Sokrates als die Schüler- und die Jüngerschaft des Buddha. Man möchte sagen: Alles, was charakteristisch Abendland und Morgenland unterscheidet, es tritt einem entgegen, wenn man diesen Grundunterschied Buddha - Sokrates ins Auge faßt.
Сократ
собирает вокруг себя учеников. Как он себя чувствует в их среде? Искусство
Сократа относиться к своим ученикам назвали искусством духовной повивальной
бабки; ибо он хотел, чтобы его ученики научились сами извлекать знание из своих
душ. Он так ставил свои вопросы, что приходил в движение внутренний строй душ
учеников; так что он, собственно, ничего не привносил в них от себя, но все
извлекал из самих учеников. Поэтому несколько сухой, трезвый элемент, который
имеет в себе сократическое мировоззрение и его искусство мировоззрения,
происходит от того, что Сократ апеллировал к самостоятельности, исключительно к
собственному разуму каждого ученика, когда с их толпой, - несколько иным
образом, но все же подобно Будде, - проходил по улицам Афин, как Будда со
своими учениками проходил по дорогам Индии. Но если Будда повествовал о том,
что он получил через озарение под деревом Бодхи, и в течение столетий
действовало то, что он получил из духовного мира и излил на своих учеников, так
что в них продолжало жить то, что жило в самом Будде, - Сократ не имел ни
малейшей претензии на то, чтобы в качестве "Сократа" продолжать жить
в сердцах своих учеников. Он даже не хотел, стоя перед своими учениками,
что-либо переносить в души учеников, но хотел им самим предоставить извлекать
из себя то, что в них содержалось. Ничего от Сократа не должно было переходить
в души учеников, - ровным счетом ничего.
Sokrates sammelt seine Schüler um sich herum. Wie fühlt er sich seinen Schülern gegenüber? Man hat seine Kunst, zu seinen Schülern sich zu verhalten, eine geistige Hebammenkunst genannt, weil er das, was die Schüler wissen, was sie lernen sollten, aus den Seelen der Schüler selbst hervorholen wollte. Er stellte seine Fragen so, daß die eigene innere Grundstimmung der Schülerseelen in Bewegung kam, daß er eigentlich nichts den Schülern von sich aus übertrug, sondern alles herausholte aus den Schülern selbst. Das etwas trockene, nüchterne Element, das die sokratische Weltanschauung und Weltanschauungskunst hat, kommt davon her, daß Sokrates eigentlich an die Selbständigkeit, an die ureigene Vernunft jedes Schülers appellierte, wenn er mit seiner Schar in einer etwas anderen Weise, aber doch ähnlich durch die Straßen von Athen ging, wie Buddha mit seinen Schülern die Wege zog. Aber während Buddha verkündete, was er durch die Erleuchtung unter dem Bodhibaum erhalten hatte, und während durch die Jahrhunderte hindurch das wirkte, was er aus der geistigen Welt heraus empfangen hatte und dann wieder auf die Schüler überströmen ließ, so daß in den Schülern fortlebte, was in Buddha gelebt hatte, machte Sokrates nicht den geringsten Anspruch darauf, als "Sokrates " fortzuleben in den Herzen seiner Schüler. Er wollte nicht einmal, wenn er seinen Schülern gegenüberstand, irgend etwas von sich übertragen in die Schülerseelen, sondern er wollte es ihnen selber überlassen, das, was sie hatten, aus sich herauszuholen. Nichts von Sokrates sollte übergehen in die Schülerseelen, gar nichts.
Нельзя
помыслить большую разницу, чем между Буддой и Сократом. В душах учеников Будды
должен был всецело жить сам Будда. В душах учеников Сократа должно было жить
так же мало от самого Сократа, как мало проявляется в ребенке, живет в нем то,
что было сделано акушеркой. Духовный элемент должен был проявляться у учеников
Сократа через его акушерское искусство, которое ставило человека на собственные
ноги, извлекало из человека то, что есть в нем самом. Именно этого хотел
Сократ. Можно было бы разницу между Буддой и Сократом охарактеризовать еще
следующими словами: если бы голос с Небес хотел указать, что должны иметь через
Будду его ученики, то он бы сказал: "Возжигайте в себе то, что жило в
Будде, чтобы через Будду найти дорогу к духовному бытию!" А чтобы подобным
же образом охарактеризовать, чего хотел Сократ, надо сказать: "Сократ
взывал к своим ученикам: "Стань тем, что ты есть!"
Man kann sich keinen größeren Unterschied denken als den zwischen Buddha und Sokrates. In der Seele des Buddha-Schülers sollte ganz der Buddha leben. In der Seele des Sokrates-Schülers sollte so wenig etwas von Sokrates leben, wie in dem Kinde, das zur Welt kommt, etwas lebt, was von der Hebamme hinzugetan worden ist. So sollte das geistige Element bei den Sokrates-Schülern durch die geistige Hebammenkunst des Sokrates zum Vorschein kommen, den Menschen auf sich selber stellend, aus dem Menschen das hervorholend, was in dem Menschen selber darinnen ist. Das wollte Sokrates. Man könnte diesen Unterschied zwischen Sokrates und Buddha auch noch mit den folgenden Worten charakterisieren. Hätte eine Stimme vom Himmel angeben wollen, was die Buddha-Schüler durch den Buddha haben sollten, so hätte sie wohl sagen können: Entzündet in euch, was in Buddha gelebt hat, damit ihr durch Buddha den Weg zum geistigen Dasein finden könnt! Und wollte man in einer ähnlichen Weise charakterisieren, was Sokrates wollte, so müßte man sagen: Sokrates wollte jedem seiner Schüler zurufen: Werde, was du bist!
Надо
сказать себе, ставя перед собой эти две картины: здесь стоят перед нами два
полярно противоположных течения развития. Они некоторым образом соприкасаются,
- но только на своих крайних концах. Не следует смешивать вещи друг с другом,
надо их характеризовать в их различии, - а затем следует показать, где все-таки
есть высшее единство. Если представить себе Будду перед учеником, то можно
сказать: он старается (вы это можете узнать и в речах Будды) самыми
возвышенными словами, в постоянно повторяющихся выражениях (а они необходимы,
их нельзя выпускать при передаче речей Будды) возжечь в душе ученика то, что
нужно, чтобы поднять его к духовным мирам с помощью того, что он сам, Будда,
пережил под деревом Бодхи. Слова выбираются так, что они звучат отрешенно от
Земли, как небесное сообщение из небесного мира, срывающееся с уст, которые
говорят под непосредственным впечатлением, наступившим при озарении и которое
хотят передать.
Muß man nicht, wenn man diese zwei Bilder vor die Seele hinstellt, sich sagen: Zwei Entwickelungsströme der Menschheitsevolution stehen da vor uns, zwei Entwickelungsströme, die aber polarisch entgegengesetzt sind? Sie berühren sich in einer gewissen Weise wieder; aber sie berühren sich nur an den äußersten Enden. Man darf die Dinge nicht miteinander vermischen; man muß sie charakterisieren in ihrer Differenzierung und dann aufzeigen, wo immerhin doch eine höhere Einheit ist. Wenn man sich den Buddha einem Schüler gegenübergestellt denkt, so könnte man sagen: Er ist bemüht - Sie werden das aus den Buddha-Reden erkennen -, mit den erhabensten Worten in immer wiederkehrenden Wiederholungen - und die sind notwendig, man kann sie bei der Wiedergabe der Buddha-Reden nicht fortlassen - in der Seele des Jüngers das zu entzünden, was notwendig ist, um ihn hinaufzuführen zu den geistigen Welten mit Hilfe dessen, was er selbst erlebt hat unter dem Bodhibaum. Und so sind die Worte gewählt, daß sie alle klingen von dem Erdentrücktsein wie eine himmlische Kundgebung aus der himmlischen Welt von Lippen, die da sprechen unter dem unmittelbaren Eindruck, der in der Erleuchtung auftrat, und den sie wiedergeben wollen.
А как
мы можем представить себе Сократа и перед ним его ученика? Сократ пытается
объяснить ученику отношение человека к Божеству простейшими рассудочными
понятиями повседневности, - как он, ученик, должен думать, как связываются
логические суждения. Всегда самым трезвым образом, на самое обыденное
направляется ученик; он должен применять то, что может завоевать простой
логикой, к тому, чего он может достигнуть на пути познания. Только раз Сократ
поднимается на такую высоту, что говорит так, как Будда говорит своим ученикам.
Это происходит один раз - тогда, когда он идет навстречу смерти, когда он
говорит о бессмертии души непосредственно перед смертью. Тогда он говорит,
воистину, как высший озаренный. Но он опять-таки говорит так, что все, что он
говорит, может быть понято, только если принять во внимание его совершенно
личное переживание. Поэтому его слова так легко доходят до сердца, так внятно
говорят нашей душе. В платоновском диалоге о бессмертии души Сократ говорит:
"Разве я не старался всегда, всю жизнь достигать через философию то, что
человек может достигнуть, чтобы освободиться от чувственного мира? А теперь,
когда моя душа скоро освободится от всего чувственного, не должна ли она
радостно устремляться в душевный элемент, разве я не должен радостно
устремляться в то, к чему я всегда внутренне стремился, когда стремился к
философии?"
Und wie können wir Sokrates und den Schüler einander gegenübergestellt denken? Sie stehen sich so gegenüber, daß Sokrates dem Schüler sagt, wenn er ihm das Verhältnis des Menschen zum Göttlichen an den einfachsten Vernunfterwägungen des Alltages klarzumachen versucht, wie er denken soll, wie die logischen Zusammenhänge sich verhalten. Überall auf das Nüchternste, Alltäglichste wird der Schüler verwiesen und soll dann anwenden, was er mit der gewöhnlichen Logik erringen kann, auf das, was er sich als Erkenntnis erwerben kann. Nur einmal erscheint einem Sokrates wachsend zu einer solchen Höhe, wo er, man möchte sagen, so spricht wie Buddha zu seinen Schülern. Einmal erscheint er so, als er dem Tode entgegengeht. Da, wo er spricht von der Unsterblichkeit der Seele unmittelbar vor seinem Hinscheiden, da redet er allerdings wie ein höchster Erleuchteter; aber er redet wieder auch so, daß alles, was er sagt, nur verstanden werden kann, wenn man sein ganzes persönliches Erlebnis ins Auge faßt. Deshalb geht es so zu Herzen, spricht uns so in die Seele, wenn wir das Platonische Gespräch über die Unsterblichkeit der Seele ins Auge fassen, wo Sokrates etwa sagt: Habe ich nicht mein ganzes Leben danach gestrebt, durch die Philosophie das zu erringen, was man als Mensch erringen kann, um von der Sinnes weit frei zu werden? Und jetzt, wo meine Seele bald losgelöst sein wird von allem Sinnlichen, sollte sie da nicht freudig eindringen in das seelische Element? Sollte ich da nicht freudig eindringen in das, wonach immer ich innerlich strebte, wenn ich philosophisch strebte?
Кто
может охватить во всем настроении эту беседу Сократа в "Федоне", тот
чувствует себя непосредственно перенесенным в ощущение, которое вытекает из
возвышенных учений Будды, который говорит к сердцам своих учеников. И тогда
можно сказать о полярном различии этих двух личностей: в одной определенной
точке они так поднимаются, что и в их полярной противоположности проявляется
единство. Если мы направим взор к Будде, мы увидим: речи Будды таковы, что
хочется сказать - чувство от беседы Сократа о бессмертии души сопровождает все
время речи Будды. Я имею здесь в виду настроение, напряжение души. А то, что
разлито всегда в других речах Сократа, которые всегда исходят из того, чтобы человека
приводить к его собственному разуму, присутствует у Будды редко, но все же
иногда и у Будды это настроение прорывается. Чувствуется дух сократического
разговора, когда Будда хочет разъяснить ученику Соне (Винаяиитака 1, 181
(издание Ольденберга)), что нехорошо, с одной стороны, находиться только в
чувственном бытии и быть связанным только с чувственным бытием. С другой
стороны, нехорошо бичевать себя или жить только как древние, умерщвляющие свою
плоть люди, а хорошо идти средним путем. Вот стоит Будда перед учеником Соной и
говорит ему примерно так: "Подумай, Сона, можешь ли ты хорошо играть на
лютне, если струны слишком слабо натянуты?" "Нет", - должен
ответить Сона. - "Я не буду хорошо играть на лютне, если струны слабо натянуты".
- "Хорошо, - говорит Будда Соне, - а будешь ли ты хорошо играть на лютне,
если струны будут слишком туго натянуты?" "Нет, - должен сказать
Сона, - я не буду хорошо играть на лютне, если струны слишком туго
натянуты". "Когда же ты, - заключает Будда, - сможешь хорошо играть?"
"Когда струны будут натянуты не слишком туго и не слишком слабо", -
отвечал Сона. "И так же, - сказал Будда, - дело обстоит и с человеком -
человек не сможет прийти к полному знанию, если он слишком предан чувственной
жизни, но он не сможет прийти к полному знанию и тогда, когда будет умерщвлять
плоть, удаляться от всякого существования. Средний путь нужен для игры на лютне
при натяжении ее струн, - такой же надо избрать в отношении настроения
человеческой души".
Wer dieses Gespräch des Sokrates bei Plato
im "Phaidon" in seiner ganzen Stimmung erfassen kann, der fühlt
sich unmittelbar versetzt in eine Empfindung, wie sie ausgeht von den erhabenen
Lehren des Buddha, da, wo dieser zu den Herzen der Buddha-Schüler spricht.
Und man kann dann sagen mit Bezug auf das, was der Unterschied, was das
polarisch Verschiedene dieser beiden Persönlichkeiten ist: An einem
besonderen Punkt erheben sie sich so, daß eine Einheit auch in dem
polarisch Verschiedenen hervortritt. Wenn wir den Blick zu Buddha wenden,
werden wir finden: Im ganzen sind die Buddha-Reden so, daß man sagen möchte,
jene Empfindung, die man dem Gespräch des Sokrates über die
Unsterblichkeit der Seele gegenüber hat, man hat sie durch die ganzen
Buddha-Reden hindurch. Ich meine jetzt die Stimmung, die Seelenspannung. Das
aber, was über die anderen, die sokratischen Reden immer ausgegossen ist,
die stets darauf hinausgehen, den Menschen zu seiner eigenen Vernunft zu
bringen, man findet es selten, aber zuweilen doch, bei Buddha; es klingt
zuweilen durch. Man fühlt förmlich etwas wie ein versetztes
sokratisches Gespräch, wenn Buddha einmal dem Schüler Sona klarmachen
will, daß es nicht gut ist, bloß im Sinnensein zu verweilen und
bloß mit dem sinnlichen Dasein zusammenzuhängen oder sich nur zu
kasteien oder nur zu leben wie die alten, sich kasteienden Menschen, sondern
daß es gut ist, wenn man den Mittelweg einschlägt. Da steht Buddha
dem Schüler Sona gegenüber und spricht zu ihm etwa so: "Sieh
einmal, Sona, wirst du gut auf der Laute spielen können, wenn die Saiten
der Laute zu schlaff gezogen sind?" "Nein", muß Sona
sagen, "ich werde nicht gut auf der Laute spielen können, wenn die
Saiten zu schlaff gezogen sind." "Nun wohl", sagt Buddha zu
Sona, "wirst du gut auf der Laute spielen können, wenn die Saiten der
Laute zu straff gezogen sind?" "Nein", muß Sona sagen,
"ich werde nicht gut auf der Laute spielen können, wenn die Saiten
der Laute zu straff gezogen sind." "Also wann", meint Buddha,
"wirst du gut auf der Laute spielen können?" "Wenn die
Saiten der Laute weder zu schlaff noch zu straff gespannt sind", antwortet
Sona. "Und so", meint Buddha, "ist es auch mit dem Menschen. Der
Mensch wird nicht zu allen Erkenntnissen kommen können, wenn er zu stark
dem Sinnesleben verfällt; und er wird auch nicht zu allen Erkenntnissen
kommen, wenn er sich bloß kasteiend zurückzieht von allem Dasein.
Der Mittelweg, den man einschlagen muß bei den gespannten Saiten der
Laute, er muß auch eingeschlagen werden in bezug auf die Stimmung der
Menschenseele. "
Можно
сказать: такой разговор, как у Будды с учеником Соной, мог бы быть и у Сократа,
потому что именно так, обращаясь к разуму, говорит Сократ со своими учениками.
То, что я вам сейчас рассказал, есть "сократический разговор",
который вел Будда со своим учеником Соной, но такие "сократические
разговоры" у Будды так же редки, как и у Сократа -
"буддический" разговор о бессмертии души, который он вел со своими
учениками перед смертью.
Man darf sagen, dieses Gespräch des Buddha mit dem Schüler Sona könnte ebensogut bei Sokrates stehen, denn so spricht durch Appellieren an die Vernunft Sokrates zu seinen Schülern. Was ich Ihnen eben erzählt habe, ist ein " sokratisches Gespräch ", das Buddha mit seinem Schüler Sona führte; aber ein solches Gespräch ist bei Buddha so selten, wie bei Sokrates das "buddhistisch" zu nennende Gespräch über die Unsterblichkeit der Seele, wie er es vor seinem Tode mit seinen Schülern führte, selten ist.
Надо
всегда подчеркивать, что к истине приходят, только если рассуждают таким образом.
Легче рассуждать так: человеческая эволюция продвигается вперед великими
водителями. Эти великие водители проповедуют, в сущности, одно и то же, только
в различных формах, и все отдельные водители человечества выражают в своих
словах только различные варианты Единого. Конечно, это правда, но предельно
тривиальная. Надо дать себе труд познать вещи, искать единство и различие,
чтобы характеризовать вещи по их различию и лишь потом искать высшее единство.
Это методическое замечание необходимо, потому что в отношении духовного
рассмотрения оно соответствует жизни. Так легко сказать: "Все религии
заключают в себе Одно", чтобы потом отказаться характеризовать это
"Одно" и сказать: все основатели религий предлагали только различные
варианты Единого. Но это бесконечно банально, хотя бы такое определение и
выражалось в красивых словах. Невозможно ни к чему прийти, если два таких
образа, как Будда и Сократ, характеризовать по абстрактному единству и не
искать их полярного различия. Но если возвести к их мыслеформам, люди сразу
сообразят, в чем здесь дело. Перец, соль, сахар и красный стручковый перец
стоят на столе, они все "одно" - приправы к кушаньям. Но хотя все эти
вещи суть "одно"", - никто не станет рассматривать приправы как
одинаковые: перец или соль вместо сахара в кофе никто не положит. Того, что
нельзя принимать в жизни, не следует принимать и в духовном. Не следует
принимать такого заявления: "Кришна или Заратустра, Орфей или Гермес, в
сущности, только различные виды "Единого". Для серьезного и правдивого
определения это значит не больше, как если говорят: перец, соль и сахар -
только разные виды приправ к еде. Речь идет о том, чтобы такие методические
вещи люди понимали и удобное не принимали за истинное.
Es ist immer nötig zu betonen, daß man zur Wahrheit nur kommt, wenn man in dieser Weise charakterisiert. Es ist leichter zu charakterisieren, wenn man etwa sagen würde: Die Menschheitsevolution geht durch große Führer vorwärts; diese großen Führer verkünden im Grunde genommen immer dasselbe, nur in verschiedenen Formen, und alle einzelnen Menschheitsführer sind in ihren Worten nur Ausgestaltungen des Einen. - Ganz gewiß, wahr ist das schon, aber so trivial als nur möglich. Es kommt darauf an, daß man sich die Mühe gibt, die Dinge zu erkennen, daß man Einheit und Differenzierung sucht, daß man die Dinge nach ihrer Verschiedenheit charakterisiert und aus dem Verschiedenen erst die höhere Einheit sucht. Diese methodische Bemerkung muß schon einmal gemacht werden deshalb, weil sie ja etwas ist, was in bezug auf geistige Betrachtungen dem Leben überhaupt entspricht. Man kann so leicht sagen: Alle Religionen enthalten nur eines, um sich dann darauf zu verlegen, dieses "Eine " zu charakterisieren und zu sagen: Alle die verschiedenen Religionsstifter haben doch nur verschiedene Ausgestaltungen des Einen gegeben. Aber es ist unendlich trivial, wenn auch dieses Charakterisieren mit noch so schönen Worten geschieht. Man kommt dabei ebensowenig zu etwas, als wenn man zwei solche Gestalten wie Buddha und Sokrates von vornherein bloß nach einer abstrakten Einheit charakterisieren wollte und nicht die polarische Differenzierung suchen würde. Sobald man sie aber auf ihre Gedankenfortnen zurückführt, werden die Leute bald erkennen, um was es sich handelt. Pfeffer und Salz, Zuk-ker und Paprika sind die Zutaten, die auf dem Tisch stehen für die Speisen; sie sind alle "eins", nämlich Zutaten für die Speisen. Keiner aber wird, weil man sagen kann, diese Dinge sind alle eins, diese einzelnen Zutaten einander gleichstellen und zum Beispiel Pfeffer oder Salz statt Zucker in den Kaffee streuen wollen. Was man so im Leben nicht hinnehmen kann, das sollte man auch im Geistigen nicht hinnehmen. Man sollte es nicht hinnehmen, wenn gesagt wird, Krishna oder Zarathustra, Orpheus oder Hermes seien im Grunde genommen nur verschiedene Ausgestaltungen des "Einen ". Das ist nicht mehr wert für eine ernsthafte und wahrhafte Charakterisierung, als wenn man sagte: Pfeffer und Salz, Zucker und Paprika sind alle verschiedene Ausgestaltungen der einen Wesenheit, der Zutaten zu den Speisen. Es kommt darauf an, daß man solche methodischen Dinge wirklich versteht und nicht das Bequemere hinnimmt für das Wahrhaftige.
Если
поставить перед своим взором эти два образа - Будду и Сократа, то они выражают
два полярных, различных, почти противоположных принципа человеческой эволюции.
И если мы их связываем в высшем единстве, то мы можем присоединить к ним
Третьего, великую Индивидуальность, вокруг Которой собираются ученики и
последователи, - Христа Иисуса. Если мы из этих учеников и последователей
возьмем двенадцать ближайших, то и Евангелие от Марка говорит нам об отношениях
Учителя и этих учеников с большой ясностью, как мы это только что
охарактеризовали в другой области относительно Будды и Сократа. И самое ясное
выражение, самое сжатое определение таково: Христос выступает перед толпой (на
это нам многократно указывается), которая хочет Его слушать. Он говорит этой
толпе, как сказано в Евангелиях, - в притчах или в образах. Он указывает на
некоторые глубокие, значительные события мировых свершений и человеческого
развития (в Евангелии от Марка это также представлено с величием и простотой).
Он это излагает толпе в притчах, в картинах. А потом сказано: когда Он
оставался со своими ближайшими учениками, Он им эти образы разъяснял. Один раз
в Евангелии от Марка дан особый пример того, как говорилось толпе и как потом
сказанное было объяснено ближайшим ученикам.
"И
Он много поучал их притчами и говорил им:
"Слушайте:
вот вышел сеятель, и когда он сеял, одно зерно упало при дороге, и налетели
птицы и склевали его.
Другое
упало на место каменистое, где было мало земли, и оно быстро проросло, так как
лежало неглубоко, но когда взошло солнце, увяло и, раз не имело корня, засохло.
А
другое упало в тернии, и тернии заглушили его, и оно не принесло плода.
А иное
упало на добрую землю и принесло плод, который взошел и вырос и принес в
тридцать и в шестьдесят, и в сто раз больше.
И Он
сказал: кто имеет уши слышать, да слышит!
Когда
же остался Он без народа, окружающие Его вместе с двенадцатью спросили Его о
притче" (4, 2-10).
Wenn man diese zwei Gestalten sich vor Augen führt, Buddha und Sokrates, so erscheinen sie uns wie zwei verschiedene, polarisch entgegengesetzte Ausgestaltungen der menschheitlichen Evolutionsströmung. Und indem wir nun diese beiden wieder, wie wir gezeigt haben, in einer höheren Einheit verbinden, können wir ein Drittes hinzufügen, bei dem wir es auch mit einer großen Individualität zu tun haben, um die sich Schüler und Jünger versammeln: den Christus Jesus. Wenn wir von diesen Schülern und Jüngern, die sich um ihn versammeln, zunächst seine nächsten Schüler, die Zwölf, ins Auge fassen, so sagt uns insbesondere auch das Markus-Evangelium über das Verhältnis des Meisters zu seinen Schülern mit aller Deutlichkeit etwas, wie wir es eben charakterisiert .haben auf einem anderen Gebiet bei Buddha und Sokrates, mit aller möglichen Deutlichkeit. Und der deutlichste Ausdruck, der prägnanteste, der zusammengezogenste Ausdruck, welcher ist es ? Es ist der, der uns das Folgende sagt. Der Christus tritt - es wird uns das mehrmals angedeutet - der Menge gegenüber, die ihn hören will. Er spricht zu dieser Menge, spricht zu ihr, wie das Evangelium sagt, in Gleichnissen oder in Bildern. Er deutet -das wird ja auch im Evangelium des Markus so großartig und einfach dargestellt - gewisse tief bedeutungsvolle Tatbestände des Weltgeschehens und der Menschheitsentwickelung der Menge an durch Gleichnisse, durch Bilder. Und es wird dann gesagt: Wenn er mit seinen intimen Schülern allein war, so legte er ihnen diese Bilder aus. Es wird uns auch einmal im Markus-Evangelium ein besonderes Beispiel gegeben, wie im Bilde zu der Menge gesprochen wird und wie dann das den intimen Schülern ausgelegt wird.
"Und er lehrte sie viel in Gleichnissen und sagte zu ihnen in seiner Lehre:
Höret! Siehe, es ging der Säemann aus zu säen.
Und es geschah, da er säete, fiel das eine an den Weg; und es kamen die Vögel und fraßen es auf.
Und anderes fiel auf das steinige Land, wo es nicht viel Boden hatte, und schoß alsbald auf, weil es nicht tief im Boden lag.
Und als die Sonne aufging, ward es versengt und verdorrte, weil es keine Wurzel hatte.
Und anderes fiel in die Dornen; und die Dornen gingen auf und erstickten es, und es gab keine Frucht.
Und anderes fiel in das gute Land und brachte Frucht, die aufging und wuchs und trug dreißigfach und sechzigfach und hundertfach.
Und er sagte i Wer Ohren hat zu hören, der höre!
Und als er allein war, fragten ihn seine Umgebung
samt den Zwölfen um die Gleichnisse." (4, 2-10.)
И вот
что Он говорит Своим ближайшим ученикам:
"Сеятель
сеет Слово.
Посеянное
при дороге означает тех, в которых сеется Слово, но к которым, когда они его
услышат, тотчас приходит сатана и похищает Слово, посеянное в сердцах их.
Подобным
образом и посеянное на каменистом месте означает тех, которые, когда услышат
Слово, тотчас с радостью принимают его, но не имеют в себе корня и непостоянны;
потом, когда настанет скорбь или гонение за Слово, тотчас соблазняются.
Посеянное
в тернии означает слышащих Слово, но в которых заботы века сего, обольщение
богатством и другие пожелания, входя в них, заглушают Слово, и оно бывает без
плода.
А
посеянное на доброй земле означает тех, которые слушают Слово, и принимают, и
приносят плод, один в тридцать, другой в шестьдесят, иной во сто крат" (4,
14-20).
Und so spricht er zu seinen intimeren Schülern:
"Der Säemann säet das Wort.
Das aber sind die am Wege: wo das Wort gesäet wird, und wenn sie es hören, kommt alsbald der Satan und nimmt das Wort weg, das unter sie gesäet ist.
Und desgleichen wo auf das steinige Land gesäet wird, das sind die, die, wenn sie das Wort hören, es alsbald mit Freuden annehmen,
und haben keine Wurzel in sich, sondern sind Kinder des Augenblicks ; dann, wenn Drangsal kommt oder Verfolgung um des Wortes willen, nehmen sie alsbald Anstoß.
Und dagegen wo unter die Dornen gesäet wird, das sind die, welche das Wort gehört haben,
und die Sorgen der Welt und der Trug des Reichtums und was sonst Lüste sind, kommen darein und ersticken das Wort, und es bleibt ohne Frucht.
Und dort, wo auf das gute Land gesäet wird,
das sind diejenigen, die das Wort hören und annehmen und Frucht bringen,
dreißig-, sechzig-, hundertfach." (4, 14-20.)
Здесь
мы имеем совершенный образец того, как поучал Христос Иисус. О Будде нам
сказано, как он учил. О Сократе сказано, как он учил. О Будде мы можем сказать
нашим западным языком следующее: он приводил переживания людей на Земле к
небесному. О Сократе часто говорили, что все его направление правильно
обозначают, если говорят: он сводил философию с неба на землю, потому что он
непосредственно обращался к земному разуму. Можно составить себе ясное
представление о том, какой была позиция этих двоих по отношению к ученикам.
Hier haben wir den vollständigen Typus dafür, wie der Christus Jesus lehrte. Von Buddha wird uns gesagt, wie er lehrte, und von Sokrates wird uns gesagt, wie er lehrte. Von Buddha können wir in unserer abendländischen Sprache sagen: Er brachte, was die Menschen im Irdischen erleben, zum Himmlischen hinauf. Auf Sokrates hat man oft das Wort angewendet, daß man seine ganze Tendenz richtig kennzeichnet, wenn man sagt: Er brachte die Philosophie vom Himmel auf die Erde herunter, weil er an die unmittelbare Erdenvernunft appellierte. Man kann sich deutlich ein Bild davon machen, wie diese beiden Individualitäten zu ihren Schülern standen.
А какой была позиция по отношению к ученикам у Христа Иисуса? Он иначе относился к толпе, которую поучал в притчах, чем к Своим ближайшим ученикам: им Он разъяснял притчи, то есть то, что они могли постигнуть, что было доступно непосредственно для понимания человеческим разумом. Все сложнее, если желают характеризовать способ поучения Иисуса Христа. Одна характерная черта, которая свойственна всем поучениям Будды, относится ко всему его учению; при этом существует и один род учеников, которые непосредственно принадлежат Будде. Однородны также и ученики Сократа, - весь'мир может быть его учениками, коли Сократ не хочет ничего другого, как извлекать то, что заложено в человеческой душе; но опять-таки и Сократ вполне уникальным образом относится к своим ученикам. Двояким образом выступает Иисус Христос: по отношению к Своим ближайшим ученикам иначе, чем к толпе. Почему? В чем здесь дело?
Wie stand nun der Christus Jesus zu seinen Schülern?
Er stand anders zur Menge: die lehrte er in Gleichnissen; und er stand anders
zu seinen Schülern, die mit ihm intimer waren: denen legte er die
Gleichnisse aus, indem er ihnen das sagte, was sie einsehen konnten, was
unmittelbar für das Ergreifen durch die menschliche Vernunft nahelag.
Komplizierter also muß man sprechen, wenn man die Lehrweise des Christus
Jesus charakterisieren will. Ein Charakterzug, der allen Buddha-Lehren
gemeinsam ist, charakterisiert die Buddha-Lehren; daher haben wir auch nur eine
Art bei den Schülern, welche unmittelbar zum Buddha gehören. Einerlei
nur sind auch des Sokrates Schüler, denn es kann die ganze Welt Sokrates'
Schülerschaft bilden, weil Sokrates nichts will, als herausholen, was in
der Menschenseele liegt; und wiederum auch nur in einerlei Weise steht Sokrates
zu seinen Schülern. In zweierlei Weise steht der Christus Jesus da: anders
zu seinen intimen Schülern, anders zur Menge. Was hat es damit für eine Bewandtnis?
Если мы хотим понять, в чем здесь дело, то надо осмыслить поворотный пункт времени, который стоит перед нашими душами во время Мистерии Голгофы. Те времена, когда древнее ясновидение было общим даром людей, приходят к концу. Чем дальше мы отступаем назад в человеческой эволюции, тем больше приближаемся к тем временам, когда древнее ясновидение было общим человеческим достоянием, когда люди заглядывали в духовный мир. Как они смотрели туда? Они смотрели так, что их видение было видением мировых тайн в образах, в бессознательных или подсознательных имагинациях. Это было сно-видческое ясновидение в сновидческих имагинациях - не в таких разумных понятиях, которыми оперирует ныне человек, если он хочет познавать. Что представляет собой "наука" или теперешнее расхожее мышление, трезвый разум и способность суждения - этого в те старые времена совсем не было. Если человек стоял перед внешним миром, то он его видел, но не расчленял на понятия, он не имел никакой логики, не думал о вещах, комбинируя их. Для нынешнего человека даже трудно представить себе это, потому что теперешний человек обо всем думает. Но древний че.товек не так думал. Он проходил мимо вещей, он видел их, запечатлевал образы, а понятным это делалось для него тогда, когда в промежуточном состоянии, между сном и бодрствованием, он заглядывал в свой сновидческий, имагинативный мир. Там он видел образы.
Wenn man erkennen will, welche Bewandtnis es
damit hat, so muß man sich einmal den ganzen Werdewendepunkt der Zeiten
klarmachen, der da steht vor unserer Seele für die Zeit des Mysteriums von
Golgatha. Die Zeiten gehen zu Ende, in denen das alte Hellsehen allgemeine
menschliche Eigenschaft war. Je weiter wir zurückgehen in der
Menschheitsevolution, desto mehr kommen wir zu den Zeiten, in denen das alte
Hellsehen allgemeines Menschengut war, wo die Menschen in die geistigen Welten
hineingesehen haben. Wie haben sie hineingesehen? So haben sie hineingesehen,
daß ihr Sehen ein Schauen der Weltengeheimnisse in Bildern, in
unbewußten oder unterbewußten Imaginationen war, ein traumhaftes
Hellsehen in traumhaften Imaginationen, nicht in solchen Vernunftbegriffen, wie
sie heute der Mensch sich klarmacht, wenn er erkennen will. Was heute
Wissenschaft, aber auch was heute populäres Denken ist, was nüchterne
Vernunft und Urteilskraft ist, das war in jenen alten Zeiten nicht vorhanden.
Wenn der Mensch der Außenwelt gegenüberstand, so stand er ihr
gegenüber, indem er sie sah; aber er zergliederte sie nicht in Begriffe,
er hatte keine Logik, er dachte nicht kombinierend über die Dinge. Es ist
für den heutigen Menschen sogar schwer, sich das vorzustellen, weil man
heute über alles denkt. Aber der alte Mensch hat nicht so gedacht. Er ging
an den Dingen vorbei, er sah sie und prägte sich die Bilder ein, und
erklärbar war ihm das, wenn er in den Zwischenzuständen zwischen
Wachen und Schlafen in seine traumhaft imaginative Welt hineinsah. Da sah er Bilder.
Представим себе это конкретнее: древний человек много, много тысячелетий тому назад наблюдает окружающий его мир; он обращает внимание на то, что какой-то учитель хочет что-то объяснить своим ученикам. И этот древний человек подходит и прислушивается к словам, которые говорит учитель своим ученикам; он замечает, что один ученик с истинным воодушевлением принимает слова, другой их тоже воспринимает, но потом упускает их, третий так захвачен своим эгоизмом, что вовсе не слушает. Рассудочно древний человек не мог бы сравнить этих трех учеников. Но когда он пребывает в промежуточном состоянии между бодрствованием и сном, то все виденное является перед его душой снова, как картина. Тогда он может видеть, например, как идет сеятель, раскидывает зерна, - это для него действительно ясновидческий образ: одно зерно бросает он в хорошую почву, оно хорошо всходит; второе зерно - в худую почву, а третье - в каменную. Из того зерна, что попало на вторую почву, выходит мало, а из того, что попало на третью, не выходит ничего. Древний человек не сказал бы, как говорится теперь: один ученик воспринимает слова, а другой ничего не воспринимает. Но в промежуточных состояниях между бодрствованием и сном он увидел бы картину, увидел бы в ней объяснение. И иначе он об этом бы и не говорил. Если бы его спросили, как он понимает отношение учителя к ученикам, он рассказал бы о своем ясновидчески-сновидческом образе. Это было для него реальностью, но также и объяснением вещи. Так он говорил бы.
Stellen wir uns die Sache konkreter vor. Stellen
wir uns vor, der alte Mensch vor vielen, vielen Jahrtausenden hätte seine
Umwelt betrachtet. Es wäre ihm aufgefallen, daß da irgendein Lehrer
gewesen wäre, der seinen Schülern etwas erklärt hätte. Da
hätte sich der alte Mensch hingestellt und zugehört, was für
Worte der Lehrer seinem Schüler sagte. Und wenn mehr Schüler
dagewesen wären, hätte er zugehört, wie der eine recht
inbrünstig die Worte aufnimmt; der andere nimmt sie auch auf, aber er
läßt sie bald fallen; ein dritter ist so hingenommen von seinem
Egoismus, daß er nicht hinhört. Verstandesmäßig
vergleichen hätte der alte Mensch zum Beispiel drei solche Schüler
nicht können. Aber wenn er in den Zwischenzuständen zwischen Wachen
und Schlafen war, dann kam ihm das Ganze wieder als Bild vor die Seele. Dann
hätte er zum Beispiel so etwas sehen können, wie ein Säemann
geht, Saat ausstreut - das hätte er wirklich als hellseherisches Bild
gesehen -: die eine Saat wirft er in guten Boden, da geht sie gut auf; die
zweite Saat wirft er in schlechteren Boden, die dritte in steinigen Boden. Von
dem,, was in den zweiten Boden fiel, geht weniger auf, und von dem, was in den
dritten Boden fiel, gar nichts. Der alte Mensch hätte nicht so gesagt wie
der heutige Mensch: Der eine Schüler nimmt die Worte auf, der andere nimmt
sie gar nicht auf und so weiter. Aber in den Zwischenzuständen zwischen
Wachen und Schlafen sah er das Bild, da sah er die Erklärung. Und anders
hätte er nie darüber gesprochen. Hätte man ihn gefragt, wie er
sich das Verhältnis des Lehrers zu den Schülern erklärt, so
hätte er sein hellseherisches Traumbild erzählt. Das war für ihn
die Realität, aber auch die Erklärung der Sache. So hätte er gesprochen.
Толпа,
которая стояла перед Христом, имела уже только последние остатки древнего
ясновидения, но души людей были еще приспособлены к восприятию того, что
говорится в образах о событиях и развитии человечества. Христос Иисус к толпе
обращался как к тем, кто имеет последнее наследие древнего ясновидения и внес
его в обычную жизнь души.
Nun hatte die Menge, die dem Christus Jesus gegenüberstand, von dem alten Hellsehertum zwar nur noch letzte Reste; aber die Seelen waren noch dazu geschickt, zuzuhören, wenn in Bildern gesprochen wurde von dem Hergang des Seins und des Menschheitswerdens. Und wie zu jemand, der sich noch die letzte Erbschaft des alten Hellsehens erhalten hatte und hineingetragen hatte in das gewöhnliche Seelenleben, so sprach der Christus Jesus zur Menge.
А
какими были ближайшие, интимные ученики? Вы слышали, что они составляли собой дюжину
- из семи сынов матери Маккавеев и пяти сынов Маттафии. Вы слышали, как они
были подведены всем древнееврейским народом к крепкому утверждению бессмертного
"я". Они были настоящими первенцами, которых избрал себе Христос
Иисус, чтобы обращаться к тому, что живет в каждой душе и должно стать исходной
точкой для нового человеческого становления. Он говорил к людской массе,
предполагая, что она понимает то, что сохранила как наследие от древнего
ясновидения. А к ученикам Он говорил именно так, потому что относительно них Он
мог предполагать, что они будут первыми, которые смогут что-то понять из того,
что мы теперь говорим людям о высших мирах. Это было обусловлено поворотным
моментом времени: Христос Иисус говорил по-разному, обращаясь к толпе и обращаясь
к тем, кто был Его интимными учениками. В середину толпы ставит Он тех, которых
избрал Себе как двенадцать. Что должно было в будущем сделаться общим
человеческим достоянием, - разумное понимание того, что относится к высшим
мирам и к тайнам человеческой эволюции, - это было задачей узкого круга
учеников Христа. Он говорил при объяснении притчи для Своих учеников, можно
сказать, используя сократические слова, потому что то, что Он говорил, Он
извлекал из самой души каждого; только Сократ ограничивался преимущественно
земными условиями, одной общей логикой, в то время как Христос говорил о
духовных вещах. Но Он говорил о духовных вещах на сократический лад, когда
говорил для близких учеников. Когда Будда обращался к своим ученикам, то он
разъяснял им духовные обстоятельства, но разъяснял так, как это дается
озарением, как это дается пребыванием человеческой души в высших мирах. Когда
Христос обращался к толпе, Он говорил в соответствии с тем, что в прежние
времена обычная человеческая душа переживала в высших мирах. К людской массе
обращался Он, как "общедоступный Будда", к ученикам же Своим
обращался как "горний Сократ", как спиритуализированный Сократ.
Сократ извлекал из душ своих учеников индивидуальный, земной разум. Христос
извлекал из Своих учеников небесный разум. Будда даровал своим ученикам
небесное просветление. Христос давал массе народа земное просветление в Своих
притчах.
Und welches waren die intimen Schüler? Wir haben gehört, wie sie sich zu den Zwölfen zusammensetzten aus den sieben Söhnen der Makkabäermutter und den fünf Söhnen des Mattathias. Wir haben gehört, wie sie aufgerückt waren durch das ganze althebräische Volk hindurch zu der starken Betonung des unsterblichen Ich. Sie waren die wirklich ersten, die der Christus Jesus sich auswählen konnte, um an das zu appellieren, was in jeder Seele lebt, so lebt, wie es werden sollte zu einem neuen Ausgangspunkt für das Menschenwerden. Zur Menge sprach er, indem er voraussetzte, daß sie das verstehe, was sich als Erbschaft von dem alten Hellsehen erhalten hat; zu seinen Jüngern sprach er so, daß er von ihnen voraussetzen konnte, daß sie die ersten seien, die schon etwas von dem verstehen konnten, wie wir heute von den höheren Welten zu den Menschen sprechen. Es war also durch den ganzen Zeitenwendepunkt geboten, daß der Christus Jesus in verschiedener Weise sprach, wenn er zur Menge sprach und wenn er zu denen sprach, die seine intimen Schüler waren. Mitten hinein in die Menge stellt er sie, die er als die Zwölf an sich zog. Was für die Folgezeit allgemeines Menschengut werden sollte, verstehen, vernunftgemäß verstehen, was sich auf die höheren Welten und auf die Geheimnisse der Menschheitsevolution bezieht, das war die Aufgabe des engeren Schülerkreises des Christus Jesus. Er sprach - nehmen Sie nur das Ganze, was er da sagte bei der Auslegung des Gleichnisses für seine Schüler-, man möchte sagen, auch in sokratischen Worten. Denn das, was er da sprach, das holte er aus jeder Seele selber heraus, nur daß Sokrates sich mehr beschränkte auf die irdischen Verhältnisse, man möchte sagen, auf die gemeine Logik, während der Christus Jesus über die spirituellen Angelegenheiten sprach. Aber er sprach über die spirituellen Angelegenheiten, wenn er zu seinen intimen Schülern sprach, auf sokratische Art. Wenn Buddha zu seinen Schülern sprach, dann sprach er so, daß er ihnen die spirituellen Angelegenheiten klarlegte, aber so klarlegte, wie es die Erleuchtung gibt, wie es also nur der Aufenthalt der Menschenseele in den höheren Welten gibt. Wenn der Christus zur Menge sprach, dann sprach er so, wie es die gewöhnliche Menschenseele in früheren Zeiten in den höheren Welten erlebt hat. Zur Menge sprach er, man möchte sagen, wie ein populärer Buddha; zu seinen intimen Schülern sprach er wie ein höherer Sokrates, wie ein spiritualisierter Sokrates. Sokrates holte die individuelle, irdische Vernunft aus den Seelen seiner Schüler heraus; der Christus holte die himmlische Vernunft aus den Seelen seiner Schüler heraus. Der Buddha gab seinen Schülern die himmlische Erleuchtung; der Christus gab der Menge die irdische Erleuchtung in seinen Gleichnissen.
Прошу
вас, посмотрите на эти три картины: там, в стране Ганга, Будда со своими
учениками - как противообраз Сократа. В Греции, Сократ со своими учениками -
как противообраз Будды. А потом, на четыре-пять столетий позже - этот
замечательный синтез, это удивительное соединение. Таков закономерный путь
развития человечества в процессе его эволюции, представленный перед вашей душой
на величайших примерах.
Ich bitte Sie, nehmen Sie diese drei Bilder: drüben im Ganges-Lande den Buddha mit seinen Schülern - das Gegenbild des Sokrates; drüben in Griechenland den Sokrates mit seinen Schülern - das Gegenbild des Buddha. Und dann diese merkwürdige Synthese, diese merkwürdige Verbindung vier bis fünf Jahrhunderte später. Da haben Sie den gesetzmäßigen Werdegang der Menschheitsevolution an einem der größten Beispiele vor Ihrer Seele stehen.
Человеческая
эволюция идет шаг за шагом дальше. Многое из того, что говорилось на первых
ступенях духовнонауч-ного познания в прошлые годы, могло показаться кое-кому
чем-то вроде теории, простыми схемами. Так, конечно, думали многие -
это, мол, только схемы, только теории, когда говорят о том, что человеческая
душа должна мыслиться как взаимодействие души ощущающей, души рассудочной (или
души характера) и души сознательной. Конечно, есть люди, которые быстро судят.
Но нам довелось пережить суждения еще более скоропалительные, гораздо даже
скоропалительней суждений тех, кто по начальным наметкам будущих замыслов
заключает обо всем в целом. Но ведь существуют и совершенно другие суждения.
Уже то хорошо, что можно указать антропософам как не надо думать.
Die Menschheitsevolution geht Schritt für Schritt weiter. Vieles von dem, was auf den ersten Stufen der geisteswissenschaftlichen Erkenntnis die Jahre her angeführt wurde, es könnte manchem vorkommen wie eine Art Theorie, wie eine Art bloßer Lehre. So zum Beispiel haben gewiß viele gedacht, so etwas sei eine bloße Lehre, eine bloße Theorie, wenn davon gesprochen wird, daß die Menschenseele zu denken ist als ein Zusammenwirken von Empfindungsseele, Verstandes- oder Gemütsseele und Bewußtseinsseele. Gewiß, es gibt Leute, die rasch urteilen. Wie haben wir es doch erlebt, daß noch viel rascher geurteilt wird, noch viel rascher, als diejenigen urteilen, die zunächst so etwas, wo gleichsam die ersten Linien gezeichnet werden für eine weitere Entwickelung, für sich als fertig hinnehmen. Es gibt ja auch ganz andere Beurteilungen noch. Es ist schon gut, wenn wir Anthroposophen auch auf die Art aufmerksam gemacht werden, wie man nicht denken sollte.
Существуют
разительные примеры того, как не надо мыслить, хотя многие люди считают, что
именно так надо думать. Сегодня утром мне рассказали о случае довольно
странного образа мышления. Я его здесь привожу только как пример, но как
пример, который следует хорошенько записать в душе, потому что мы, как
антропософы, должны не только знакомиться с дурными сторонами мира, но и должны
что-то делать фактически ради непрестанного усовершенствования души. Поэтому не
из личных, но из общих духовных оснований я использую в качестве примера то,
что мне было рассказано сегодня утром.
Manchmal treten einem krasse Beispiele entgegen, wie man nicht denken sollte, wovon aber viele Leute glauben, daß man so denken dürfe. Heute morgen erzählte mir jemand ein niedliches Beispiel von einer sonderbaren Art des Denkens. Ich gebrauche es hier nur als ein Exempel, aber als eines jener Exempel, die wir uns recht gut in die Seele schreiben sollten, weil wir als Anthroposophen nicht nur die Unarten der Welt kennenlernen sollen, sondern tatsächlich etwas zur immer weitergehenden Vervollkommnung der Seele tun sollen. Daher geschieht es nicht aus einem persönlichen Grunde, sondern aus einem allgemeinen spirituellen Grunde, wenn ich das als ein Exempel gebrauche, was mir heute morgen gesagt worden ist.
Было
рассказано следующее: в некоторой области Европы есть господин, который давно
напечатал самые несообразные вещи о том, чему учит "Штайнерова
Теософия", или о том, как она относится вообще к духовному движению.
Сегодня одной особе поставили в упрек, что ее знакомый, именно - упомянутый
господин, напечатал такие вещи. Что же сказала эта особа? "Да, но этот мой
знакомый начинает теперь интенсивно изучать произведения д-ра Штайнера".
Однако он высказал свое мнение уже несколько лет назад, а теперь в качестве
извинения ссылаются на то, что он только начинает эти вещи изучать! Подобное
мышление в нашем движении невозможно... В будущие времена, когда об этом будут
писать в историческом разрезе, поставят вопрос: неужели так было, что кому-то
пришло в голову, после того как человек несколько лет тому назад высказал свое
суждение о некотором предмете, сказать в его оправдание: ведь он теперь
начинает с этим предметом знакомиться?
Da wurde erzählt: In einem gewissen Gebiete Europas gibt es einen Herrn, der vor langer Zeit einmal die unzutreffendsten Dinge hat drucken lassen über dasjenige, was in Steiners "Theosophie" gelehrt wird, oder über die Art, wie er sich überhaupt zur spirituellen Bewegung verhält. Nun hat man es heute einer Persönlichkeit vorgeworfen, daß ein Bekannter dieser Persönlichkeit - nämlich dieser eben angeführte Herr - so etwas hat drucken lassen. Was sagte diese Persönlichkeit? "Ja, dieser mein Bekannter fängt jetzt an, in intensivster Weise die Werke von Dr. Steiner zu studieren." Aber vor Jahren hat er sein Urteil abgegeben, und jetzt wird es als Entschuldigung aufgefaßt, daß er jetzt anfängt, die Dinge zu studieren! Das ist ein unmögliches Denken innerhalb unserer Bewegung. Die zukünftigen Zeiten, die einmal geschichtlich darüber schreiben werden, werden die Frage aufwerfen: Hat es so etwas überhaupt einmal gegeben, daß es jemandem einfällt, nachdem ein Mensch vor Jahren über eine Sache sein Urteil abgegeben hat, entschuldigend zu sagen, er fängt jetzt an, sich mit der Sache bekannt zu machen?
Такие вещи относятся к антропософскому воспитанию, и только тогда мы продвинемся дальше, если когда-нибудь будет общим мнение, что такие вещи невозможны среди антропософского движения, совершенно невозможны! Потому что это относится к внутренней честности - неспособность думать таким образом. Нельзя сделать ни шагу в познании истины, если могут подпадать таким суждениям, и это долг антропософов - такие вещи замечать, а не проходить мимо них равнодушно, рассуждая об "общечеловеческой любви". Это означает в высшем смысле слова без любви отнестись к человеку, если ему прощают такое, потому что его тем самым кармичес-ки приговаривают не иметь ни сущностного, ни значимого после смерти. А если обращают его внимание на невозможность подобных суждений, то облегчают ему бытие после смерти. Таково более глубокое значение.
Diese Dinge gehören zur anthroposophischen
Erziehung, und erst dann kommen wir weiter, wenn wirklich einmal das Urteil
allgemein wird, daß solche Dinge unmöglich sein müssen
innerhalb der anthroposophischen Bewegung, ganz unmöglich sein
müssen. Denn es gehört zur inneren Ehrlichkeit, in dieser Weise gar
nicht denken zu können. Man kann ja keinen Schritt machen in der
Erkenntnis der Wahrheit, wenn man ein solches Urteil überhaupt noch fällen
kann. Und es ist eine Pflicht des Anthroposophen, diese Dinge zu bemerken,
nicht lieblos an ihnen vorüberzugehen und über "allgemeine
Menschenliebe " zu reden. Es ist im höheren Sinne des Wortes lieblos
gegenüber einem Menschen, wenn man ihm so etwas verzeiht. Denn man
verurteilt ihn dadurch karmisch zur Wesens- und Bedeutungslosigkeit nach dem
Tode. Wenn man ihn auf die Unmöglichkeit eines solchen Urteils aufmerksam
macht, erleichtert man ihm sein Dasein nach dem Tode. Das ist die tiefere Bedeutung der Sache.
Нельзя
также принимать с легкостью, когда сперва просто устанавливается истина:
человеческая душа слагается из трех членов - души ощущающей, души рассудочной
(или души характера) и души сознательной. Уже в течение прошедших лет
выявилось, что такая вещь имеет гораздо более глубокое значение, чем только
систематическое расчленение души. Было уже разъяснено, что в послеатлантическое
время мало-помалу развились отдельные культуры: древнеиндийская,
древнепер-сидская, египетско-халдейская, греко-латинская и, наконец, наша. И
было показано, что существенность вавилоно-халдейско-еги-петского времени надо
искать в том, что тогда именно человеческая душа ощущающая проделала поистине
особое развитие. Так же в греко-латинское время мы отмечаем особую культуру
души рассудка (или души характера), а в наше время - души сознательной. Так
стоим мы перед этими тремя эпохами, так действуют они в воспитании и эволюции
самой человеческой души. Эти три члена души - не что-нибудь надуманное, но
нечто такое, что жизненно существует и в следующие друг за другом времена
поступательно развивается.
So darf es auch hier nicht leichtgenommen werden, wenn einfach zunächst die Wahrheit hingestellt wird: Die menschliche Seele setzt sich zusammen aus den drei Gliedern: Empfindungsseele, Verstandesoder Gemütsseele und Bewußtseinsseele. Es trat ja schon im Laufe der Jahre hervor, daß eine solche Sache eine viel tiefere Bedeutung noch hat als bloß die einer systematischen Einteilung der Seele. Es wurde auseinandergesetzt, daß sich in der nachatlantischen Zeit nach und nach die einzelnen Kulturen entwickelten: die alte indische, die urpersische, die ägyptisch-chaldäische, die griechisch-lateinische und danach die unsrige. Und es wurde gezeigt, daß das Wesentliche der ba-bylonisch-chaldäisch-ägyptischen Kulturperiode darin zu suchen ist, daß damals in Wahrheit des Menschen Empfindungsseele eine besondere Entwickelung durchgemacht hat. Ebenso haben wir in der griechisch-lateinischen Zeit eine besondere Kultur der Verstandes- oder Gemütsseele und in unserer Zeit eine Kultur der Bewußtseinsseele.
So stehen wir diesen drei Kulturepochen gegenüber. So wirken sie an der Erziehung und Evolution der Menschenseele selber. Diese drei Seelenglieder sind nicht etwas, was ausspintisiert ist, sondern etwas, was lebendig da ist und sich in den aufeinanderfolgenden Zeiten aufeinanderfolgend entwickelt.
Но все
должно быть связано между собой. Более раннее должно быть взято с собой в
позднейшее, а позднейшее должно быть предвещено в раннем. В каком периоде
культуры живут Будда и Сократ? В четвертой послеатлантической эпохе; они
находятся там, где получает свое выражение в особенности душа рассудочная (или
душа характера). Оба имеют именно в этом времени свою миссию, свою задачу.
Aber alles muß zusammenhängen. Das
Frühere muß immer in das Spätere hinübergenommen werden,
und ebenso muß in dem Früheren das Spätere vorausgenommen
werden. In welcher Kulturperiode leben Buddha und Sokrates? In der vierten
nachatlantischen Epoche. Da stehen sie darinnen, da, wo die Verstandes- oder
Gemütsseele besonders zum Ausdruck kommt. Beide haben darin ihre Mission, ihre Aufgabe.
Будда имеет задачей сохранить культуру души ощущающей из предшествующей эпохи для следующей - из третьей для четвертой. То, что Будда возвещает, что ученики Будды принимают в свое сердце, - это то, что должно перенести свет из третьей культурной эпохи, которая являлась периодом культуры души ощущающей, в четвертую эпоху - во время души рассудочной (или души характера). Так что учением Будды согрето, озарено и освещено время души рассудочной (или души характера), четвертой послеатлантической эпохи, - тем, что перенесено в нее еще от проникнутой ясновидением эпохи души ощущающей. Великий хранитель культуры души ощущающей в культуре души рассудочной (или души характера) есть Будда. Какая же миссия выпадает несколько позднее явившемуся Сократу?
Buddha hat die Aufgabe, die Kultur der Empfindungsseele aus der vorhergehenden Epoche, aus der dritten, in die vierte hinein zu bewahren. Was der Buddha verkündet, was die Schüler des Buddha in ihr Herz aufnehmen, das ist das, was herüberleuchten soll aus der dritten nachatlantischen Kulturperiode, welche die Kulturperiode der Empfindungsseele ist, in die vierte, in die Verstandes- oder Gemütsseelenzeit hinein. So daß also die Zeit der Verstandes- oder Gemütsseele, die vierte nachatlantische Kulturperiode, durchwärmt, durchglüht, durchleuchtet wird durch die Buddha-Lehre, durch das, was die noch vom Hellsehen durchzogene Empfindungsseelenzeit hervorgebracht hat. Der große Konservator der Empfindungsseelenkultur hinein in die Kultur der Verstandes- oder Gemütsseele ist der Buddha. Welche Mission kommt dem etwas später auftretenden Sokrates zu?
Он тоже пребывает в эпохе души рассудочной (или
души характера). Он апеллирует к
конкретной индивидуальности человека - к тому, что сможет вполне выявиться
только в нашей пятой культурной эпохе. Он имеет своей задачей воспринять, еще в
абстрактной форме, эпоху души сознательной во время эпохи души рассудочной (или
души характера). Будда сохраняет предшествующее. Поэтому то, что он возвещает,
является как согревающий, озаряющий свет. Сократ воспринимает то, что еще
является будущим, что составляет особенность эпохи души сознательной. Поэтому
он выглядит в своем времени трезвым, рассудочным, сухим.
Sokrates steht ebenso in der Verstandes- oder Gemütsseelenzeit darinnen. Er appelliert an die einzelne Individualität des Menschen, an das, was erst in unserem fünften Kulturzeitalter recht herauskommen kann. Er hat hereinzunehmen in einer noch abstrakten Form die Be-wußtseinsseelenzeit in die Zeit der Verstandes- oder Gemütsseele. Buddha bewahrt das Vorhergehende. Daher erscheint das, was er verkündet, wie ein wärmendes, leuchtendes Licht. Sokrates nimmt herein, was für ihn Zukunft ist, was das Charakteristikon der Bewußtseinsseelenzeit ausmacht. Daher erscheint es in seiner Zeit wie ein Nüchternes, wie ein bloß Verstandesmäßiges, wie ein Trockenes.
Так
сталкиваются в четвертой культурной эпохе третья, четвертая и пятая эпохи.
Третью хранит Будда, пятая предвещается Сократом. Запад и Восток служат тому,
чтобы воспринять эти два различия: Восток - чтобы сохранить величие прошедшего
времени; Запад занимается тем, чтобы в более раннее время предвосхитить то, что
должно выявиться позже.
So schieben sich zusammen in dem vierten Kulturzeitraum der dritte, vierte und fünfte; der dritte wird bewahrt durch Buddha, der fünfte wird vorausgenommen durch Sokrates. Abendland und Morgenland sind dazu da, um diese zwei Verschiedenheiten aufzunehmen; das Morgenland, um zu bewahren die Größe der vergangenen Zeit; das Abendland beschäftigt sich damit, in einer früheren Zeit vorauszunehmen, was in späterer Zeit herauskommen soll.
Пройден
большой путь от древних времен человеческого развития, когда Будда выступал как
Бодхисаттва, до того времени, когда он поднялся до "Будды". Этот
большой поступательный путь во времени нашел свое завершение с Буддой, и тем
самым он действительно пришел к концу: Будда пережил свое последнее земное
воплощение и больше не сходит на Землю. Эта великая эпоха, которая тогда пришла
к концу, принесла с собой из древнейших времен то, что было культурой души
ощущающей третьей послеатлантической культурной эпохи и дала ей снова воссиять.
Почитайте речи Будды с этой точки зрения - тогда вы получите правильное
содержание его настроения, и тогда наступление эпохи души рассудочной (или души
характера) обретет, пожалуй, еще большую ценность. Тогда вы обратитесь к речам
Будды и скажете: "В них все так непосредственно говорит человеческому
чувству, но за этим непосредственным есть нечто такое, что превышает это
чувство и принадлежит высшим мирам. Отсюда то странное для обычных рассудочных
людей, отталкивающее их ритмическое движение в повторениях, частых в речах
Будды, которые мы только тогда начинаем понимать, если из физического переходим
в эфирное, являющееся первым сверхчувственным за чувственным. Кто понимает,
сколь многое действует в эфирном теле, которое находится за физическим, тот
также понима ет, почему многое в речах Будды снова и снова повторяется. Эту
особенность построения речей Будды нельзя отбрасывать, выкидывая из них
повторения. Абстрактно мыслящие люди это сделали; они думали, что делают что-то
хорошее, если берут только содержание, а повторений избегают. Но дело в том,
что надо оставить все так, как дал Будда.
Es ist ein gerader Weg von uralten Zeiten der Menschheitsevolution, in welchen der Buddha immer als der Bodhisattva aufgetreten war, bis zu der Zeit, da der Bodhisattva zum Buddha aufgestiegen ist. Es ist eine große, fortlaufende Entwickelung, die ihr Ende findet mit dem Buddha und die auch wirklich dadurch ihr Ende rindet, daß der Buddha seine letzte irdische Inkarnation erlebt und nicht mehr auf die Erde herabkommt. Es ist eine große Zeit, die damals ihr Ende findet, indem sie aus uralten Zeiten herüberbrachte, was die Empfindungsseelenkultur der dritten nachatlantischen Kulturepoche war, und diese wieder aufleuchten ließ. Lesen Sie des Buddha Reden von diesem Gesichtspunkte aus, dann werden Sie den richtigen Stimmungsgehalt bekommen, und dann wird für Sie dieses Eintreten der Verstandesoder Gemütsseelenzeit vielleicht noch einen ganz anderen Wert erhalten. Dann werden Sie an die Buddha-Reden gehen und sagen: Dadrin-nen ist doch alles so, daß es unmittelbar zum menschlichen Gemüt spricht; aber dahinter ist etwas, was diesem Gemüt sich entzieht und einer höheren Welt angehört. Daher auch jene eigentümliche, für den gewöhnlichen Verstandesmenschen anstöЯige rhythmische Bewegung in den Wiederholungen der Buddha-Reden, die wir gerade dann zu verstehen beginnen, wenn wir aus dem Physischen ins Ätherische hineinkommen, welches das nächste Übersinnliche hinter dem Sinnlichen ist. Wer da versteht, wie vieles im Ätherleibe wirkt, der hinter dem physischen Leib ist, der versteht auch, warum vieles in den Reden des Buddha sich immer wieder und wieder wiederholt. Das Eigentümliche der Stimmung der Buddha-Reden darf man ihnen nicht nehmen, indem man die Wiederholungen ausschaltet. Abstraktlinge haben es gemacht, haben geglaubt, sie tun etwas Gutes, wenn sie nur den Inhalt herausnehmen und die Wiederholungen meiden. Es kommt aber darauf an, daß man alles so stehen läßt, wie es Buddha gegeben hat.
Если
мы теперь рассмотрим Сократа, - еще без всего того богатого материала, который
появился с тех пор в естественнонаучных и гуманитарных областях, - то, как он
подходит к обычным вещам, тогда тот, кто проводит исследования теперь, опираясь
на естественнонаучный материал, везде находит сократический метод; его ищут и
хотят иметь. Это великое направление начинается от Сократа и идет вперед,
вплоть до нашего времени, и будет все больше совершенствоваться.
Wenn wir nun Sokrates betrachten, noch ganz ohne all den reichen Stoff, der seither in den naturwissenschaftlichen und menschenwissenschaftlichen Entdeckungen vorliegt, wenn wir betrachten, wie Sokrates an die gewöhnlichen Dinge geht, dann hat der, welcher ihn heute, angelehnt an den naturwissenschaftlichen Stoff, vornimmt, dort überall darinnen die sokratische Methode. Man sucht sie auch und will sie haben. Es ist eine große Linie, die von Sokrates beginnt, bis in unsere Zeit hereingeht und immer mehr an Vollkommenheit gewinnen wird.
Так
имеем мы один поток человеческого развития, который идет вплоть до Будды и там
достигает конца. И мы имеем другой поток, который начинается Сократом и идет в
далекое будущее. Сократ и Будда стоят рядом друг с другом, как два ядра комет,
- если позволителен этот образ. Хвост кометы Будды оборачивается вокруг ядра и
уходит далеко, далеко в перспективу прошлого. Хвост же кометы Сократа, тоже
окружая ядро, далеко светит в неопределенные дали будущего. Две расходящиеся
кометы, идущие в противоположных направлениях, чьи ядра светят одновременно, -
этот образ я хочу употребить для того, чтобы показать, как стоят рядом друг с
другом Будда и Сократ.
So haben wir einen Strom der Menschheitsentwickelung, der bis 2um Buddha hingeht und dort ein Ende erreicht; und wir haben einen anderen Strom, der mit Sokrates beginnt und in eine ferne Zukunft hineingeht. Sokrates und Buddha stehen nebeneinander gleichsam wie zwei Kometenkerne, wenn das Bild erlaubt ist; der Kometenlichtschweif bei Buddha sich um den Kern legend und weit, weit in unbestimmte Vergangenheitsperspektiven hineinweisend; der Kometenlichtschweif bei Sokrates ebenfalls sich um den Kern legend und weit, weit hineinleuchtend in unbestimmte Zukunftsfernen. Zwei auseinandergehende Kometen, nach einander entgegengesetzten Richtungen gehend, deren Kerne gleichzeitig leuchten, das ist das Bild, das ich dafür gebrauchen möchte, wie Sokrates und Buddha nebeneinander stehen.
Полтысячи
лет проходят - и происходит как бы соединение обоих течений через Христа
Иисуса. Мы это уже охарактеризовали, вызвав перед нашей душой некоторые факты.
Завтра мы пойдем дальше в этой характеристике, чтобы ответить на вопрос:
"Какова в отношении человеческой души правильно характеризуемая миссия Христа
Иисуса?".
Ein halbes Jahrtausend vergeht, und etwas wie eine Zusammenfügung der beiden Strömungen findet statt durch den Christus Jesus. Wir haben es schon charakterisiert, indem wir einige Tatsachen vor unsere Seele hinstellten. Wir wollen morgen in der Charakteristik fortfahren, um uns die Frage zu beantworten: Welches ist die in bezug auf die Menschenseele richtig zu charakterisierende Mission des Christus Jesus ?
Вчера
мы старались рассмотреть с некоторой точки зрения место в мировой истории того
момента, на который падает Мистерия Голгофы. Мы пытались сделать это таким
образом, что сопоставили двух замечательных водителей человечества - Будду и
Сократа, которые предваряли на несколько столетий событие Мистерии Голгофы. При
этом выяснилось, что Будда как бы олицетворяет многозначительное завершение
определенного потока эволюции. Так стоит он, Будда, в V -VI столетиях до Мистерии Голгофы, провозглашая глубоко значительное учение,
откровение в Бенаресе, - провозглашая некоторым образом то, что могло влиться в
человеческие души за тысячелетия древности, обобщая и обновляя это определенным
образом и сообщая так, как это должно было быть сообщено за полтысячелетия до
Мистерии Голгофы, и как это должно было быть провозглашено тем народам, расам,
которым это учение подходило именно в такой форме. Насколько Будда являлся
завершением определенного мирового течения - это особенно бросается в глаза,
если посмотреть на его великого предшественника, который некоторым образом уже относится
к начинающемуся закату древнего человеческого развития, - на Кришну,
великого индийского учителя, который в другом смысле является конечным пунктом
тысячелетий древних откровений.
FÜNFTER VORTRAG Basel, 19. September 1912
Wir suchten gestern von einem gewissen Gesichtspunkte aus die welthistorische Stellung des Zeitmomentes ins Auge zu fassen, in welchen hinein das Mysterium von Golgatha fällt. Wir versuchten das in der Weise zu tun, daß wir zwei bedeutsame Menschheitsführer, Buddha und Sokrates, ins Auge faßten, welche beide um einige Jahrhunderte der Tatsache des Mysteriums von Golgatha vorangegangen sind. Uns ist dabei aufgefallen, wie der Buddha darstellt etwas wie den bedeutungsvollen Abschluß einer Evolutionsströmung. Da steht er, dieser Buddha, im sechsten bis fünften Jahrhundert vor dem Mysterium von Golgatha, verkündend, was seither bekannt ist als die tief bedeutsame Lehre, die Offenbarung von Benares, gleichsam zusammenfassend und in einer bestimmten Weise erneuernd, was in die Menschenseelen hat fließen können seit Jahrtausenden der uralten Vorzeit, und es in einer Art verkündend, wie es eben verkündet werden mußte ein halbes Jahrtausend vor dem Mysterium von Golgatha und wie es verkündet werden mußte denjenigen Völkern, denjenigen Rassen, für welche die Lehre gerade in dieser Form am geeignetsten war. Inwiefern Buddha der große Abschluß einer Weltenströmung ist, das fällt noch mehr in die Augen, wenn man seinen großen Vorgänger ins Auge faßt, der in einer gewissen Weise schon zurückfallt in ein Dämmerdunkel der Menschheitsentwicklung: Krislina, den großen indischen Lehrer, der uns in einem ganz anderen Sinne noch wie der Endpunkt jahrtausendealter Offenbarungen erscheint.
Кришну
можно видеть за несколько столетий до Будды. Но теперь не в этом дело. Главное
в том, что чем больше дают на себя воздействовать тому, чем является Кришна и
что есть Будда, тем более видят, что в каком-то смысле провозвестие Будды
является в Кришне в еще большем свете, а у Будды, как мы это сейчас хотим
показать, оно некоторым образом заканчивается.
Krishna, man kann ihn etwa einige Jahrhunderte vor den Buddha setzen; aber darauf kommt es jetzt nicht an. Die Hauptsache ist: je mehr man auf sich wirken läßt, was Krishna ist und was Buddha ist, desto mehr sieht man ein, daß von einer gewissen Seite her die Buddha-Verkündigung in Krishna in einem noch helleren Lichte erscheint und bei Buddha - wie wir gleich charakterisieren wollen - in einer gewissen Weise dann am Ende ist.
Кришна:
в этом имени сконцентрировано нечто такое, что вносит свет в духовное развитие
человечества на протяжении многих, многих тысячелетий его эволюции. И если
углублять ся в откровение, благовестие Кришны, тогда взгляд устремляется вверх,
в выси человеческого духовного откровения, по отношению к которым имеют
чувство: в отношении того, что звучит из откровения Кришны, - всего того, что в
нем содержится, - кажется, не может быть ничего выше, значительнее. В своем
роде высочайшее звучит нам из откровения Кришны. Разумеется, здесь мы
объединяем в личности Кришны многих, дававших людям это откровение. Но дело
обстоит так, что то, что мало-помалу в течение тысячелетий и столетий до него
сообщалось теми, кто должен был быть носителями этого в предшествующее время, в
Кришне было обновлено, обобщено и приведено к завершению для откровения народу.
И если взять то, каким образом говорится в словах Кришны о божественных, о
духовных мирах и об их отношении к человечеству, о ходе мировых событий, - если
взять духовность, к которой надо подняться самим, если хотят проникнуть в
глубокий смысл учения Кришны, - тогда есть только одно в ходе человеческого
развития позднейшего времени, что отчасти может с этим сравниться.
Krishna, in diesem Namen faßt sich in der Tat etwas zusammen, was in der geistigen Entwickelung über viele, viele Jahrtausende der Menschheitsentwickelung hinleuchtet. Und wenn man sich hineinvertieft in all das, was man bezeichnen könnte als die Offenbarung, als die Verkündigung des Krishna, dann sieht man hinauf in erhabene Höhen menschlicher Geistesoffenbarung, denen gegenüber man das Gefühl hat: In bezug auf das, was aus der Offenbarung des Krishna ertönt, in bezug auf alles, was in ihr enthalten ist, kann es überhaupt kaum einen Fortschritt, eine Erhöhung noch geben. Es ist ein Höchstes in seiner Art, was da heraustönt aus der Offenbarung des Krishna. Natürlich fassen wir da vieles in der Person des Krishna zusammen, was auf viele Offenbarer verteilt ist. Aber es ist eben auch da so, daß alles das, was nach und nach im Laufe der Jahrtausende und Jahrhunderte vor ihm sich denen mitgeteilt hat, die die Träger werden mußten in seiner Vorzeit, in ihm, in Krishna, wieder erneuert, zusammengefaßt, zu einem Abschluß gebracht, für sein Volk geoffenbart wurde. Und wenn man die Art nimmt, wie über die göttlichen, über die geistigen Welten, über das Verhältnis der göttlichen und geistigen Welten zur Menschheit, über den Verlauf der Weltenereignisse gesprochen wird aus den Worten des Krishna heraus, wenn man die Geistigkeit nimmt, zu der man sich selbst erheben muß, wenn man eindringen will in den tieferen Sinn der Krishna-Lehre, dann gibt es vielleicht in einer gewissen Art nur eines noch im Verlaufe der Mensch-heitsentwickelung der späteren Zeit, das sich ein wenig damit vergleichen läßt.
Откровение
Кришны есть некоторым образом тайноведе-ние. Почему тайноведение? Тайноведение
- просто по той причине, что мало людей внутренне готовы подняться до таких
духовных высот, чтобы понимать то, о чем давал откровение Кришна; знания не
надо запечатывать, запирать внешними средствами, чтобы они оставались тайными,
ибо они лишь по той причине остаются "тайными", что мало людей
поднимаются до той высоты, на которую надо подняться, чтобы их понимать. Можно
разбазаривать такие откровения как у Кришны, можно каждому дать их в руки - но
все-таки они останутся тайными, потому что средство извлечь их из тайноведения
не в том, чтобы разбазарить, а в том, чтобы люди, возвысив свои души,
соединились с ними. В том-то и дело, что такие вещи парят в вышине и вещают
таким образом, который представляет собой некую духовную вершину. Кто
воспринимает слова, которые приходят из таких откровений, долго еще не должен
быть убежден в том, что он такие откровения постиг, - даже если он ученый XX века. Вполне понятно, если повсюду теперь
говорят, что вообще нет никакого "тайноведения". Это понятно потому,
что часто те, кто такие вещи утверждает, имеют только слова и думают, что тем
самым знают все. Но тайнове-дение заключается в том, что они не понимают того,
что имеют.
Von der Offenbarung des Krishna darf man sagen: Es ist diese in einer gewissen Weise eine Geheimlehre. Warum eine Geheimlehre? Eine Geheimlehre einfach aus dem Grunde, weil wenige Menschen sich die innere Eignung verschaffen können, um zu der geistigen Höhe emporzuklimmen, um die Dinge zu verstehen. Man braucht solche Dinge, die Krishna geoffenbart hat, nicht durch äußere Mittel abzuschließen, nicht einzusperren, damit sie geheim bleiben; denn sie bleiben aus keinem anderen Grunde geheim, als weil die wenigsten Menschen zu der Höhe sich hinauferheben, zu der es notwendig ist sich zu erheben, um sie zu verstehen. Man kann solche Offenbarungen wie die des Krishna noch so sehr unter die Leute verteilen, man kann sie jedem in die Hand geben, sie bleiben doch geheim. Denn das Mittel, sie aus der Geheimlehre herauszubringen, ist nicht, daß man sie unter die Leute verteilt, sondern daß die Seelen hinaufschreiten, damit sich die Menschen damit vereinigen. Das ist es, daß solche Dinge in einer gewissen geistigen Höhe schweben und dann noch in einer Weise reden, die eine Art geistigen Höhepunktes darstellt. Wer die Worte aufnimmt, die aus solchen Offenbarungen kommen, darf noch lange nicht glauben, daß er solche Offenbarungen kennt, selbst wenn er ein Gelehrter des zwanzigsten Jahrhunderts ist. Man versteht es vollständig, wenn von vielen Seiten heute gesagt wird, es gebe keine Geheimlehre; man begreift es, weil oft die, welche solche Dinge behaupten, die Worte haben und damit glauben alles zu haben. Aber das Geheimlehrenartige liegt darin, daß sie das, was sie haben, nicht verstehen.
Как
было сказано, с этим можно сравнить еще одно, то, что связано с именем Кришны,
можно сравнить с тем, что звучит для нас в трех позднейших, близко к нам
стоящих именах. Но там это выступает совсем в другом роде - в системе понятий,
в философском роде; это именно то, что связано с именами Фихте (Иоганн Готлиб
Фихте (1762 - 1814)), Шеллинга (Фридрих Вильгельм Йозеф Шеллинг (1775-1854)),
Гегеля (Георг Вильгельм Фридрих Гегель (1770-1831)). В отношении
тайноведческого характера учение этих трех людей можно немного сравнить с
другими "тайными учениями" человечества. Потому что, хотя в конце
концов учения Фихте, Шеллинга и Гегеля можно иметь, но никто не будет отрицать
того, что они в широком смысле слова остались настоящим тайноведением. Очень
мало людей хотят иметь какое-либо отношение к тем вещам, какие написали эти три
человека. Из известной, можно сказать, философской любезности в некоторых
философских кругах говорят опять о Гегеле, и в ответ на то, что я сейчас
сказал, возражают, что есть же люди, которые занимаются Гегелем. Но если взять
то, что эти люди производят и что они вносят для понимания Гегеля, тогда
приходишь к тому, что для этих людей Гегель остался тайноведением. У Фихте,
Шеллинга и Гегеля выступает то, что на Востоке светит нам от Кришны, - выступает
в абстрактной, понятийной форме; и уже для того, чтобы заметить сходство, нужен
совершенно определенный склад человеческой души. Хотелось бы без обиняков
поговорить однажды о том, что для этого нужно.
Eines, sagte ich, gibt es noch, was sich damit vergleichen lassen kann. Und zwar läßt sich gerade das, was an den Namen des Krishna angeknüpft werden kann, vergleichen mit dem, was an drei spätere, uns in einer gewissen Weise nahestehende Namen anklingt; nur tritt es da in einer ganz anderen Art, in einer begrifflichen Art, in einer philosophischen Art vor uns hin. Es ist alles das, was sich in der neueren Zeit anknüpft an die drei Namen Fichte, Schilling und Hegel. In bezug auf das Geheimlehrenartige lassen sich schon die Lehren dieser drei Menschen ein wenig vergleichen mit anderen "Geheimlehren" der Menschheit. Denn obwohl man schließlich die Lehren von Fichte, Schelling und Hegel haben kann, so wird doch niemand leugnen, daß sie im weitesten Umfang des Wortes richtige Geheimlehren geblieben sind. Sie sind wahrhaftig Geheimlehren geblieben. Es gibt wenige Menschen, die sich zu diesen Dingen, welche diese drei Leute geschrieben haben, auch nur irgendwie verhalten wollen. Aus einer gewissen, man möchte sagen, philosophischen Courtoisie heraus redet man heute in gewissen philosophischen Kreisen wieder von Hegel, und es wird einem entgegengehalten, wenn so etwas wie das eben Gesagte ausgesprochen wird, daß es doch Leute gibt, die sich mit Hegel beschäftigen. Wenn man dann allerdings nimmt, was diese Leute hervorbringen und was sie beitragen für das Verständnis Hegels, dann kommt man erst recht zu der Anschauung, daß für diese Leute Hegel eine richtige Geheim lehre geblieben ist. Aber es tritt bei Fichte, Schelling und Hegel das, was uns aus dem Orient von Krishna her entgegenleuchtet, in einer abstrakten, begrifflichen Weise wieder auf, und es gehört schon etwas dazu, um die Ähnlichkeit zu bemerken; eine ganz bestimmte Konstitution der Menschenseele gehört dazu. Man möchte sich einmal unumwunden darüber aussprechen, was dazu gehört.
Если
человек, который теперь имеет не просто среднее, а даже высшее образование,
берет в руки философское произведение Фихте или Гегеля, то он думает вычитать у
них что-нибудь такое, что касается прогресса в развитии понятий. И подавляющее
большинство людей согласятся, что нельзя почувствовать теплоту, если, например,
открыть "Энциклопедию философских наук" Гегеля (Впервые появилась в
1817 году) , где сперва говорится о "бытии", а потом - о
"небытии", "становлении", "инобытии" и т. д.
Тогда скорее всего будет сказано: "Тут кто-то из высшей отвлеченности
понятий что-то намешал; может быть, это и очень хорошо, но для сердца, для души
это мне ничего не дает и не греет". Я знаю многих людей, которые как раз
это произведение Гегеля, о котором я сейчас говорил, закрывали, прочтя 3-4
страницы. В одном только они неохотно признаются, - в том, что, может быть,
вина за то, что они не могут получить тепла, что они при этом не ощущают
жизненной борьбы, ведущей из ада в небеса, лежит на них самих. В этом неохотно
признаются. Потому что у этих, философов существует возможность пережить в том,
что люди называют "абстрактными понятиями", и жизненные битвы, и
почувствовать весь подъем от величайшего жизненного холода к величайшему
жизненному теплу; можно ощутить, что эти вещи написаны непосредственно
человеческой кровью, а не только абстрактными понятиями.
Wenn ein Mensch, der sich heute so, ich will nicht sagen, der Durchschnittsbildung, sondern der höheren Bildung zu erfreuen glaubt, irgendein philosophisches Werk von Fichte oder Hegel in die Hand nimmt, so beginnt er zu lesen und glaubt darin etwas zu lesen, was nur ein Fortgang in der Begriffsentwickelung ist. Und es werden wohl die meisten Menschen darüber einig sein, daß man so recht warm dabei nicht werden kann, wenn man zum Beispiel Hegels "Enzyklopädie der philosophischen Wissenschaften" aufschlägt, wo zuerst über das "Sein", dann über das " Nichtsein ", "Werden "," Dasein " und so weiter geredet wird. Man wird es dann erleben können, daß gesagt wird: Da hat jemand eben in der höchsten Begriffsabstraktion etwas zusammengebraut; das mag ganz schön sein, aber für mein Herz, für meine Seele, für meine Wärme gibt es mir nichts. Ich habe viele Leute kennengelernt, die gerade dieses Werk von Hegel, das ich jetzt im Auge habe, nach drei, vier Seiten rasch wieder zugeschlagen haben. Eines will man sich dabei nur nicht gern gestehen: daß vielleicht die Schuld, warum man dabei nicht warm werden kann, warum man dabei nicht Lebenskämpfe durchmachen kann, welche einen von Höllen in Himmel führen, an einem selber liegt. Das gesteht man sich nicht gern. Denn es gibt eine Möglichkeit, bei dem, was die Leute "abstrakte Begriffe" bei diesen Dreien nennen, ganze Lebenskämpfe durchzumachen und nicht nur Lebenswärme zu empfinden, sondern den ganzen Aufstieg von der äußersten Lebenskälte bis zur äußersten Lebenswärme zu fühlen. Man kann empfinden, wie diese Dinge unmittelbar mit Menschenblut, nicht bloß mit abstrakten Begriffen geschrieben sind.
То,
что светит от Кришны, можно сравнить с этой так называемой новейшей фазой
эволюции человеческого восхождения в духовные высоты; но тут есть и большая
разница. То, что выступает навстречу нам у Фихте, Шеллинга и Гегеля, - этих
самых зрелых мыслителей христианства, - это же выступает нам навстречу в
дохристианское время в соответствующей форме у Кришны. Ибо что такое откровение
Кришны? Оно есть нечто такое, что потом никогда не могло снова прийти; что
должно быть воспринято в его высоте, ибо оно не может быть превзойденным. И кто
понимает такие вещи, тот получает представление, идею о мощи того духовного
света, который светит нам оттуда, когда мы даем действовать на себя тому, что
связано с культурой, из которой вышел Кришна. Надо только дать этим вещам правильно
на себя действовать. Если дать правильным образом действовать на себя таким
словам, как эти (приведу наугад пару отрывков из Бхагавадгиты), где Кришна
определяет свою собственную сущность, - то можно прийти к познаниям,
чувствованиям, ощущениям, которые мы охарактеризуем позже. Так говорит Кришна
(в десятой песне):
"Я
есть дух становления - его начало, середина и конец. Среди существ я всегда
самое благородное из всего, что возникло. Между духовными существами я - Вишну,
я - Солнце между звездами, между светилами - Луна, между стихиями - огонь,
между горами - высокая Меру, между водами - великое мировое море, между реками
- Ганг, между деревьями - Менге Асватха, я - Господь в истинном смысле слова и
людей, и всех существ, которые тут живут; между змеями - та, которая вечна и
есть сама основа бытия".
Man darf das, was von Krishna herüberleuchtet, mit dieser sogenannten neuesten Evolutionsphase des menschlichen Aufstieges in die geistigen Höhen vergleichen; nur ist eben ein bedeutender Unterschied vorhanden. Was uns da entgegentritt in Fichte, Schelling und Hegel, diesen reifsten Denkern des Christentums, das tritt uns in der vorchristlichen Zeit, so wie es damals sein mußte, bei Krishna entgegen. Denn was ist diese Krishna-Offenbarung? Sie ist etwas, was nachher niemals wiederkommen konnte, was in seiner Höhe hingenommen werden muß, weil es in seiner Art nicht überboten werden kann. Und wer ein Verständnis hat für diese Dinge, der erhält erst einen Begriff, eine Idee von der Stärke des Geisteslichtes, das da zu uns herüberscheint, wenn wir solche Dinge auf uns wirken lassen, die mit jener Kultur zusammenhängen, aus der Krishna hervorgegangen ist. Man muß nur im richtigen Sinne die Dinge auf sich wirken lassen. Wenn man -nur ein paar Proben seien herausgenommen - in einer richtigen Weise auf sich wirken läßt Worte wie diese, sie gehören der Bhagavad Gita an, wo Krishna spricht, um sein eigenes Wesen anzudeuten, so kommt man zu gewissen Erkenntnissen, Gefühlen und Empfindungen, die wir nachher charakterisieren werden. So sagt Krishna (im zehnten Gesang):
"Ich bin des Werdens Geist, sein Anfang, seine Mitte und sein Ende. Unter den Wesen bin ich das edelste stets von allem, was geworden ist. Unter den geistigen Wesen bin ich Vishnu, bin die Sonne unter den Sternen, bin unter den Lichtern der Mond, bin unter den Elementen das Feuer, bin unter den Bergen der hohe Meru, bin unter den Wassern das große Weltenmeer, bin unter den Flüssen Ganga, bin unter der Bäume Menge Asvattha, bin der Herrscher im wahren Sinne des Wortes der Menschen und aller Wesen, die da leben, bin unter den Schlangen die, die da ewig ist, die des Daseins Grund selber ist."
И
возьмем другое проявление из той же самой культуры, - обратимся к Ведам:
"...
Дэвы собрались у трона Всемогущего и спрашивают почтительно, кто Он такой.
Тогда отвечает Он (Всемогущий - это Мировой Бог в древнеиндийском смысле):
"Если
бы был другой, как Я, то Я бы описал Себя через него. Я был извечно и буду во
веки веков. Я - первопричина всего, что есть на Востоке, Западе, Севере и Юге.
Я - первопричина всего, что в высотах, наверху, и в глубинах, внизу. Я - все. Я
старше всего сущего. Я - Господь над владыками. Я - сама истина, само
откровение. Я - первопричина откровения, Я - знание, Я - набожность, Я -
право, Я всемогущ" .
Und nehmen wir eine andere Manifestation aus derselben Kultur heraus, die wir in den Veden finden:
"Die Devas versammeln sich um den Thron des
Allmächtigen und fragen in Hingebung, wer er selbst sei. Da antwortet er
" - der Allmächtige, das ist also der Weltengott in diesem
altindischen Sinne -: "Wäre ein anderer als ich, so würde ich
mich durch ihn beschreiben. Ich bin von Ewigkeit gewesen und werde in alle
Ewigkeit sein. Ich bin die erste Ursache von allem, die Ursache von alledem,
das sich befindet im Westen, Osten, Norden, Süden, bin die Ursache von
allem in den Höhen oben, in den Tiefen unten. Ich bin alles, bin älter,
als was da ist. Ich bin der Herrscher der Herrscher. Ich bin die Wahrheit
selber, bin die Offenbarung selbst, bin die Ursache der Offenbarung. Ich bin die
Kenntnis, bin die Frömmigkeit und bin das Recht. Ich bin allmächtig."
И
когда в этой культуре спрашивают (так сказано в этом древнем документе) о
первопричине всего, то там говорится: "Первопричина мира - это огонь, это
Солнце, и Луна тоже. Это есть также этот чистый Брахман, и эта вода, и это
высшее из творений. Все мгновения, и все недели, и все месяцы, и все годы, и
все столетия и тысячелетия, и все миллионы лет вышли из Него, вышли из Его
сияющей личности, которую никто не может понять ни наверху, ни внизу, ни
вокруг, и не в середине, где мы стоим!"
Und als gefragt wird innerhalb dieser Kultur - so wird es in dieser alten Urkunde dargestellt - nach der Ursache von allem, da wird gesagt:
"Diese Ursache der Welt - Feuer ist es, die Sonne ist es, und der Mond ist es auch; so auch ist es dieses reine Brahman und dieses Wasser und dieses oberste der Geschöpfe. Alle Augenblicke und alle Wochen und alle Monate und alle Jahre und alle Jahrhunderte und alle Jahrtausende und alle Jahrmillionen sind aus ihm hervorgegangen, sind hervorgegangen aus seiner strahlenden Persönlichkeit, die niemand begreifen kann, nicht oben, nicht unten, nicht rings im Umkreise und nicht in der Mitte, da wo wir stehen."
Такие
слова звучат нам из этого древнего времени. Мы отдаемся этим словам. Что должны
мы непосредственно чувствовать перед этими словами? О некоторых вещах в них
сказано. Мы видели, что сам Кришна нечто говорит о себе; мы видели, что
говорится о Мировом Боге и мировой первопричине всех вещей. Из самого тона
этого познания, каким это было тут сказано, явствует, что были сказаны вещи,
значительнее и выше которых никогда не было сказано; мы также знаем, что и не
могут быть никогда высказаны вещи, более великие и значительные. Это значит: в
развитие человечества внесено нечто такое, что должно остаться и должно быть
принято таким, каково оно есть, - оно достигло своего совершенства. И что бы об
этих вещах позднее ни думали, - может быть, надеясь сообразно методам
позднейших времен выразить это яснее, модифицировать, - то лучше никогда бы
ничего подобного не сказали, никогда! И если бы кто-нибудь хотел лучше сказать
об этих вещах, то это было бы самонадеянностью.
Solche Worte tönen aus diesen uralten Zeiten zu uns herüber. Wir geben uns diesen Worten hin. Was müssen wir bei unbefangener Betrachtungsweise diesen Worten gegenüber empfinden? Gewisse Dinge sind darin gesagt. Wir haben gesehen, daß Krishna über sich selber etwas sagt; wir haben gesehen, daß über den Weltengott und über die Weltenursache Dinge gesagt werden. Aus dem Ton der Erkenntnisse, wie sie hier ausgesprochen werden, sind Dinge gesagt worden, die niemals größer, niemals bedeutsamer gesagt worden sind; und man weiß, daß sie niemals größer und bedeutsamer gesagt werden könnten. Das heißt, es ist da etwas in die Menschheitsentwickelung hereingestellt, was so, wie es ist, stehenbleiben muß, was so aufgenommen werden muß, was zu einem Abschluß gelangt ist. Und wo immer man über diese Dinge später gedacht hat, man hat vielleicht nach den Methoden der späteren Zeiten in bezug auf dieses oder jenes geglaubt, es in klarere Begriffe zu fassen, es in der einen oder anderen Weise zu modifizieren, aber besser hat man es deshalb nicht gesagt, niemals. Und wolltc gerade über diese Dinge irgend jemand etwas Besseres sagen, so würde es vermessen sein.
Возьмем
сначала то место из Бхагавадгиты, где Кришна сам себя характеризует. Что он,
собственно, характеризует? Он говорит совершенно замечательно о том, что он -
дух всего ставшего, что он между небесными духами - Вишну, между звездами -
Солнце, между светилами - Луна, между стихиями - огонь и т. д. Если мы соберем
это в одной формулировке, то можно сказать: Кришна обозначает себя как
эссенцию, как сущность всего; таким образом эта сущность - он сам, и она везде
представляет собой чистейшее божественное. Где проникают за вещи и ищут их
сущность, там приходят к существу Кришны в смысле этого места. Возьмите много
растений одного вида, ищите сущность этого вида, которая невидима, но выражает
себя в отдельных видимых формах растений. Какова их эссенция? Кришна! Но только
мы должны эту сущность не мыслить идентичной с отдельным растением, но
рассматривать как наивысшее, чистейшее в этой форме; так что мы повсюду имеем
не только то, чем является данное существо, но также и это существо в
чистейшей, благороднейшей, наивысшей форме.
Nehmen wir zuerst die Bhagavad Gita-Stelle, wo Krishna sozusagen seine eigene Wesenheit charakterisiert. Was charakterisiert er eigentlich? Es ist ganz merkwürdig, wie er spricht. Er spricht davon, daß er des Gewordenen Geist sei, daß er unter den Himmelsgeistern Vishnu sei, unter den Sternen die Sonne, unter den Lichtern der Mond, unter den Elementen das Feuer und so weiter. Wollen wir es umschreiben, so daß wir es in einer Formel zusammenhaben, so können wir sagen: Krishna bezeichnet sich als die Essenz, als die Wesenheit in allem, so daß die Wesenheit er ist, daß sie überall die reinste, göttlichste Art repräsentiert. Wo man also hinter die Dinge dringt und das sucht, was ihre Wesenheit ist, kommt man auf die Wesenheit des Krishna im Sinne dieser Stelle. Man nehme eine Anzahl von Pflanzen gleicher Art. Man suche die Wesenheit dieser Art, die nicht sichtbar ist, sondern sich in den einzelnen sichtbaren Pflanzenformen zum Ausdruck bringt. Was ist dahinter als ihre Essenz? Krishna! Aber wir müssen dieses Wesen nicht nur mit einer Pflanze identisch denken, sondern wir müssen es als das Höchste, Reinste in der Form denken; so daß wir überall nicht nur das haben, was die Wesenheit ist, sondern diese Wesenheit überall in der reinsten, edelsten, höchsten Form.
О чем,
собственно, говорит Кришна? Лишь о том, что также и человек, если он идет
вглубь, в самого себя, может узнать свою сущность; но это не то существо,
которое он представляет собой в обычной жизни, а то, которое находится за
обычным проявлением человека и человеческой душевности. Он говорит о
человеческой сущности, которая в нас есть, потому что истинная человеческая
сущность едина со всем. Это не познание чего-то такого, что эгоистично
выступает в Кришне; это в Кришне хочет указать на самое высшее в человеке, на
идентичное, единое с тем, что живет во всех вещах как их сущность.
Wovon spricht also Krishna eigentlich? Von nichts anderem als von dem, was auch der Mensch, wenn er in sich selber geht, als seine Wesenheit erkennen kann; aber nicht die Wesenheit, die er im gewöhnlichen Leben darstellt, sondern die hinter der gewöhnlichen Offenbarung des Menschen und dem menschlichen Seelischen ist. Er spricht von der Menschenwesenheit, die in uns ist, weil die wahre Menschenwesenheit eins ist mit dem All. Es ist nicht die Erkenntnis etwa, die sich egoistisch gebärdet in Krishna; es ist das in Krishna, was hinweisen will auf das Höchste im Menschen, das sich identisch, sich einheitlich sehen darf mit dem, was als das Wesen in allen Dingen lebt.
Как
сегодня мы говорим иносказательно, так говорит Кришна о том, что он имеет в
виду для своей культуры. Когда мы сегодня заглядываем в наше собственное
существо, то мы видим прежде всего "я" (это представлено в книге
"Как достигнуть познания высших миров". От этого обычного
"я" мы еще отличаем высшее, сверхчувственное "я", которое
не выступает в чувственном бытии: оно не только излито в нас, но одновременно и
в сущность всех вещей. Если мы, таким образом, говорим о нашем высшем
"я", о высшей сущности, живущей в человеке, то мы говорим не о том, о
чем человек обычно говорит "я есмь", хотя на нашем языке это звучит
одинаково. В устах Кришны эти вещи не имели одинакового звучания. Он говорит о
сущности человеческой души в смысле понимания тогдашнего времени, как мы теперь
говорим о "я".
So, wie wir heute sprechen, wenn wir etwas anderes im Auge haben, so spricht Krishna von dem, was er im Auge hat für seine Kultur. Wenn wir heute in unser eigenes Wesen hineinschauen, so erblicken wir zunächst das Ich, wie Sie es dargestellt finden in dem Buche "Wie erlangt man Erkenntnisse der höheren Welten?". Von diesem gewöhnlichen Ich unterscheiden wir noch das höhere, übersinnliche Ich, das im Sinnensein nicht auftritt, das aber so auftritt, daß es nicht nur in uns ist, sondern zugleich über die Wesenheit aller Dinge ergossen ist. Wenn wir also von unserm höheren Ich sprechen, von der im Menschen wohnenden höheren Wesenheit, so sprechen wir nicht von dem, wovon der Mensch gewöhnlich "Ich bin" sagt, obwohl es in unserer Sprache denselben Klang hat. In dem Munde des Krishna würde es nicht denselben Klang gehabt haben. Er spricht von der Menschen-seelenwesenheit in dem Sinne der Auffassung der damaligen Zeit, wie wir heute vom Ich sprechen.
Почему
могло произойти так, что высказываемое Кришной так сходно с тем, что мы сами
высказываем как высшее познание? Это могло произойти оттого, что в
предшествовавшей культуре, из которой вышел Кришна, в ранние тысячелетия
ясновидческой культуры человечества, человек привык, взирая на сущность вещей,
всегда обращаться к ясновидческому восприятию. И такую речь, которая нам
встречается в Бхагавад-гите, можно понять, если рассматривать ее как завершение
яс-новидческого мировоззрения, - если уяснить себе следующее: в тот момент,
когда человек в древние времена переносился в промежуточное состояние (которое
тогда для людей было всеобщим) между сном и бодрствованием, тогда он
переносился в вещи так, что не было, как при чувственном восприятии, того, что
вещи - "здесь", а человек - вне их, но он тогда изливался во все
существа, чувствовал себя во всех существах, чувствовал себя единым со всеми
существами. Он чувствовал себя единым с тем, что было наилучшего в каждой вещи,
с которой он был единым, и его наилучшее было во всех вещах. И если вы не
будете исходить из абстрактного чувствования и ощущения, как это происходит у
теперешнего человека, но настроитесь именно так, как чувствовал древний
человек, тогда вы поймете те слова, которые в Бхагавадгите произносит Кришна.
Вы поймете их, если спросите себя: "Каким видел себя человек древнего
ясновидения?" И тогда вам станет ясно следующее: то, что теперь
достигается духовнона-учным способом обучения, когда человек высвобождает свое
эфирное тело, так что оно чувствует себя распростертым, разлитым во всем, что
есть вокруг, - практически таким же было естественное состояние людей древних
времен. Они чувствовали себя, находясь внутри вещей в определенных состояниях,
которые находили на них сами собой. И если затем полученные откровения они
выражали в образах, если то, что они узрели, выражали в прекрасных словах, то
это выступало, например, так, как эти откровения Кришны.
Wodurch konnte es zustande kommen, daß, was Krishna ausspricht, dem so ähnlich ist, was wir selbst als höchste Erkenntnis aussprechen können? Das konnte dadurch kommen, daß voranging der Kultur, aus welcher Krishna hervorgegangen ist, in früheren Jahrtausenden die hellseherische Kultur der Menschheit, daß die Menschen gewohnt waren, wenn sie auf das Wesen der Dinge gesehen haben, sich immer hinaufzuwenden zum hellseherischen Anschauen. Und verstehen kann man eine solche Sprache, wie sie uns hier in der Bhagavad Gita entgegentönt, wenn man sie als Abschluß der alten hellseherischen Weltanschauung betrachtet, wenn man sich klar ist: In dem Augenblick, da sich der Mensch in den alten Zeiten in jenen Zwischenzustand hinauf versetzte, der damals menschlich allgemein war zwischen dem Schlafen und Wachen, da war er so in die Dinge hinein versetzt, daß dann nicht, wie es in der sinnlichen Anschauung der Fall ist, die Dinge hier sind und der Mensch außerhalb ihrer ist, sondern er war dann ausgegossen über alle Wesen, fühlte sich in allen Wesen, fühlte sich mit allen Wesen eins. Es war das Beste der Dinge, mit dem er sich eins fühlte, und sein Bestes war in allen Dingen. Und wenn Sie nicht von einem abstrakten Fühlen und Empfinden ausgehen, wie es der heutige Mensch hat, sondern von der eben charakterisierten Art, wie der alte Mensch empfand, dann verstehen Sie solche Worte, wie sie uns in der Bhagavad Gita von Krishna entgegentönen. Sie verstehen sie, wenn Sie sich fragen: Wie sah sich da der Mensch des alten Hellsehens? - und sich dann klar sind: Wie durch das, was heute errungen wird durch die geisteswissenschaftliche Schulung, wenn der Mensch seinen Ätherleib freibekommt, so daß er sich erweitert fühlt, sich ausgegossen fühlt über das, was in allem darinnen ist, so war, wenn auch nicht in der Weise, wie es heute durch die geisteswissenschaftliche Schulung der Fall sein kann, der naturgemäße Zustand der Menschen der alten Zeiten. Sie fühlten sich in solchen Zuständen, die wie von selbst kamen, in den Dingen darinnen. Und wenn dann die Offenbarungen in Formen gebracht wurden, wenn das, was man da sah, in schönen, herrlichen Worten zum Ausdruck gebracht wurde, dann trat es zum Beispiel so zutage wie diese Offenbarungen des Krishna.
Поэтому
можно сказать и так: Кришна сказал своим современникам следующее: то, как
лучшие из вас видели свое отношение к миру, когда они были в сверхчувственных
состояниях, это я хочу выразить словами; потому что в будущем люди уже не будут
такими, и вы сами не сможете быть такими, какими были предки. То, что видели
предки, я хочу выразить в словах для того, чтобы это сохранилось, потому что
для человечества этого больше не будет в виде естественного состояния". -
В слова, которые были возможны в то время, перенесено то, что тысячелетиями
было уделом человечества; это были откровения Кришны, чтобы и позднейшие
времена, которые уже не могли этого видеть, имели это как откровение Кришны.
Daher könnte man etwa auch sagen: Krishna hat zu seinen Mitmenschen gesagt: Wie die Besten von uns gesehen haben, wenn sie in den übersinnlichen Zuständen waren, wie die Besten geschaut haben ihr Verhältnis zur Welt, das will ich mit Worten verkünden. Denn die Zukunft wird nicht mehr die Menschen so finden, und ihr selber könnt nicht mehr so sein, wie die Urväter waren. Wie es die Urväter gesehen haben, ich will es in Worte bringen, damit es verbleibe, weil es die Menschheit nicht mehr haben kann als einen natürlichen Zustand. -Gleichsam in Worte, die möglich waren in der damaligen Zeit, dasjenige gebracht, was durch die Jahrtausende der Menschheit zuteil geworden war, das waren die Offenbarungen des Krishna, damit es auch die späteren Zeiten, die es nicht mehr schauen können, als Offenbarung des Krishna haben.
И
другие слова мы можем понять таким же образом. Представим себе, что в то время,
когда Кришна сообщал свое откровение, к знающему Учителю пришел бы ученик и
спросил: "О, знающий Учитель, что же находится за вещами, которые видят
мои глаза?" - Тогда знающий Учитель сказал бы: "За этими вещами,
которые видят твои глаза, находится духовное, сверхчувственное". Но в
древние времена люди в своих естественных состояниях это сверхчувственное еще
видели. И ближайший сверхчувственный мир, который граничит с нашим миром внешних
чувств, - это эфирный мир; в него они взирали. Там причина всего чувственного.
Люди тогда видели, что является первопричиной. Теперь я могу выразить только
словами то, что прежде люди могли видеть: это - огонь, это - Солнце (но Солнце
являлось людям не так, как теперь, потому что для древнего ясновидения самым
незримым было как раз то, что теперь видит глаз: тогда огромный, добела
раскаленный шар Солнца казался темным, а во всех направлениях от него
распространялись действия Солнца, излучения солнечной ауры, расходящиеся в
разноцветных образах и снова сливающиеся, однако таким образом, что то, что так
пронизывало вещи, было в то же время творящим светом), а это - Луна (которую
тогда также видели иначе), потому что все в них - это чистый Брахман".
Und auch die anderen Worte können wir so auffassen. Nehmen wir einmal an, in der Zeit, in welcher Krishna seine Offenbarungen gegeben hat, wäre vor einen wissenden Lehrer ein Schüler hingetreten und hätte gefragt: Nun, du wissender Lehrer, was ist denn hinter den Dingen, die jetzt nur meine Augen schauen? Da hätte der wissende Lehrer wohl geantwortet: Hinter diesen Dingen, die jetzt nur deine äußeren, sinnlichen Augen schauen, ist das Geistige, das übersinnliche. Aber in alten Zeiten haben die Menschen in naturgemäßen Zuständen dieses Übersinnliche noch geschaut. Und die nächste übersinnliche Welt, die an unsere sinnliche angrenzt, ist die ätherische Welt; in die haben sie hineingeschaut. Da ist die Ursache von allem Sinnlichen. Da haben es die Menschen gesehen, was die Ursache ist. Jetzt kann ich es nur mit Worten aussprechen, was früher geschaut worden ist: Feuer ist es, die Sonne ist es - aber nicht, wie sich jetzt die Sonne zeigt, denn damals war gerade das für das alte Hellsehen am allerunsichtbarsten, was j etzt das Auge sieht; der weiße, feurige Sonnenball war das Dunkle, und über alle Räume gehend waren ausgebreitet die Sonnenwirkungen, die Strahlungen der Sonnenaura, in vielfarbigen Bildern auseinandergehend und wieder ineinandergehend, in der Weise aber, daß das, was so in die Dinge untertauchte, zugleich schaffendes Licht war -, die Sonne ist es; und so ist es auch der Mond - der auch anders gesehen worden ist -, denn darin ist sämtlich das reine Brahman.
Что
такое чистый Брахман? Если мы вдыхаем и выдыхаем воздух, то материалистически
мыслящий человек, конечно, думает, что он с воздухом вдыхает только кислород.
Но это заблуждение. С каждым вдохом мы вдыхаем дух. То, что живет в воздухе как
дух, проникает в нас и выходит из нас. И когда древнее ясновидение это видело,
это ему не казалось таким, как материалисту, который думает, что он вдыхает
кислород. Это материалистический предрассудок. Древнему ясновидению было
известно, что вдыхался эфирный элемент духа, Брахман, от которого приходит
жизнь. Как теперь думают, что жизнь приходит от кислорода воздуха, так древний
человек знал, что жизнь приходит от Брахмана, и когда он Брахмана вдыхает, он
живет. Чистейший Брахман - это причина нашей жизни.
Was ist das reine Brahman? Wenn wir die Luft einatmen und ausatmen, so glaubt der
materialistische Mensch, daß er mit der Luft nur Sauerstoff einatmet. Das
ist aber eine Täuschung. Mit jedem Atemzuge atmen wir Geist ein, atmen wir
Geist aus. Was in der Atemluft lebt als Geist, dringt in uns ein und dringt von
uns aus. Und indem es das alte Hellsehen gesehen hat, kam es ihm nicht so vor
wie dem Materialisten, der da glaubt, daß er Sauerstoff einatmet. Das ist
ein materialistisches Vorurteil. Dem alten Hellsehen war es bewußt,
daß eingeatmet wurde das ätherische Element des Geistes, Brahman,
von dem das Leben kommt. Wie heute geglaubt wird, daß von dem Sauerstoff
der Luft das Leben komme, so wußte der alte Mensch, daß das Leben von
Brahman kommt; und indem er Brahman aufnimmt, lebt er. Das reinste Brahman ist die Ursache unseres eigenen Lebens.
А
каковы вершины познания, к которым поднималась эта прадревняя чистая мудрость,
эта, подобная эфиру, подобная свету мудрость? Люди теперь думают, что они могут
очень тонко мыслить. Но когда видишь, как люди путают одно с другим, начиная
что-либо объяснять, тогда не испытываешь большого уважения к нынешнему, а
именно - логическому мышлению. Поэтому я должен предпринять рассуждение, которое
может показаться очень абстрактным (я хочу проделать это как можно проще).
Und wie sind die Begriffeshöhen, zu denen sich diese uralte, reine Weisheit, diese äthergleiche, lichtgleiche Weisheit aufschwingt? Die Menschen heute glauben recht fein denken zu können. Aber wenn man so sieht, wie die Menschen alles kunterbunt durcheinanderwerfen, wenn sie anfangen etwas zu erklären, dann hat man keinen großen Respekt vor dem heutigen Denken, namentlich nicht vor dem heutigen logischen Denken. Denn ich muß da schon einmal eingehen - ich will es so einfach wie möglich machen - in eine scheinbar recht abstrakt erscheinende, kurze Erörterung.
Предположим, перед нами зверь; он желтый, у него есть грива; тогда мы называем этого зверя "лев". Теперь мы начинаем спрашивать: что такое лев? Ответ: хищное животное. Мы спрашиваем дальше: что такое хищное животное? Ответ: Млекопитающее. Мы спрашиваем дальше: что такое млекопитающее? Ответ: живое существо. И так мы идем дальше - мы описываем одно через другое. Большинство людей считают разъяснением, если они таким образом продолжают расспрашивать, как я сказал про льва. Очень часто люди поступают так же, когда говорят о вещах духовных: они продолжают расспрашивать и задавать вопросы даже о самых высоких духовных вещах подобно тому, как они спрашивали: что такое лев? что такое хищное животное? И там, где принято после доклада подавать записки и отвечать на вопросы, там часто на записках стоят одни и те же вопросы, люди бесчисленное число раз спрашивают: что такое Бог? каково начало мира? что такое конец мира? - Люди спрашивают в том же самом роде, как они спрашивали про льва. Многие, собственно, не хотят знать ничего другого, кроме следующего: что такое Бог? каково начало мира? что такое конец мира? Об этом они спрашивают точно так же, как спрашивают: что такое лев? И так далее.
Nehmen wir an, es tritt vor uns ein Tier, das gelb ist, eine Mähne hat; dann nennen wir das Tier einen Lцwen. Jetzt fangen wir an zu fragen: Was ist ein Lцwe ? Die Antwort ist: Ein Raubtier. Nun fragen wir weiter: Was ist ein Raubtier? Antwort: Ein Säugetier. Wir fragen weiter: Was ist ein Säugetier ? Antwort: Ein Lebewesen. Und so gehen wir weiter; wir beschreiben das eine durch das andere. Die meisten Menschen glauben recht klar zu sein, wenn sie in der Weise immer weiter fragen, wie es jetzt angedeutet ist für den Lцwen, für das Säugetier, für das Tier usw. Wenn man über geistige Dinge spricht, auch über die höchsten geistigen Dinge, wird häufig in derselben Weise gefragt, wie man fragt: Was ist ein Lцwe? Was ist ein Raubtier? usw. Und da, wo es eingeführt ist, daß Zettel abgegeben werden und am Ende der Vorträge Fragen beantwortet werden, wo dann oft die gleichen Fragen auf den Zetteln stehen, da geht ins Unzählbare zum Beispiel die Frage: Was ist Gott? oder: Was ist der Weltenanfang? oder: Was ist das Weltenende? Gar nichts anderes wollen eigentlich viele Menschen wissen als: Was ist Gott? Was ist der Weltenanfang? Was ist das Weltenende? Sie fragen darüber geradeso, wie man fragt: Was ist ein Lцwe? und so weiter.
Люди думают, что то, что годится для повседневности, должно быть таким же и для высших вещей. Они не думают о том, что именно для высших вопросов характерно то, что такими они быть не могут. Ибо если так задавать вопросы, один за другим, переходя от льва к хищному животному, то можно дойти до чего-то такого, что не поддается описанию, о чем уже нет смысла задавать вопрос: "Что это такое?" Потому что, спрашивая так, хотят к подлежащему иметь сказуемое. Но должно существовать самое Высшее Существо, которое можно понять только через Него Самого. Вопрос: "Что такое Бог?" - совершенно бессмыслен в логическом смысле. Можно все возвести к Самому Высшему, но к Самому Высшему нельзя прибавить никакого сказуемого, ибо тогда следует ответ: "Бог - это..." То есть то, с помощью чего описывали бы Бога, должно было быть выше, чем Он. Это самое курьезное противоречие, какое только бывает.
Die Menschen denken, was für den Alltag
gьltig ist, müsse auch für die höchsten Dinge so sein. Sie
denken nicht daran, daß es gerade für die höchsten Dinge das
Charakteristische sein muß, daß man nicht mehr so fragen kann. Denn
man muß ja, wenn man von dem einen zum дndern, von dem Lцwen zum Raubtier
usw. hinaufkommt, doch einmal zu etwas kommen, was man nicht mehr so beschreiben
kann, wo es keinen Sinn mehr hat zu fragen: Was ist dies ? Denn wenn man so
fragt, will man zu dem Subjekt ein Prädikat haben. Aber es muß
einmal ein höchstes Wesen geben, das sich durch sich selbst erfassen
läßt. Die Frage: Was ist Gott? ist ganz sinnlos im logischen Sinne.
Man kann alles heraufführen bis zum Höchsten; aber dem Höchsten
darf kein Prädikat zugefügt werden, denn dann erfolgt als Antwort:
Gott ist ...; dann müßte aber das, wodurch Gott beschrieben ist, das
Höhere sein. Das wäre der kurioseste Widerspruch, den es gibt.
То,
что этот вопрос ныне все еще постоянно ставят, свидетельствует о том, сколь
возвышенно явил себя в древние времена Кришна, когда сказал следующее:
"Дэвы собрались у трона Всемогущего и спросили Его благоговейно: кто Он
такой? Он ответил: "Если бы был другой такой, как Я, то Я себя описал бы
через него". - Этого он, однако, не делает. Он не описывает себя через
другого. Так и мы, можно сказать, в благоговении и преданности, подобно тем
Дэвам, стоим перед древней священной индийской культурой, восхищаемся ею, также
и ее грандиозной логической высотой, которая была достигнута не через мышление,
но через древнее ясновидение, - через то, что люди знали непосредственно: когда
они приближаются к Первопричине, тогда прекращаются вопросы, так как
Первопричина созерцается ими ясновидчески. Так стоим мы в восхищении перед тем,
что перешло к нам из этих древних времен; словно духи, которые нам это
передали, хотели сказать: "Прошли те мировые эпохи, когда люди
непосредственно взирали в духовные миры. В будущем этого больше не будет. Но мы
хотим зафиксировать то, к чему мы поднялись и что было некогда дано
человеческому ясновидению".
Daß diese Frage heute noch immer gestellt wird, bezeugt, wie hoch erhaben in uralten Zeiten Krishna sich dadurch zeigte, daß er sagte: " Die Devas sammeln sich um den Thron des Allmächtigen und fragen ihn in Hingebung, wer er selbst sei. Da antwortet er: Wäre ein anderer wie ich, so würde ich mich durch ihn beschreiben." Das tut er aber nicht; er beschreibt sich nicht durch einen anderen. Und so werden wir, möchte man sagen, auch in Hingabe und in Demut wie die Devas, vor die uralt-heilige indische Kultur hingeführt und bewundern sie zugleich in ihrer grandiosen logischen Höhe, die ihr nicht durch Denken gekommen ist, sondern durch das alte Hellsehen, dadurch, daß die Leute unmittelbar wußten: wenn sie an die Ursachen kommen, dann hört das Fragen auf, weil die Ursachen angeschaut werden. Da stehen wir in Bewunderung vor dem, was so auf uns heruntergekommen ist aus diesen uralten Zeiten, wie wenn die Geister, die es uns überliefert haben, sagen wollten: Da sind die Weltenalter abgelaufen, in denen die Menschen unmittelbar in die geistigen Welten hineingeschaut haben. Es wird künftig nicht mehr so sein. Wir aber wollen das registrieren, zu dem wir uns aufschwingen können, was einstmals dem menschlichen Hellsehen gegeben war.
Так в
Бхагавадгите, в Ведах описаны все те вещи, которые подытожены, завершены у
Кришны. Сказанное Кришной невозможно превзойти, хотя и можно увидеть новым
ясновидением; однако это никогда не может быть исследовано с помощью тех
способностей, которые были позднее добыты людьми. Поэтому, если оставаться в
области человеческой культуры, всегда можно сказать в отношении дневной
культуры, культуры мира внешних чувств, следующее: "В этой культуре, если
не принимать во внимание того, что может быть заново достигнуто путем обучения
ясновидению, - в лоне дневной культуры невозможно достичь древнего святого
откровения, получившего свое завершение у Кришны. Но через свою эволюцию, через
духовнонаучное обучение душа может снова подняться и снова достичь этого. То,
что некогда было дано человечеству нормальным путем (если можно употребить это
слово), - теперь это не дано иметь людям повседневно, через естественно
достигаемые состояния. Поэтому эти истины пришли в упадок. Если имеются отдельные
мыслители, - такие, как Фихте, Шеллинг и Гегель, которые довели свое
мышление до максимально возможной чистоты, - тогда эти вещи могут, хотя не так
жизненно, не с такой непосредственной, личной нотой, как это было у Кришны, но
в форме идей, снова выступать перед нами. Но никогда они не выступят так, как
их постигали люди в старом ясновидении. И из духовнонаучных исследований, как я
часто вам сообщал, следует, что медленно и постепенно, в течение
послеатлантического времени, старое ясновидение отмерло.
So finden wir verzeichnet in der Bhagavad Gita, in den Veden alle die Dinge, die wir zusammenfassen können wie in einem Abschluß bei Krishna, was nicht überboten werden kann, was zwar wieder gesehen werden kann durch erneutes Hellsehen, aber nie ergründet werden kann durch die Fähigkeiten, die von den Menschen nachher erworben worden sind. Daher ist immer Grund vorhanden, wenn man in dem ganzen Gebiete der menschlichen Kultur bleibt, das die Tageskultur, die äußere Kultur im Sinnensein ist, zu sagen: Innerhalb dieser Kultur, wenn man absieht von dem, was wieder errungen werden kann durch schulgemäß errungenes Hellsehen, innerhalb der Tageskultur ist nie mer: ╥ das zu erreichen, was uralt-heilige Offenbarung ist, die ihren Abschluß erlangt bei Krishna. Aber durch ihre Evolution, durch die geisteswissenschaftliche Schulung kann sich die Seele wieder hinauferheben und es wieder erlangen. Was auf normalem Wege - wenn wir das Wort anwenden dürfen -, wie es einst der Fall war, der Menschheit gegeben worden ist, das ist der Menschheit für den Alltag in naturgemäß zu erringenden Zuständen nicht gegeben. Daher gingen sie herunter, diese Wahrheiten. Wenn es einige Denker gibt, wie Fichte, Schelling und Hegel, die ihr Denken bis zur möglichsten Reinheit gebracht haben, dann können diese Dinge, zwar nicht so lebensvoll, nicht mit der unmittelbar persönlichen Note wie bei Krishna, aber in Ideenform, uns wieder entgegentreten, nie mehr aber so, wie es die Menschen erfaßt haben im alten Hellsehen. Und aus dem Geiste, wie ich es oft vorgetragen habe, ergibt sich, daß langsam und allmählich im Laufe der nachatlantischen Zeit das alte Hellsehen erstorben ist.
Если
мы взглянем назад, в первую послеатлантическую эпоху, в древнеиндийское время,
тогда мы сможем сказать: от него не осталось никакой письменности, потому что
тогда люди еще взирали в духовные миры. То, что тогда открывалось человечеству,
может быть найдено только через Акаша-хронику. Это было высокое откровение. Но
постепенно человечество спускалось все ниже и ниже, и во время второй
послеатлантичес-кой эпохи, в древнеперсидское время, откровения хотя еще и
бывали, но уже не в своей первоначальной чистоте. Еще менее чистыми они стали
ко времени третьей культуры, в египетско-халдейское время. При этом нужно
принять во внимание, если мы хотим эти соотношения рассматривать в их
реальности, что у первых двух культур - и не только у тех народов, по которым они
были названы, - письменности еще не было. Если мы говорим о древнеиндийской
культуре, то имеем в виду культуру, от которой не дошло до нас ничего
письменного. От древнеперсидской культуры также ничего письменного до нас не
дошло. Ибо вся письменность древней Индии и древней Персии - это лишь отзвук
того, что было и что сохранилось в позднейших преданиях. Только в
вавилоно-халдейской культуре, то есть начиная с третьей культурной эпохи,
имеются письмена. Но в то время как развивалась древнеперсидская культура, в
индийской культуре переживалась вторая эпоха, которая протекала параллельно
древнеперсидской; а когда развивалась вавилоно-халдейско-египетская культура,
тогда и в Индии переживалась третья культурная эпоха, и в это время впервые
люди начали делать записи. Из этой третьей эпохи, из ее позднего периода,
происходят те записи, которые, например, содержатся в Ведах и которые потом
проникли во внешнюю жизнь. То же самое относится и к письменам, которые говорят
о Кришне.
Wenn wir in die erste nachatlantische
Kulturperiode, in die alte indische Zeit, zurückblicken, dann dürfen
wir sagen: Von ihr sind keine Aufzeichnungen vorhanden, denn damals schauten
die Menschen noch in die geistige Welt hinein. Was damals der Menschheit
geoffenbart worden ist, kann nur durch die Akasha-Chronik wiedergefunden
werden. Das war eine hohe Offenbarung. Aber allmählich stieg die
Menschheit immer mehr und mehr herab, und in der zweiten nachatlantischen
Kulturperiode, in der urpersischen Zeit, waren zwar die Offenbarungen noch da,
aber nicht mehr so rein. Noch weniger rein waren sie vorhanden im dritten
Kulturzeitraum, in der ägyptisch-chaldäischen Zeit. Wir müssen
dabei ins Auge fassen, wenn wir die Verhältnisse in Wirklichkeit anschauen
wollen, daß aus diesen ersten Kulturperioden - und nicht nur bei den Völkern,
nach denen sie getauft worden waren -Aufzeichnungen nicht vorhanden sind. Wenn
wir von der alten indischen Kultur sprechen, dann meinen wir eine Kultur, von
welcher nichts Schriftliches auf uns gekommen ist. Bei der urpersischen Kultur
ist es wieder so, daß etwas Schriftliches nicht auf uns gekommen ist.
Denn alles Schriftliche, das wir haben, ist nur Nachklang dessen, was
überliefert worden ist. Erst von der babylonisch-chaldäischen Kultur
ab, also von dem dritten Kulturzeitraum ab, sind Aufzeichnungen vorhanden. Aber
während nun die urpersische Kultur ablief, gab es in der indischen Kultur
eine zweite Periode, welche parallel lief mit der urpersischen. Und als die
babylonisch-chaldäisch-ägyptische Kultur sich abspielte, war in
Indien eine dritte Periode angebrochen, und während dieser Zeit begann man
erst Aufzeichnungen zu machen. Aus der Spätzeit dieser dritten
Kulturperiode stammen erst die Aufzeichnungen, die zum Beispiel in den Veden
enthalten sind, die dann in das äußere Leben eingedrungen sind. Das sind die Aufzeichnungen, die auch von Krishna sprechen.
Поэтому
не надо думать, когда говорят о памятниках письменности, что имеется в виду
первая индийская культурная эпоха, ибо все, что содержится в документах, - это
записи, которые появились только во время третьей эпохи древней Индии, потому
что именно в эту третью эпоху все более угасали последние остатки древнего
ясновидения. Это есть то, что мы можем увязать с личностью Кришны. После этого
древняя Индия сообщает нам то, что может быть исследовано внешне. Если мы
рассматриваем вещи в их основе, то это всегда согласно с тем, что можно узнать
из внешних документов. Когда третья мировая эпоха шла к концу и люди утратили
то, чем они изначально обладали, тогда появился Кришна, чтобы сохранить то, что
было утрачено.
Also niemand darf denken, wenn er von Aufzeichnungen spricht, daß er die erste indische Kulturperiode im Auge hat. Denn alles, was in den Dokumenten enthalten ist, sind Aufzeichnungen, die erst in der dritten Periode von den alten Indern gemacht wurden, weil eben in der dritten Periode immer mehr und mehr die Reste des alten Hellsehens verglommen. Das ist das, was wir um die Person des Krishna herum sammeln können. Daher erzählt uns das alte Indertum dasjenige, was äußerlich erforscht werden kann. Wenn wir die Dinge in ihren Fundamenten betrachten, so stimmt alles auch immer mit dem, was aus äußeren Urkunden gewonnen werden kann. Als das dritte Weltenalter zu Ende ging und die Menschen das, was sie ursprünglich besaЯen, verloren hatten, da erschien Krishna, um das zu bewahren, was zu verlieren war.
О
какой мировой эпохе говорит предание, когда оно говорит, что Кришна явился во
время "третьей мировой эпохи"? Оно говорит о том времени, которое мы
называем египетско-халдейской эпохой, или культурой. И как раз с тем, что мы
характеризуем, согласуется это индийско-восточное учение Кришны. Когда древнее
ясновидение и все сокровища древнего ясновидения начали ускользать из рук
человечества, тогда пришел Кришна и явил их в том виде, в каком они могли быть
сохранены для позднейшего времени. В этом смысле Кришна есть завершение чего-то
великого, могучего. И все, что в течение ряда лет говорилось у нас, вполне
согласуется с тем, что дают'и документы Востока, если эти документы правильно
читать. В этом смысле говорить о чем-то "западном" или
"восточном" - чистая бессмыслица, потому что дело не в тех словах, с
помощью которых мы учим на Востоке или на Западе, но в том, чтобы с пониманием
говорить о возвещенном. И чем больше вы постигаете, что именно возвещено за эти
годы, тем больше видите, что оно согласуется со всеми документами Востока.
Von welchem Weltenalter spricht also die Überlieferung, wenn sie sagt, Krishna erschien im "dritten Weltenalter"? Von dem, das wir nennen das ägyptisch-chaldäische Kulturzeitalter. Und genau mit dem, was wir charakterisieren, stimmt diese indisch-morgenländische Lehre von Krishna überein. Als das alte Hellsehen und alle die Schätze des alten Hellsehens der Menschheit begannen abhanden zu kommen, da erschien Krishna und offenbarte sie so, wie sie bewahrt bleiben können für die spätere Zeit. In dieser Weise ist Krishna ein Abschluß von etwas Großem, Gewaltigem. Und alles, was die Jahre her bei uns gesagt worden ist, stimmt vollständig mit dem überein, was auch die Urkunden des Orients geben, wenn man sie richtig liest. In diesem Sinne zu sprechen von einem "Okzidentalischen" und "Orientalischen", ist der reine Unsinn; denn nicht darauf kommt es an, ob wir im Morgenlande oder Abendlande lehren mit diesen oder jenen Worten, sondern daß wir mit Verständnis von dem sprechen, was verkündet worden ist. Und je mehr Sie auf das eingehen, was diese Jahre verkündet worden ist, desto mehr werden Sie sehen, daß es mit allen Urkunden des Orients übereinstimmt.
Так
стоит Кришна как завершение. Через несколько столетий приходит Будда. Каким
образом Будда оказывается, можно сказать, другим полюсом завершения? Как
относится Будда к Кришне?
So also steht Krishna da als ein Abschluß.
Dann kommt wenige Jahrhunderte danach Buddha. In welcher Weise ist dann Buddha,
man möchte sagen, der andere Pol des Abschlusses ? Wie steht Buddha zu Krishna?
Вызовем
перед своей душой ту характеристику Кришны, которую мы только что дали. Тогда
он предстанет перед нами так: великие, могучие ясновидческие откровения
древности переданы в таких словах, которые могло понимать будущее и в них
чувствовать отзвук древнего ясновидения человечества. Так стоит перед нами
Кришна. Его откровение есть для людей нечто такое, что они могут воспринять, о
чем могут сказать себе: в нем заключена мудрость о мире, лежащем за миром
внешних чувств, мудрость о мире первопричин, духовных фактов. Вот что
содержится в великих могучих словах откровения Кришны. А если углубиться в
Веды, во все то, завершением чего является откровение Кришны, тогда можно
сказать: "Этот мир есть родина человека, - мир, который лежит за тем, что
видят глаза, слышат уши, осязают руки. Ты, человеческая душа, принадлежишь тому
миру, о котором возвещает Кришна".
Lassen wir einmal vor unsere Seele gestellt sein, was wir eben als die Charakteristik des Krishna gegeben haben. Große, gewaltige hellseherische Offenbarungen der Urzeit, in solche Worte gefaßt, daß die Zukunft diese Worte verstehen und in ihnen fühlen und empfinden kann den Nachklang des alten Hellsehens der Menschheit, so steht Krishna vor uns. Seine Offenbarung ist den Menschen etwas, was sie hinnehmen können, dem gegenüber sie sich sagen können: Darin ist enthalten die Weisheit über die hinter der sinnlichen liegende geistige Welt, die Welt der Ursachen, der geistigen Tatsachen. In großen, gewaltigen Worten ist es in der Offenbarung des Krishna enthalten. Und wenn man sich vertieft in die Veden, in all das, was man eben abschließend zusammenfassen kann als die Offenbarung des Krishna, dann kann man sagen: Das ist die Welt, in welcher der Mensch heimisch ist, die Welt, die hinter derjenigen ist, welche Augen sehen, Ohren hören, Hände greifen und so weiter. Du, Menschenseele, gehörst der Welt an, von der dir Krishna verkündet.
Как могла
себя чувствовать сама эта человеческая душа в последующие столетия? Она могла
видеть, что эти удивительные древние откровения говорят о собственно духовной,
небесной родине людей; она могла затем взглянуть на то, что ее окружает. Она
видела глазами, слышала ушами, осязала вещи, думала о вещах рассудком, который
никогда больше не проникнет в то духовное, о котором возвещало откровение
Кришны. И душа могла себе сказать: "Есть святое учение древних времен,
которое передает познания о духовной родине, окружающей нас, - окружающей мир
внешних чувств, - единственное, что нам теперь известно. Мы больше не живем на
духовной родине, мы изгнаны из нее - из той, о которой прекраснее всех говорит
Кришна".
Diese Menschenseele selber, wie konnte sie in den folgenden Jahrhunderten fühlen? Sie konnte sehen, wie diese wunderbaren alten Offenbarungen von der eigentlichen geistigen, himmlischen Heimat der Menschheit sprechen. Sie konnte dann hinausschauen in das, was um sie herum ist. Sie sah mit Augen, hörte mit Ohren, griff die Dinge mit dem Tastsinn, dachte über die Dinge mit dem Verstand, der nimmermehr hineindringt in das Geistige, das verkündet wurde durch die Krishna-Offenbarung. Und die Seele konnte sich sagen: Da gibt es die heilige Lehre der alten Zeit, welche die Erkenntnis überliefert von der geistigen Heimat, die um uns herum ist, um jene Welt, welche wir jetzt allein erkennen. Wir leben nicht mehr in der geistigen Heimat. Wir sind herausgeworfen aus dem, wovon am herrlichsten der Krishna spricht.
Тогда
приходит Будда. Как говорит он о том, о чем говорил Кришна, - то есть о величии
духовного мира, душам людей, которые видят окрест только то, что видит глаз,
слышат только то, что слышит ухо? Будда говорит примерно так: "Да, мы
живем в мире внешних чувств. Сюда вас привело то стремление, которое гонит вас
от воплощения к воплощению. Но я говорю вам о пути, который может вас вывести
из этого мира и ввести в тот мир, о котором говорил Кришна. Я говорю вам о
пути, которым вы можете быть избавлены от мира, который не тот, о котором
говорил Кришна". Как тоска по родине, по миру Кришны, звучало в следующие
столетия учение Будды, поскольку Будда является последним последователем Кришны
- тем последователем Кришны, который должен был прийти. И если бы Будда сам
говорил о Кришне, как бы он мог говорить? Примерно так: "Я пришел, чтобы
возвестить вам о Высшем, который был до меня, - возвестить о нем вновь.
Направьте взор назад к великому Кришне, и вы увидите, чего вы можете
достигнуть, если покинете этот мир, в котором вы не находите себя, как на
истинной духовной родине. Я показываю вам пути освобождения из мира внешних
чувств, я веду вас назад к Кришне!" Так мог бы говорить Будда. Он только
не употребил именно таких слов. Но он сказал об этом в несколько другой форме: "В
мире, в котором вы живете, - страдание, страдание и страдание. Рождение -
страдание, старость - страдание, болезнь - страдание, смерть - страдание; не
быть соединенным с тем, что любишь, - страдание; быть соединенным с тем, что не
любишь, - страдание; достижение желанного и неумение его удержать -
страдание". И когда Будда преподал свой "восьмеричный путь", -
это учение не выходило за пределы того, о чем говорил Кришна, ибо это было
учение о том, что дал Кришна. "Я пришел после него; пришел вслед за тем,
кто больше меня; но я хочу вам указать пути назад к нему - к тому, кто больше
меня". Такие тона всемирной истории звучат нам из страны Ганга.
Da kommt Buddha. Wie spricht er von dem, wovon Krishna gesprochen hat als von den Herrlichkeiten der Welt, zu denMenschenseelen, die nur um sich sehen, was Augen sehen, Ohren hören können ? Er spricht: Jawohl, ihr lebt in dieser Welt der Sinne. Da hinein hat euch der Drang geführt, der euch von Inkarnation zu Inkarnation treibt. Aber ich spreche euch von dem Wege, der euch aus dieser Welt herausführen kann und hineinführen kann in die Welt, von der Krishna gesprochen hat. Ich spreche euch von dem Wege, durch den ihr erlöst werdet von der Welt, die nicht die Welt des Krishna ist. - Wie das Heimweh nach der Welt des Krishna ertönte in den folgenden Jahrhunderten die Lehre des Buddha. Insofern erscheint uns Buddha als der letzte Nachfolger des Krishna, als der Nachfolger des Krishna, der da kommen mußte. Und wenn Buddha über den Krishna selber gesprochen hätte, wie hätte er über ihn sprechen können? So etwa, daß er gesagt hätte: Ich bin gekommen, um den Größeren, der vor mir war, euch wieder zu verkünden. Richtet den Sinn nach rückwärts zu dem größeren Krishna, und ihr werdet dasjenige sehen, was ihr erlangen könnt, wenn ihr die Welt verlaßt, in der ihr euch nicht mehr als in der wahren geistigen Heimat findet. Ich zeige euch die Wege der Erlösung aus der Sinneswelt. Ich führe euch zurück zu dem Krishna. - So hätte der Buddha sprechen können. Er hat nur nicht gerade diese Worte gebraucht. Aber er hat sie gesagt in einer etwas anderen Form, indem er sagte: "In der Welt, in der ihr lebt, ist Leiden, ist Leiden, ist Leiden. Geburt ist Leiden, Alter ist Leiden, Krankheit ist Leiden, Tod ist Leiden, nicht vereinigt sein mit dem, was man liebt, ist Leiden; vereinigt sein mit dem, was man nicht liebt, ist Leiden; verlangen, was man liebt, und es nicht erhalten können, ist Leiden." Und als er den "achtgliedrigen Pfad" gab, war es eine Lehre, die nicht über das hinauskam, wovon Krishna gesprochen hat, weil es eine Lehre dessen war, was Krishna gegeben hatte. Ich bin nach ihm gekommen, der größer ist als ich; aber ich will euch zeigen die Wege zu dem zurück, der größer ist als ich, - das sind die welthistorischen Töne, die uns aus dem Gangeslande herübertönen.
Теперь
пойдемте немного дальше на запад. Поставим перед собой еще раз образ Крестителя
и вспомним слова, которые мог* бы сказать Будда: "Я пришел после него,
после Кришны, потому что он больше меня, и я хочу указать вам пути назад к нему
из этого мира, в котором не содержится тот божественный мир, о котором говорил
Кришна. Обратите ваш взор назад!" Вот образ Крестителя. Как он говорил?
Как он выражал свои воззрения, как он выражал те факты, которые были ему даны в
духовном мире? Он тоже указывал на некоего "другого", но он не
говорил так, как мог бы сказать Будда: "Я пришел после него", - он
говорил: "За мной идет Больший меня!" (1, 7) Так говорит Креститель.
И он не говорит: "Здесь, в этом мире, - страдание, и я хочу увести
вас из этого мира". Но он говорит: "Измените ваш взгляд! Не
оглядывайтесь больше назад, но смотрите вперед. Когда придет Больший, время
исполнится; в мир, в котором есть страдание, вступит небесный мир, вступит
по-новому откровение старых времен, которое вы утратили".
Jetzt gehen wir ein Stückchen weiter nach
dem Westen. Stellen wir noch einmal vor unsere Seele die Gestalt des
Täufers und erinnern wir uns der Worte, die Buddha hätte sprechen
können: Ich bin nach ihm gekommen, nach dem Krishna, denn er ist größer
als ich; und ich will euch die Wege zeigen zu ihm zurück aus der Welt, in
welcher die göttliche Welt nicht enthalten ist, von der Krishna gesprochen
hat. Wendet den Sinn zurück! - Und jetzt die Gestalt des Täufers. Wie
sprach er? Wie drückte er seine Anschauungen aus, wie drückte er die
Tatsachen aus, die ihm in der geistigen Welt gegeben waren? Er wies auch auf
einen anderen hin; aber er sagte nicht, wie Buddha hätte sagen
können: Ich bin nach ihm gekommen. Sondern er sagte: "Nach mir kommt ein
Größerer, denn ich bin" (1, 7). So sagt der Täufer. Und er
sagt nicht: Hier in der Welt ist Leiden, und ich will euch führen zu etwas
aus dieser Welt heraus. Sondern er sagt: Дndert den Sinn! Blicket nicht mehr
nach rückwärts, sondern blicket nach vorwärts! Wenn der Größere
kommt, wird die Zeit erfüllt sein, wenn in der Welt, wo Leiden ist, Einzug
halten wird die himmlische Welt, wenn Einzug halten wird in die Menschenseelen
in einer neuen Art das, was sie verloren haben als Offenbarungen der alten
Zeiten (Matth. 3,2).
Таков
последователь Кришны - Будда. Таков предтеча Христа Иисуса - Иоанн Креститель!
Все наоборот. Такими предстают перед нами шесть столетий, которые прошли между
этими событиями. Снова мы имеем две кометы с их ядрами: одна из них - Кришна со
своим ядром, всем тем, что указывает назад, и тем, кто ведет людей назад, -
Буддой. И другая комета, которая указывает вперед со своим ядром (Христом), и с
тем, кто является "предтечей". Примите в самом лучшем смысле Будду,
как последователя Кришны, и Иоанна Крестителя, как предтечу Христа Иисуса, - и
тогда в этой формуле будет проще всего высказано то, что происходило в ходе
развития человечества и предшествовало Мистерии Голгофы. Так мы должны смотреть
на эти вещи, и тогда мы их поймем.
So ist der Nachfolger des Krishna der Buddha. So ist der Vorläufer des Christus Jesus Johannes der Täufer. So ist alles umgekehrt. So stehen die sechs Jahrhunderte, die zwischen diesen beiden Ereignissen verfließen, vor uns. Wieder haben wir die beiden Kometen mit ihren Kernen: den einen, Krishna, mit seinem Kern als alles, was nach rückwärts weist, und den, der die Menschen nach rückwärts führt, den Buddha; und den anderen Kometen, nach vorwärts weisend mit seinem Kern, Christus, und den, der sich als der Vorläufer hinstellt. Erfassen Sie im besten Sinne Buddha als den Nachfolger des Krishna und Johannes den Täufer als den Vorläufer des Christus Jesus, dann haben Sie in dieser Formel am einfachsten ausgesprochen, was für diese Zeit der Menschheitsentwickelung um das Mysterium von Golgatha herum vor sich ging. So müssen wir die Dinge ansehen, dann verstehen wir sie.
Они не
затрагивают никакого вероисповедания, их нельзя связывать с той или иной
мировой религией. Но это всемирно-исторические факты, действительно
всемирно-исторические факты! И кто их прозревает во всей глубине, не может и
никогда не сможет представить иначе. Разве при этом отнято что-либо из
откровений человечества? Это удивительно, когда говорят кое-где, что у нас,
мол, христианство ставится выше других религий. Разве идет речь о
"выше" или "ниже"? Разве это не абстрактнейшие слова из
всех возможных - "выше" и "ниже", "больше" или
"меньше"? Разве мы сказали здесь нечто такое, что восхваляет Кришну
меньше, чем то, что говорят люди, ставящие Кришну выше Христа? Мы отказываемся
от слов "выше" или "ниже"; мы хотим характеризовать вещи в
их истинной действительности. Дело не в том, ставим ли мы христианство выше или
ниже, а в том, правильно ли мы характеризуем вещи, связанные с Кришной.
Посмотрите на то, что относится к Кришне, и спросите себя, сообщалось ли
где-нибудь более высокое о нем, чем когда мы пытаемся сообщить что-то о Кришне?
Прочее - пустые словопрения. Но истина выходит на свет, когда она
воспринимается и постигается в соответствии с сущностью вещей.
Das ist nichts, was irgendeine Konfession berührt. Das sind keine Dinge, die man zusammenbringen darf mit dieser oder jener Religion in der Welt, sondern das sind welthistorische Tatsachen, ganz einfach welthistorische Tatsachen. Und keiner, der sie einsieht in ihrem tiefsten Grunde, kann sie anders darstellen und wird sie jemals anders darstellen. Denn ist damit in irgendeiner Weise irgendeiner Manifestation in der Menschheit irgend etwas genommen? Es ist sonderbar, wenn da oder dort gesagt wird, bei uns würde dem Christentum in irgendeiner Weise eine höhere Stellung angewiesen als den anderen Religionen. Ja, kommt es auf dieses "höher" oder "tiefer" an? Sind das nicht die abstraktesten Worte, die man anwenden kann, "höher" oder "tiefer", "größer" oder "kleiner"? Sagen wir hier etwas, was weniger zum Lobe des Krishna ist, als diejenigen sagen, die den Krishna höher stellen als den Christus? Wir verzichten darauf, solche Worte wie hoch oder weniger hoch anzuwenden, und wollen die Dinge in ihrer Wahrheit charakterisieren. Nicht darauf kommt es an, ob wir das Christentum höher oder tiefer stellen, sondern ob uns jemand nachweisen kann, daß wir die Dinge des Krishna nicht in der richtigen Weise charakterisieren. Suchen Sie sich die Dinge, die über Krishna handeln, und fragen Sie sich, ob von anderen Seiten wirklich etwas Höheres gegeben wird als bei uns, wenn wir versuchen, über den Krishna etwas zu geben. Das andere sind leere Wortstreitigkeiten. Die Wahrheit kommt aber zutage, wenn jener Wahrheitssinn wirkt, der auf die Essenz der Dinge geht.
Характеризуя
это самое простое и самое грандиозное Евангелие, мы располагаем возможностью
вникнуть во все космически-земное положение Христа. Поэтому надо было
обратиться к величию того, что нашло свое завершение за столетия до Мистерии
Голгофы, когда занялась новая заря будущих времен человечества.
Hier, wo wir das einfachste und das grandioseste Evangelium charakterisieren, haben wir Gelegenheit, einzugehen auf die ganze kosmisch-terrestrische Stellung des Christus. Daher mußte eingegangen werden auf die Größe dessen, was seinen Abschluß gefunden hat Jahrhunderte vor dem Mysterium von Golgatha, in dem die neue Morgenröte der Zukunft der Menschheit aufgegangen ist.
Вчера
была сделана попытка дать представление об откровении Кришны и его отношении к
тому, что позднее вступило в эволюцию человечества, - к откровению,
совершившемуся через Христа. Было указано на то, что откровение Кришны может
явиться нам как завершение длительного периода эволюции человечества, как
окончание ясновидческой, примитив-но-ясновидческой стадии развития
человечества. Если мы с этой точки зрения еще раз вызовем перед своей душой то,
что мы вчера установили относительно этого откровения Кришны как итогового
завершения, то мы можем сказать: "То, что получено в этом откровении,
потому наличествует внутри развития человечества, что оно достигло некоего
завершения и уже не может стать выше. Некоторые учения, которые тогда
появились, должны быть приняты, можно сказать, всем последующим земным
развитием такими, какими они тогда были даны".
SECHSTER VORTRAG Basel, 20. September 1912
Gestern wurde versucht, eine Vorstellung zu geben von der Offenbarung des Krishna und ihrer Beziehung zu dem, was später in der Evolution der Menschheit eintritt: zu der Offenbarung durch den Christus. Es wurde namentlich daraufhingewiesen, daß uns die Offenbarung des Krishna erscheinen kann wie der Abschluß einer langen Evolutionsströmung der Menschheit, der Abschluß der hellseherischen, der primitiv hellseherischen Epoche der Menschheitsentwicke-lung. Wenn wir von diesem Gesichtspunkte aus noch einmal das, was wir gestern über diesen zusammenfassenden Abschluß der Krishna-OfFenbarung gewinnen konnten, vor unsere Seele stellen, so können wir sagen: Was innerhalb dieser Offenbarung gewonnen worden ist, das ist eben dadurch in der Menschheitsentwickelung vorhanden, ist aber zu einem gewissen Abschluß gelangt und kann eigentlich nicht weiter erhöht werden. Gewisse Lehren, die damals herabgekommen sind, müssen eben so hingenommen werden, man möchte sagen, durch die ganze folgende Entwickelung, wie sie damals gegeben worden sind.
Однако необходимо подойти ко всему своеобразию этого откровения с определенной точки зрения. Это откровение можно назвать таким, которое в собственно человеческом смысле не считается со временем, со сменой времен. Все, что не считается со "временем" как реальным фактором, - это уже содержится в учении Кришны. Как это надо понимать?
Nun ist es vonnöten, auf das ganz
Eigenartige dieser Offenbarung von einem gewissen Gesichtspunkte aus
einzugehen. Man möchte diese Offenbarung eine solche nennen, die nicht in
dem eigentlich menschlichen Sinne mit der Zeit und der Folge der Zeit rechnet.
Alles, was nicht mit der Zeit als mit einem realen Faktor rechnet, das ist
schon in der Lehre des Krishna enthalten. Wie ist das gemeint?
Мы
видим каждую весну растения, вырастающие из земли; видим, как они растут и
созревают, приносят плоды, дают семена и из этих семян, когда они снова посеяны
в землю, вырастают такие же растения, достигают своего расцвета и снова дают
семена. Так повторяется из года в год. Если мы считаемся с тем отрезком
времени, который обозревает человек, то можем сказать: здесь мы имеем дело с
настоящим повторением. Ландыши, примулы, гиацинты выглядят одинаково каждый
год. То, чем они являются, повторяется у них в той же форме, тем же самым
образом каждый год. Мы можем в определенной мере подняться и до животных и там
найдем подобное. Если мы наблюдаем отдельных животных рода львов, рода гиен,
рода обезьян, то найдем: то, что должно получиться из такой особи, заложено в ней
с самого начала. Поэтому мы с известным правом не говорим в отношении животных
о настоящем воспитании. Непонимающие этого люди в новейшее время начинают
применять понятия о воспитании и педагогические понятия к животным. Но это не
может рассматриваться как главное, а если хорошенько вникнуть, приниматься во
внимание. В сущности мы видим осуществленную в природе повторность, если
принимаем во внимание малые отрезки времени. Так же и в кругообороте года мы
знаем весну, лето, осень и зиму, в правильном чередовании повторяющимися в
течение столетий. И только если мы возьмем очень большие отрезки времени,
которые поначалу превышают рамки человеческого наблюдения, мы можем заметить
нечто, приводящее к необходимости считаться с понятием времени; мы увидели бы прадревние
времена, когда некоторые вещи протекали иначе, нежели в наше время; могли бы,
например, заметить, что в далеком, далеком прошлом Солнце восходит и заходит на
небосводе иначе. Но это области, которые выясняются, если мы входим в настоящую
духовную науку. Для того, что человек может поначалу наблюдать относительно
астрономического мира природы, тоже годится повторность - повторность
одинакового или подобного, как мы это особенно отчетливо видим в ежегодном
повторении растительных форм. При таком повторении время как таковое не имеет
большого значения. Оно, в собственном смысле, как время не является тут реально
действующим фактором.
Wir sehen jeden Frühling die Pflanzen aus dem Erdboden hervorbrechen, sehen sie heranwachsen und heranreifen, Früchte bringen, Keime entlassen, und aus diesen Keimen sehen wir, wenn sie wieder in die Erde gesenkt werden, im nächsten Jahre gleiche Pflanzen in derselben Weise hervorwachsen, zu ihrer Höhe herangedeihen und wieder Keime entwickeln. So wiederholt sich dieser Vorgang von Jahr zu Jahr. - Wenn wir rechnen mit Zeitspannen, die der Mensch zunächst überschaut, dann müssen wir sagen: Wir haben es da mit einer richtigen Wiederholung zu tun. Die Maiglцckchen, die Primeln, die Hyazinthen, sie sehen jedes Jahr gleich aus. Was sie sind, wiederholt sich in ihnen in der gleichen Form, in der gleichen Art jedes Jahr. Wir können in einer gewissen Weise noch hinaufsteigen bis zu den Tieren und werden dort ein Ähnliches finden. Denn wenn wir das einzelne Tier betrachten, die einzelne Lцwenspezies, die einzelne Hyдnenspezies, die einzelne Affenart, dann finden wir, daß in einer gewissen Weise das, was werden soll aus einem solchen Wesen, gleich von Anfang an veranlagt ist. Daher sprechen wir mit einem gewissen Recht bei den Tieren nicht von einer eigentlichen Erziehung. Unverständige Leute fangen allerdings in der neueren Zeit an, allerlei Erziehungs- und pädagogische Begriffe auch bei den Tieren anzuwenden. Aber weder kann das als die Hauptsache angesehen werden, noch kann es bei einer richtigen Charakteristik ins Auge gefaßt werden. Im Grunde genommen sehen wir die Wiederholung auch bewahrheitet in der Natur, wenn wir kleine Zeitspannen ins Auge fassen. Wir sehen Frühling, Sommer, Herbst und Winter in regelmäßiger Wiederholung durch die Jahrhunderte hindurch. Und nur wenn wir recht große Zeitspannen nehmen, wie sie zunächst für die menschliche Beobachtung nicht in Betracht kommen, würden wir so etwas sehen wie die Notwendigkeit des Rechnens mit dem Zeitbegriff, würden uralte Zeiten sehen, wie die Dinge da anders verlaufen als in unseren Zeiten, und würden zum Beispiel darauf eingehen können, daß die Art, wie die Sonne aufgeht und untergeht in der Gegenwart, sich in eine ferne, ferne Zukunft hinein verändert. Aber das sind Gebiete, die sich erst ergeben, wenn wir in die eigentliche Geisteswissenschaft einrücken. Für das, was der Mensch zunächst beobachten kann, man möchte sagen, für die astronomische Natur, gilt auch die Wiederholung, die Wiederholung des Gleichen oder des Ähnlichen, wie wir sie in der alljährlichen Wiederkehr der Pflanzenformen ganz besonders vor uns haben. Bei dieser Wiederholung hat die Zeit als solche nicht eine tiefere Bedeutung. Sie ist nicht im wesentlichen Sinne dadurch, daß sie Zeit ist, ein real wirkender Faktor.
Все обстоит иначе, если мы рассматриваем отдельную человеческую жизнь. Как вы знаете, она также расчленяется на следующие друг за другом повторные периоды. Мы различаем один такой период от рождения до смены зубов, то есть до седьмого года приблизительно; потом - период от 7 до 14 лет, то есть до половой зрелости; затем - от 14 до 21 года и т.д. Короче, мы различаем в отдельной человеческой жизни семилетние периоды. Можно сказать, что в эти семилетние периоды известные вещи повторяются. Но гораздо больше, чем повторения, бросается в глаза другое, а именно - прогрессирующее преобразование, само движение вперед, которое тогда происходит. Потому что совершенно иным является человеческое существо во второй семилетний период, чем в первый; и совсем другим оно становится в третьем. Мы не можем сказать: как растение повторяется в растении, так и человек во втором семилетнем периоде также повторяется, как человек первого семилетнего периода, и т.д. Тут мы видим, что время играет реальную роль в этом поступательном развитии. Оно что-то значит.
Das ist anders, wenn wir das einzelne
Menschenleben betrachten. Wir gliedern ja auch das Menschenleben, wie Sie alle
wissen, in aufeinanderfolgende, sich wiederholende Perioden. Wir unterscheiden
eine solche Periode von der Geburt bis zum Abschluß der Zahnung, das
heißt bis zum siebenten Jahr ungefähr, dann eine Periode vom
siebenten bis zum vierzehnten Jahr, bis zur Geschlechtsreife, dann eine vom
vierzehnten bis zum einundzwanzigsten Jahr usw. Kurz, wir unterscheiden im
einzelnen Menschenleben siebenjährige Perioden. Wir können schon
sagen, daß sich in diesen siebenjährigen Perioden gewisse Dinge
wiederholen. Aber viel mehr in die Augen springend als die bloße
Wiederholung ist etwas anderes, nämlich die fortschreitende Veränderung,
der Fortschritt selber, der da vorgegangen ist. Denn ganz anders ist die
menschliche Wesenheit in der zweiten siebenjährigen Periode als in der
ersten, und wieder anders ist sie in der dritten. Wir können nicht sagen:
wie die Pflanze sich in der Pflanze wiederholt, so würde sich in der
zweiten siebenjährigen Periode ebenso wiederholen der Mensch der ersten
siebenjährigen Periode und so weiter. Da sehen wir im Menschenleben die
Zeit in ihrem Fortschreiten eine reale Rolle spielen. Sie bedeutet etwas.
И если
мы усмотрим, как то, что имеет таким образом значение для отдельного человека,
можно обратить на все человечество, то можем сказать: "У всего
человечества в последовательных стадиях его развития обнаруживается неким
образом и то, и другое. Нам достаточно остановиться на так называемом
послеатлантическом периоде. Мы различаем в послеат-лантическое время как первую
эпоху культуры - древнеиндийскую, вторую - древнеперсидскую, третью -
египетско-халдейскую, четвертую - греко-латинскую, пятую - нашу современную, и
еще две последуют за нашей, пока не наступит опять великая катастрофа. Этот
поступательный ход эволюции многократно показывает сходство в следующих друг за
другом эпохах, что позволяет сравнить их с повторностью подобного, как мы из
года в год наблюдаем у растений. Мы видим, что эпохи протекают так, что неким
образом в начале человечеству даются известные откровения - словно изливается
поток спиритуальной жизни как импульс для человечества, подобно тому, как
каждой весной растениям на Земле дается импульс жизни. А затем мы видим, как на
этом начальном импульсе строится дальнейшее, становится плодом и отмирает,
когда эпоха закончена, как отмирают растения, когда дело идет к зиме. Но,
вместе с тем, в следующих друг за другом эпохах проглядывает нечто такое, что
подобно прогрессу в развитии отдельного человека, (о чем мы можем сказать, что
время играет тут свою роль), обнаруживает себя как реальный фактор. Это не
совсем так, что во второй древнеперсидской эпохе сперва были заложены ее
зачатки, как и в первой эпохе, или что в третьей было, как и в первой, - эти
импульсы всегда иные, всегда более высокие, всегда новые, как это бывает и в
жизни человека, где семилетние периоды имеют свое различное значение, являют
прогресс в развитии.
Und wenn wir sehen, wie sich das, was für den einzelnen Menschen also eine Bedeutung hat, auf die ganze Menschheit anwenden läßt, so können wir sagen: Bei der ganzen Menschheit in der aufeinanderfolgenden Entwickelung zeigt sich uns sowohl das eine wie das andere in einer gewissen Weise. Wir brauchen dabei nur bei der sogenannten nachatlantischen Zeit stehenzubleiben. Wir unterscheiden in der nachatlantischen Zeit als erste nachatlantische Kulturperiode die altindische, als zweite die urpersische, als dritte die ägyptisch-chaldäische, als vierte die griechisch-lateinische, als fünfte unsere jetzige, und zwei weitere werden der unsrigen folgen, bis wieder eine große Katastrophe kommen wird. Dieser Fortgang der Evolution zeigt vielfach in den aufeinanderfolgenden Perioden Ähnlichkeiten, die sich in einer gewissen Weise vergleichen lassen mit der Wiederholung des Gleichen, wie wir sie zum Beispiel von Jahr zu Jahr im Pflanzenreich beobachten. Wir sehen, wie solche Perioden dadurch ablaufen, daß in einer gewissen Weise im Beginne solcher Epochen gewisse Offenbarungen an die Menschheit herantreten, gleichsam ein Strom von spirituellem Leben als Impuls der Menschheit gegeben wird, wie in jedem Frühling der Impuls den Pflanzen der Erde gegeben wird. Und dann sehen wir, wie auf diesen ersten Impuls das Weitere gebaut wird, zur Frucht wird und abstirbt, wenn die Periode zu Ende ist, wie die Pflanzen absterben, wenn es gegen den Winter zugeht. Aber daneben zeigt sich in den aufeinanderfolgenden Perioden etwas, was dem Fortschritt des einzelnen Menschen ähnlich ist, und wovon wir sagen können, daß die Zeit dabei eine Rolle spielt, sich als ein realer Faktor erweist. Es ist nicht nur so, daß in der zweiten, urpersischen Epoche die Keime wieder gelegt werden, wie es in der ersten Epoche war, oder daß es in der dritten Periode wieder so ist, wie es in der ersten war, sondern die Impulse sind immer andere, immer mehr gesteigerte, immer neue, wie es im Menschenleben auch ist, daß die einzelnen siebenjährigen Perioden ihre Differenzierung, ihren Fortschritt haben.
То,
что с ходом времени подступало к человечеству, подступало таким образом, что
людям медленно и постепенно открывались вещи, которые составляли сумму
познаний. Не все потоки народностей обладали пониманием всего в одно время. Так
мы видим, что в том эволюционном течении человечества, которое заканчивается с
Мистерией Голгофы, не было в известном смысле понимания времени как реального
фактора. Этого понимания времени как реального фактора не хватает, в сущности,
всему восточному познанию. Ему в особенности свойственно понимание повторения
себе подобного. Поэтому все, что касается повторения подобного, грандиозным
образом охватывается познанием Востока.
Nun war das, was an die Menschheit im Laufe der Zeit herangetreten ist, in der Art an sie herangetreten, daß den Menschen, man möchte sagen, langsam und allmählich die Dinge eröffnet worden sind, welche die Summe der Erkenntnis ausmachten. Nicht alle die Strömungen von Volkstümern haben immer den Sinn gehabt für alles zu gleicher Zeit. So sehen wir, daß in derjenigen Evolutionsströmung der Menschheit, welche gerade mit dem Mysterium von Golgatha ablief, in einer gewissen Weise der Sinn fehlt für die Zeit als einen realen Faktor. Dieser Sinn für die Zeit als einen realen Faktor fehlt im Grunde genommen der ganzen morgenländischen Erkenntnis. Ihr ist besonders eigen der Sinn für die Wiederholung des Gleichen. Daher wird auch alles das, was sich geltend macht in bezug auf die Wiederholung des Gleichen, in grandioser Weise erfaßt von der Erkenntnis des Morgenlandes.
Что
принимается во внимание, если мы наблюдаем повторение подобного в следующих
друг за другом эпохах культуры? Рассмотрим это на примере растений и их роста:
так мы видим, что весной растения пробиваются из земли, мы имеем дело с их
"созданием". Далее видим, как растения растут, расцветают, достигнув
наивысшей точки, и как потом отмирают и, отмирая, несут в себе семя будущего
растения. Мы имеем, таким образом, дело с троекратной поступью в становлении: с
возникновением, ростом и расцветанием, и с отмиранием. И в отмирании имеем
снова семя для подобного же. Там, где не придается особенного значения времени,
где касаются только повторения, - этот процесс лучше всего постигается как
троичность. Смысл повторяющегося развития охватывается трояким числом, и это всегда
в особенности принадлежало к дарованиям восточной мудрости - мудрости,
предшествовавшей христианству. Односторонней склонностью к вневременному, можно
сказать, повторяющему себя свершению, обусловлено величие этого древнего
мировоззрения. И там, где оно подходит к концу, нам везде встречаются
троичности, которые, в сущности, являются ясновидческим выражением того, что
стоит за возникновением, прехождением и новым возрождением: Брахма, Шива,
Вишну. Эта Троица лежит в основе всего как творящие Силы. Во время,
предшествовавшее откровению Кришны, эту Троицу (подразумевается Брахма, Вишну,
Шива) познавали ясновидчески. И отображение этой Троицы присутствует везде, где
со временем считаются только как с последовательным повторением подобного же.
Was kommt da in Betracht, wenn wir die Wiederholung des Gleichen in den aufeinanderfolgenden Kulturperioden ins Auge fassen? Nehmen wir es an dem Beispiel des Pflanzenwachstums. Da sehen wir, wie im Frühling die Pflanzen herausbrechen aus der Erde. Wir haben es mit ihrer Schöpfung zu tun. Wir sehen, wie diese Pflanzen wachsen und gedeihen, bis sie einen gewissen Höhepunkt erreicht haben, wie sie dann wieder absterben und, indem sie absterben, wieder schon den Keim zu einer neuen Pflanze in sich tragen. Wir haben es also mit einem dreifachen Schritt im Werden zu tun: mit Entstehen, mit Wachsen und Gedeihen und mit Absterben, und haben im Absterben wieder den Keim zu einem Gleichen. Wo es nicht besonders auf die Zeit ankommt, wo es auf die Wiederholung ankommt, ist dieses sich wiederholende Prinzip immer am allerbesten in der Dreizahl zu fassen. Den Sinn des sich wiederholenden Werdens durch die Dreizahl zu fassen, das lag insbesondere in den Begabungen der morgenländischen Weisheit, lag besonders in der Weisheit, die dem Christentum vorangegangen ist. Und in der einseitigen Hinneigung zu dem zeitlosen sozusagen, dem sich wiederholenden Geschehen ist bedingt die Größe dieser alten Weltanschauung. Und da, wo sie zu ihrem Abschluß kommt, treten uns überall entgegen die Trinitäten, die im Grunde genommen der hellseherische Ausdruck dessen sind, was hinter Entstehen, Vergehen und Wiederherstellen ist. Brahma, Shiva, Vishnu, diese Dreiheit liegt überall als schöpferische Mächte zugrunde. Sie wurde in der Zeit, die der Krishna-Offenbarung vorangeht, als durch Hellsehen zu erreichende Dreiheit, sagen wir von Brahma, Vishnu, Shiva, erkannt. Und das Abbild von dieser Dreiheit ist überall da vorhanden, wo man nicht mit der Zeit anders rechnet als mit der aufeinanderfolgenden Wiederholung des Gleichen.
Смыслом
познания нового времени является то, что оно получает способность смотреть
исторически, то есть считаться со временем при рассмотрении эволюции, -
постигать время как реальный фактор. Это было в особенности предназначено
познанию Запада: развивать историческое понимание, прозревать историю в ее
истине. И этим различаются оба течения, Востока и Запада: Восток неисторично,
но неисторично в силу его высшего совершенства, рассматривает мир; в то время
как Запад начинает, следуя некоему импульсу, рассматривать мир исторически. А
побуждение к этому историческому рассмотрению идет от древнееврейского
мировоззрения; оно дает первый импульс к историческому воззрению.
Das ist der Sinn in bezug auf die Erkenntnis einer neuen Zeit, daß die Begabung eintritt, historisch, geschichtlich zu sehen, das heißt, die Zeit mitzurechnen bei dem, was eigentlich für die Evolution in Betracht kommt, die Zeit als einen realen Faktor aufzufassen. Das aber war insbesondere der Erkenntnis des Abendlandes vorbehalten, historischen Sinn zu entwickeln, Geschichte in ihrer Wahrheit zu durchschauen. Und darin unterscheiden sich die beiden Evolutionsströmungen des Morgenlandes und des Abendlandes, daß das Morgenland ungeschichtlich, unhistorisch, aber ungeschichtlich und unhistorisch in höchster Vollendung die Welt anschaut, während das Abendland zunächst beginnt, auf einen Impuls hin historisch, geschichtlich die Welt anzuschauen. Und die Anregung zu einem geschichtlichen Anschauen geht aus von der althebräischen Weltanschauung. Die gibt den ersten Impuls zum geschichtlichen Anschauen.
Рассмотрим теперь параллельно, в чем сущность
восточного мировоззрения. Там нам
всегда рассказывается о повторяющихся мировых эпохах. Рассказывается, что
произошло в начале и в конце первой мировой эпохи; потом говорится о начале
второй мировой эпохи и ее конце, о начале и затем о конце третьей мировой
эпохи. И действительно, тайна мирового развития во время Кришны была выражена
так, что было сказано: "Когда древняя культура третьей мировой эпохи стала
сухой, когда эта древняя культура приблизилась к своей осени и зиме, тогда
явился сын Васудевы и Деваки - Кришна, чтобы свести воедино для позднейшего
времени, то есть для четвертой эпохи, то, что как зародыш, как новое семя можно
было перенести из третьей эпохи в четвертую. Отдельные мировые эпохи видятся, как
следующие друг за другом годы в растительном мире. Циклы времен, которые
содержат в себе повторяющееся, - существенный элемент восточного мировоззрения.
Betrachten wir jetzt einmal nebeneinander, was die eigentlichen Essenzen morgenländischer Weltanschauungen sind. Da wird uns immer von den sich wiederholenden Weitenaltern erzählt. Es wird uns erzählt, was am Anfange des ersten, was am Ende des ersten Weltenalters geschieht. Dann wird erzählt der Beginn des zweiten Weltenalters, das Ende des zweiten Weltenalters, der Beginn des dritten, das Ende des dritten Weltenalters. Und richtig wird das Geheimnis des Weltenwerdens zur Zeit des Krishna so hingestellt, daß gesagt wird: Als die alte Kultur des dritten Weltenalters dürr und trocken geworden war, als die alte Kultur in ihren Herbst und Winter einrückte, da erschien als der Sohn des Vasudeva und der Devaki der Krishna, um zusammenzufassen für später, das heißt für den vierten Zeitraum, was sich als Keim, als neuer Same herüberbringen ließ aus dem dritten in den vierten Zeitraum. Die einzelnen Weltenalter erschienen einem so wie die aufeinanderfolgenden Jahre in bezug auf das Pflanzenwachstum. Zyklen von Zeiten, die das Sich-Wiederholende zum Inhalt haben, das ist das wesentliche Element der morgenländischen Weltanschauungen.
А
теперь сравним с этим мировоззрением в глубочайшей его структуре - в ее
вневременности - то, что сразу же выступает навстречу нам в Ветхом Завете. О,
это - значительное различие сравнительно с восточным мировоззрением! Тут мы
видим, как закладывается бегущая вперед реальная линия времени. Сначала нас
ведут к возникновению, к сотворению мира и присоединяют к его сотворению
историю человечества. Мы видим поступательное движение вперед через семь дней
сотворения мира, через время патриархов: от Авраама через Исаака и Иакова - все
развитие, все история. Повторяется ли где что-нибудь? Первый день сотворения
мира не повторяется во втором абстрактным образом; патриархи не повторяются в
пророках, время судей не повторяется во время царей и т.д. Потом приходит время
пленения. Везде нас вводят в драматическое развитие целого, где время играет
реальную роль, как и в отдельной человеческой жизни. Во всем Ветхом Завете нам
показывается время как реальный фактор происходящих событий, не предвидя
повторений. Прогресс есть то, что как особенный элемент входит в изложение
Ветхого Завета. Первый великий пример исторического способа рассмотрения - это
Ветхий Завет! Этим Западу было завещано историческое рассмотрение происходящих
событий.
Nun vergleichen wir mit diesen Weltanschauungen in ihrer tiefsten Struktur, in ihrer Zeitlosigkeit dasjenige, was uns gleich im Alten Testament entgegentritt. Oh, es ist ein beträchtlicher Unterschied gegenüber den morgenländischen Weltanschauungen! Da sehen wir, wie eine fortlaufende, reale Zeitlinie sich einlagert. Erst werden wir hingeführt zur Genesis, zur Schöpfung, und angegliedert wird an die Schöpfung die Menschheitsgeschichte. Wir sehen einen fortlaufenden Gang durch die sieben Schöpfungstage hindurch, durch die Patriarchenzeit hindurch; von Abraham herunter durch Isaak und Jakob alles Werden, alles Geschichte. Wo wiederholt sich etwas ? Nicht wird der erste Schöpfungstag in abstrakter Weise wiederholt in dem zweiten. Nicht werden die Patriarchen wiederholt in den Propheten. Die Königszeit wiederholt nicht die Richterzeit und so weiter. Dann tritt die Zeit der Gefangenschaft ein. Überall werden wir hingeführt in den ganzen dramatischen Fortgang, wo die Zeit eine reale Rolle spielt wie im einzelnen Menschenleben. Durch das ganze Alte Testament wird uns die Zeit als ein realer Faktor des Geschehens gezeigt, abgesehen von dem, was sich wiederholt. Der Fortschritt ist das, was als ein besonderes Element eintritt in die Darstellung des Alten Testamentes. Das erste große Beispiel einer historischen Betrachtungsweise ist dieses Alte Testament. Dadurch wird dem Abendlande das Vermächtnis übergeben zur historischen Betrachtungsweise.
Медленно
и постепенно научаются люди познавать то, что им открывается в ходе времени. И
можно сказать, что постоянно, именно тогда, когда в известном смысле приходят
новые откровения, имеет место своего рода возврат в прошлое. Великое и важное
было явлено в начале теософского движения. Но произошло то знаменательное, что
с самого начала это теософское движение было мало проникнуто историческим
способом рассмотрения. В этом вы можете убедиться, особенно если обратите
внимание на (в других отношениях выдающуюся, заслуживающую признания) книгу -
"Эзотерический буддизм" Синнетта (Альфред Перси Синнетт (1840-1921) -
"Эзотерический буддизм", Лондон, 1883 (нем. перевод - 1884 г.)). Все
те главы, в которые там проникает история, достаточно приемлемы для западного
душевного склада. Но там рядом есть другой элемент, который можно назвать
"неисторическим" - тот странный элемент, где говорится о великих и
малых циклах, о развитии по "рундам" (кругам) и расам; и все время
вещи излагаются так, как будто главное - в повторении: как за вторым кругом
приходит третий, за одной расой - другая раса, за одной подрасой следует другая
подраса и т.д. Попадают действительно в своего рода шестереночный механизм и
возлагают главное на повторение. Это было возвратом назад к уже преодоленному
способу мышления человечества.
Langsam und allmählich lernen erst die Menschen, was ihnen geoffenbart wird im Laufe der Zeit. Und so darf man sagen, daß immer wieder gerade dann, wenn in einem gewissen Sinne neue Offenbarungen kommen, eine Art Rückfall in das Vorhergehende stattfindet. Großes und Bedeutsames ist im Anfange der theosophischen Bewegung geoffenbart worden. Allein gerade das Merkwürdige ist eingetreten, daß gleich vom Beginn an die historische Betrachtungsweise dieses theosophische Leben wenig durchzogen hat. Davon können Sie sich insbesondere überzeugen, wenn Sie einen Blick werfen in ein sonst ausgezeichnetes, verdienstvolles Buch, in den "Esoterischen Buddhismus" von Sinnett. Alle Kapitel, die dort von Geschichte durchdrungen sind, werden für das abendländische Gemüt gut annehmbar sein. Aber daneben ist ein anderes Element, das wir das "unhistorische Element" nennen können, jenes sonderbare Element, wo geredet wird von großen und kleinen Zyklen, von dem Fortgang in Runden und Rassen, und wo immer die Sache so dargestellt wird, als wenn die Wiederholung die Hauptsache wäre, wie auf die zweite Runde die dritte folgt, wie auf die eine Hauptrasse die andere Hauptrasse, auf die eine Unterrasse die andere Unterrasse folgt und so weiter. Man kommt wirklich in eine Art von Räderwerk hinein und legt den Hauptwert auf die Wiederholung. Das war ein Rückfall in eine bereits überwundene Denkweise der Menschheit.
Тот же
способ мышления, который соответствует западной культуре, - исторический. А что
является следствием этого исторического элемента западноевропейской культуры?
Как раз познание некоего фокуса всего земного развития! Восток рассматривает
развитие как повторяющийся растительный процесс каждого года. Так в каждый
период выступали отдельные великие посвященные и повторяли (по меньшей мере
подчеркивается главным образом то, что они повторили) то, что уже было раньше.
Особенно подчеркивается абстрактным образом то, что каждый из них есть только
особое выражение того Единого, что развивается от эпохи к эпохе. Имели особый
интерес так представлять это развивающееся себе подобное, как в растительном
царстве обращают внимание на то, что открывается как форма и не различают
разные годы. Только в одном особом случае замечает человек, что и в жизни
растений различаются отдельные годы. Если он описывает лилию или лист
виноградника, ему неважно, было ли выращено растение в 1857 или 1867 году,
потому что все лилии похожи: они - выражение лилейного рода. Только там, где
это общее, повторяющееся, однородное, можно сказать -
"аполлоническое" в произрастании растений переходит в
"дионисийское", - там человек придает особую цену тому, что отдельные
годы различаются: годы изготовления вина! Тогда ему это важно различать, а
иначе ему нет никакого интереса сказать: это - форма лилии 1890 года или 1895
года.
Diejenige Denkweise, welche sich als der abendländischen Kultur angemessen ergibt, ist aber die historische. Und was ist die Folge dieses historischen Elementes der abendländischen Kultur ? Eben die Erkenntnis des einen Brennpunktes alles Erdenwerdens. Das Morgenland betrachtete das Werden wie den sich wiederholenden Pflanzenvorgang eines jeden Jahres. So traten in jeder Periode die einzelnen großen Initiierten auf und wiederholten - wenigstens betont man vorzugsweise das, was sie wiederholten -, was schon früher da war. Man betont besonders in abstrakter Weise, daß ein jedes nur die besondere Ausgestaltung ist des einen, was sich da von Epoche zu Epoche fortentwickelt. Man hatte das besondere Interesse, das sich fortentwik-kelnde Gleiche so darzustellen, wie man im Pflanzlichen durchaus das, was sich als Form offenbart, beachtet, und nicht die einzelnen Jahre unterscheidet. Nur in einem besonderen Falle beachtet der Mensch, wie sich auch im Pflanzenleben die einzelnen Jahre unterscheiden. Wenn er eine Lilie oder ein Weinblatt beschreiben will, kommt es ihm nicht darauf an, ob die Pflanze im Jahre 1857 oder im Jahre 1867 gewachsen ist; denn die Lilien gleichen sich, sie sind Ausprägungen der einen Lilienart. Nur, man möchte sagen, da, wo dieses allgemeine, sich wiederholende gleichartige "Apollinische" auch im Pflanzenwachstum ins "Dionysische" übergeht, da legt der Mensch einen besonderen Wert auch darauf, daß sich die einzelnen "Jahrgänge" unterscheiden: in den Weinjahren. Da kommt es ihm darauf an, zu unterscheiden ; aber sonst hat er kein Interesse zu sagen: Dies ist die Form der Lilie vom Jahre 1890 oder 1895.
Так
Востоку было в известном смысле неинтересно (хотя сравнение не возбранялось)
отличать воплощение Бодхисаттвы в третью эпоху от воплощения Бодхисаттвы во
вторую или в первую эпоху. Это были воплощения "Единого". В этой
склонности к Единому, в этом абстрактном заострении внимания на себе подобном и
состоит неисторичность восточных рассмотрений; и это же составляет, в сущности,
неисторичность всех рассмотрений дохристианских времен - за исключением
историчности подхода Ветхого Завета. С Ветхим Заветом вошло подготовительным
образом, а с Новым Заветом - в большей завершенности историческое рассмотрение.
Тут речь идет о том, чтобы рассматривать как целое всю линию развития, взирать,
не просто на то, что повторно возвращается в отдельных циклах, а на то, что
составляет фокус всего развития. И по праву говорят, что это просто бессмыслица
- полагать, что такого единственного фокуса развития не должно быть.
So hatte das Morgenland in einem gewissen Sinne auch kein rechtes Interesse daran - obwohl man den Vergleich nicht pressen darf -, die Verkörperung des Bodhisattva im dritten Zeitalter zu unterscheiden von der im zweiten oder im ersten Zeitalter. Es war die Verkörperung des "einen". Dieses Hinlenken auf das Eine, dieses abstrakte Zuspitzen auf das Gleiche macht das Unhistorische der morgenländischen Betrachtung aus, und es macht im Grunde genommen das Unhistorische aller Betrachtungen der vorchristlichen Zeitalter aus, außer der historischen Betrachtung des Alten Testamentes. Mit dem Alten Testament trat vorbereitend - und mit dem Neuen Testament in größerer Vollendung - die historische Betrachtung ein. Da kommt es denn darauf an, die Linie des Werdens als solche als ein Ganzes anzusehen. Da muß man nicht bloß auf das hinsehen, was in den einzelnen Zyklen wiederkehrt, sondern auf das, was den Brennpunkt alles Werdens ausmacht. Und da tritt dann das ins Recht, daß man sagt: Es ist ein einfaches Unding, davon zu sprechen, daß es einen solchen Brennpunkt des Werdens nicht geben soll.
Вот
тот пункт, где различные народы земного шара должны прежде всего научиться
пониманию исторического развития, где они должны уяснить, что это историческое
понимание, безусловно, необходимо для действительно реального рассмотрения
судеб человечества. Еще и теперь можно пережить, при условии, что не фанатичное
или вероисповедное, а действительно понятое христианство приносится на Восток и
хочет объективно стать рядом с другими религиями Востока, что тогда там
говорят: "У вас один Бог, который один раз воплотился в Палестине; у нас
же много воплощений Бога - поэтому мы впереди вас!" Такой ответ является
само собой разумеющимся с точки зрения Востока; он связан с особенной
способностью к узрению повторений Единого. Для Запада важно, что целое имеет
некий центр тяжести. Поэтому, если говорят о многих воплощениях Христа, делают
такую же ошибку, как если бы кто-нибудь сказал: "Да, это бессмысленно
говорить, что у весов должна быть только одна точка опоры, что на одной стороне
коромысла - груз, а на другой - гири; давайте подопрем весы в двух, трех, четырех
точках!" Но это-то и бессмыслица - весы могут иметь-только одну точку
опоры. И если хотят понять все развитие в целом, надо найти одну точку опоры,
один центр тяжести и не думать, что можно лучше подвинуться дальше, если искать
последовательные воплощения Христа. В этом отношении нации, народы земного шара
должны будут достигнуть понимания того, что в ходе истории само историческое
мышление, историческое понимание должно было однажды выступить как в высшем
смысле достойное человека.
Hier liegt der Punkt, wo sich die verschiedenen Völker über den Erdenkreis hin erst über das historische Werden verständigen müssen, wo sie sich erst klarwerden müssen, daß dieses Historische zu einer wirklich realen Menschheitsbetrachtung unbedingt notwendig ist. Man wird es heute noch erleben können, auch wenn nicht irgendein fanatisches oder konfessionelles, sondern ein wirklich gemeintes Christentum nach dem Orient gebracht wird und sich nur objektiv neben den anderen Religionen des Orients geltend machen will, daß dann gesagt wird: Ihr habt doch nur den einen Gott, der sich nur einmal in Palästina verkörpert hat; wir aber haben viele Verkörperungen des Gottes; da sind wir euch voraus. Diese Antwort wird eine ganz selbstverständliche sein vom Standpunkte des Morgenländers. Sie hängt zusammen mit seiner besonderen Begabung für das Hinsehen auf die Wiederholung des einen. Für den Abendländer aber muß gelten, daß das Ganze einen Schwerpunkt hat. Wenn daher von mehreren Verkörperungen des Christus gesprochen wird, so ist das derselbe Fehler, als wenn jemand sagen würde: Ja, man macht den Unsinn, zu sagen, daß man für die Waage nur einen Unterstützungspunkt brauche, daß auf der einen Seite die Last angreife und auf der anderen Seite die Gewichte; unterstützen wir die Waage an zwei, drei, vier Punkten! - Das ist aber ein Unsinn. Eine Waage kann nur einen Unterstützungspunkt haben. Und will man das ganze Werden verstehen, so muß man den einen Unterstützungspunkt, den einen Schwerpunkt, aufsuchen und nicht glauben, daß man besser fährt, wenn man aufeinanderfolgende Verkörperungen des Christus sucht. In dieser Beziehung werden sich die Nationen, die Völker, über den Erdkreis hin zu verständigen haben, daß im Laufe der Geschichte selbst die historische Denkweise, die historische Auffassung als die im höheren Sinne menschenwürdige erst eintreten mußte.
Это
происходило медленно, пока исторический способ рассмотрения человеческого
развития вышел сперва из своих самых примитивных состояний. Тут мы находим, что
это историческое развитие было впервые обозначено нам в Ветхом Завете постоянно
возвращающимся подчеркиванием того, что образует самое существо ветхозаветного
народа: его люди принадлежат к крови Авраама, Исаака и Иакова; она течет в
следующих друг за другом поколениях, и то, что развивается, есть, в сущности,
некая форма единокровного происхождения, наследования крови. Как человек в
следующих друг за другом эпохах своей жизни развивается, и время играет в этом
роль, так происходит и у всего ветхозаветного народа. И если точнее подойти к
конкретным фактам, то можно этот процесс смены поколений ветхозаветного народа
рассматривать подобно жизни одного человека, поскольку он естественным образом
развивается, поскольку он развивает в себе то, что может быть развито в
человеке в силу его физических задатков. Что могло произойти от того, что
отцовское всегда переходило на сына и т.д., и т.д. - это нам описано в Ветхом
Завете; и что могло возникнуть в его вероучении через то, что потомки всегда
держались за тех предков, какие им были кровно родственны, это также описано.
То важное, что в естественной жизни отдельного человека происходит через кровь,
обращено на все тело ветхозаветного народа. И как в отдельном человеке в
известное время выступает душевный элемент, как этот душевный элемент играет
особую роль, так это зафиксировано - и зто особенно интересно - уже в
историческом развитии Ветхого Завета.
Рассмотрим
ребенка: мы увидим, что сначала у него перевешивает естество, потребности тела.
Душевное еще скрыто в теле, оно еще не хочет полностью выступить.
Благосостояние тела достигается приятными впечатлениями от внешнего мира;
неприятные, тяжелые впечатления от внешнего мира тоже выражаются в душевных
проявлениях ребенка. Потом человек вырастает. Через то, что в нем естественно
развивается, душевное постепенно получает перевес, и мы вступаем в возраст,
который у разных людей приходит по-разному, но обычно на третьем десятке. Тогда
человек по-настоящему выявляет, что в нем есть душевное; тогда отступает назад
то, что является только телесными страданиями и потребностями; душевный склад
особенно выступает. Потом наступает время, когда человек становится способен
это свое душевное заставить отступить на задний план. Это длится у одного
дольше, у другого - короче; может быть, у кого-нибудь это особое душевное
состояние останется на всю жизнь. Но бывает и иначе, если человек на третьем
десятке своей жизни так явил то, что он сам есть, что ему кажется, будто, весь
мир только и ждал его специфическое душевное. Особенно проявляется это, если
человек имеет сильные духовные задатки; например, если он имеет особые
философские способности; тогда ему кажется, что мир только и ждал, пока он
придет и установит правильную философскую систему, ибо только его душевное к
этому пригодно! Из этого, впрочем, может получиться и правильное, хорошее.
Затем приходит время, когда человек начинает видеть, что может дать мир через
других, если воспринимают, что было совершено до сих пор.
Langsam geschah es, indem diese historische Art, das Menschenwerden anzuschauen, man möchte sagen, zuerst von den primitivsten Zuständen ausgegangen ist. Da finden wir, daß dieses geschichtliche Werden im Alten Testamente uns zuerst angedeutet wird durch das immer wiederkehrende Betonen, wie es das Wesen des alttestamentlichen Volkes ausmacht, daß man sagen kann, sie gehören zu dem Blut von Abraham, Isaak und Jakob; es rinnt durch die aufeinanderfolgenden Generationen hindurch, und was sich entwickelt, ist im Grunde genommen eine Form der Blutabstammung, der Blutfortpflanzung.
Wie ein Mensch in der Aufeinanderfolge seiner Lebensepochen den Fortschritt 2eigt, so daß die Zeit darin eine Rolle spielt, so ist das beim ganzen alttestamentlichen Volke der Fall. Und man wird, wenn man auf die genaueren Einzelheiten eingeht, tatsächlich diesen Verlauf der Generationen des alttestamentlichen Volkes so ähnlich auffassen können wie das Leben eines einzelnen Menschen, insofern er sich naturgemäß entwickelt, insofern er das in sich entwickelt, was sozusagen entwickelt werden kann am Menschen vermöge der physischen Anlage. Was dadurch geschehen konnte, daß immer überging das Väterliche auf den Sohn und so weiter, und so weiter, das wird uns geschildert im Alten Testament. Und was entstehen konnte an Bekenntnissen des Glaubens dadurch, daß die Nachkommen immer festhielten an denjenigen, mit denen sie blutsverwandt waren, das wird geschildert. Was im natürlichen Leben des einzelnen Menschen durch das Blut bedeutungsvoll geschieht, das wird angewendet auf den ganzen Körper des alttestamentlichen Volkes. Und wie im einzelnen Menschen zu einer gewissen Zeit sozusagen das seelische Element besonders herauskommt, wie dieses seelische Element eine besondere Rolle spielt, so wird das auch - und das ist ganz besonders interessant - in der geschichtlichen Entwickelung des Alten Testamentes schon festgehalten. Betrachten wir das Kind. Da werden wir sehen, daß bei ihm das Natürliche überwiegt. Die Bedürfnisse des Leibes überwiegen zunächst. Das Seelische steckt noch drinnen im Leibe, es will noch nicht ganz heraus. Wohlsein des Leibes wird bewirkt durch angenehme Eindrücke der Außenwelt. Unangenehme, peinliche Eindrücke der Außenwelt äußern sich auch in den seelischen Äußerungen des Kindes. Dann wächst der Mensch heran. Durch das, was sich in ihm natürlich entwickelt, gewinnt allmählich das Seelische die Oberhand, und wir treten in ein Lebensalter ein - es wird bei den verschiedenen Menschen verschieden liegen, aber im wesentlichen ist es so in den Zwanzigerjahren -, da wird der Mensch so recht herausbringen, was seelisch in ihm ist. Da wird zurücktreten, was rein körperliche Schmerzen und Bedürfnisse sind; die seelische Konfiguration kommt besonders heraus. Dann tritt die Zeit ein, wo der Mensch geeigneter wird, dieses Seelische, das in ihm selbst ist, mehr in den Hintergrund treten zu las sen. Das dauert wieder beim einen länger, beim дndern kürzer. Vielleicht bleibt einer auch ganz dabei, dieses ihm eigentümliche Seelische sein ganzes Leben hindurch festzuhalten. Aber es ist doch auch anderes vorhanden, wenn auch der Mensch oft in den Zwanzigerjahren so recht herausstellt, was er ist, daß es ihm vorkommt, als hätte die Welt nur gewartet auf das spezifische Seelische, das er hat. Insbesondere, wenn jemand starke geistige Anlagen hat, kommt dies heraus, so zum Beispiel, wenn jemand besondere philosophische Anlagen hat. Da zeigt es sich dann so, als ob die Welt nur daraufgewartet hätte, bis er kommt und das richtige philosophische System aufstellt, denn nur sein Seelisches ist dafür geeignet. Aber es kann auch das Richtige und Gute dabei herauskommen. Dann kommt die Zeit, in welcher man beginnt, das zu sehen, was die Welt durch andere hergeben kann, wo man anderes durch sich sprechen läßt, wo man aufnimmt, was bisher geleistet worden ist.
Наподобие
одного человека изображает Ветхий Завет все тело древнееврейского народа. Мы
видим, что развивается благодаря расовым особенностям этого народа во времена
Авраама, Исаака и Иакова; как все зависит от того, что этот народ имеет именно
эту кровь и эти расовые особенности. И, проследив то, что так описано, вы
скажете: "До известного момента в Ветхом Завете выступают некоторые
расовые особенности, как дающие импульсы; затем приходит время, когда этот
народ вырабатывает свою душу, что выражается подобно тому, как отдельный
человек выдвигает свое душевное на третьем десятке лет своей жизни. Это есть то
время, когда выступает пророк Илия, ибо пророк Илия проявляется как все
своеобразие души древнееврейского народа. Потом приходят другие пророки, о
которых я мог на днях сказать, что они суть души самых различных посвященных
других народов, - души, которые собрались в древнееврейском народе. Тогда душа
этого народа слышит то, что могут сказать души других народов. Как в великой
гармонии, как в некой симфонии смешивается то, что остается от Илии, и что души
других народов имеют сказать через других пророков, воплотившихся в
ветхозаветном народе.
So, wie der einzelne Mensch ist, so stellt das Alte Testament den ganzen Körper des althebräischen Volkes dar. Wir sehen, was sich durch die Rasseneigentümlichkeiten dieses Volkes alles entwickelt in der Zeit des Abraham, Isaak und Jakob, wie alles davon abhängt, daß dieses Volk gerade diese Bluts- und Rasseneigentümlichkeiten hat. Und verfolgen Sie, was da geschildert wird, dann werden Sie sagen: Bis zu einem bestimmten Moment treten gewisse Rasseneigentümlichkeiten als das die Impulse Gebende im Alten Testament auf. Dann kommt die Zeit, da dieses Volk seine Seele ausbildet, was sich so ausnimmt, wie der einzelne Mensch sein Seelisches in den Zwanziger Jahren hinstellt. Das ist da, wo der Prophet Elias auftritt, denn der Prophet Elias erscheint wie die ganze eigentümliche Seele des althebräischen Volkes. Dann kommen die anderen Propheten, von denen ich Ihnen vor einigen Tagen sagen konnte, daß sie die Seelen der verschiedensten Eingeweihten der anderen Völker sind, die sich in dem alttestamentlichen Volke versammeln. Da hört die Seele dieses Volkes auf dasjenige, was die Seelen der anderen Völker zu sagen haben. Wie in einer großen Harmonie, wie in einer Symphonie vermischt sich das, was von Elias bleibt und was die Seelen der anderen Völker durch die anderen Propheten zu sagen haben, die sich in dem alttestamentlichen Volke verkörpern.
Так созревает это тело древнееврейского народа. И оно неким образом умирает, когда он только духовное, то, что остается духовным, воспринимает в свою веру, в свое исповедание, как это видно во всем великолепии в описании Маккавеев. Хочется сказать: в этом описании Маккавеев является народ Ветхого Завета как постепенно состарившийся народ, тяготеющий к покою, но сознание вечности человеческой души непосредственно возвещает о себе из сынов Маккавеев. Вечность отдельного выступает перед нами как сознание народа. И теперь, когда тело народа само гибнет, его душа, словно семя, остается в новом образе. Где она, эта душа?
So reift dieser Körper des
althebräischen Volkes heran. Und er stirbt in einer gewissen Weise, indem
er nur das Geistige, das, was geistig bleibt, in seinen Glauben, in sein
Bekenntnis aufnimmt, wie wir es so herrlich sehen an der Darstellung der Makkabäer.
Man möchte sagen: In dieser Darstellung der Makkabäer erscheint das
altgewordene Volk des Alten Testamentes, das sich allmählich als
altgewordenes Volk zur Ruhe legt, aber das Bewußtsein von der Ewigkeit
der Menschenseele aus den Makkabäersöhnen unmittelbar kundgibt. Die
Ewigkeit des einzelnen tritt uns als Bewußtsein des Volkes entgegen. Und
es ist jetzt, indem der Körper des Volkes selber zugrunde geht, wie wenn
diese Seele als Seelensame in einer ganz neuen Gestalt bleibt. Wo ist sie, diese Seele ?
Душа
Илии одновременно есть душа ветхозаветного народа, когда она входит в
Крестителя, живет в Крестителе. После того, как он был посажен в темницу и
обезглавлен Иродом, - что происходит тогда с этой душой? Мы на это уже указали.
Эта душа становится самостоятельной, покидает тело, но действует дальше как
некая аура. И в область этой ауры вступает Христос Иисус. Где же душа Илии,
душа Иоанна Крестителя? Это достаточно ясно обозначено в Евангелии от Марка.
Душа Иоанна Крестителя, душа Илии - она становится групповой душой двенадцати
учеников; она живет в двенадцати дальше. Это нам очень, очень примечательно
изображено (хочется сказать на художественный манер), когда в Евангелии от
Марка рассказом о смерти Иоанна Крестителя говорится о том, каковы поучения,
так сказать, учительская манера Христа Иисуса в отношении толпы и в отношении
отдельных Его учеников. Мы об этом говорили. Но это изменяется, когда душа Илии
высвобождается из Иоанна Крестителя, когда она живет дальше как групповая душа
в двенадцати учениках. И это обозначено. Ибо с тех пор Христос предъявляет к
Своим двенадцати ученикам более высокие требования, чем раньше (перечтите
Евангелие от Марка, и вы отчетливо заметите это). Он требует от них, чтобы они
понимали более высокое. И весьма замечательно следующее: что такое они,
собственно, должны понимать и что же, когда они все-таки не поняли, Он позднее
ставит им в упрек. Читайте точно эту книгу! На одну сторону этой вещи я уже
указал: речь идет об умножении хлебов, когда Илия пришел к вдове в Сарепте, а
когда душа Илии высвободилась из Иоанна Крестителя, снова сообщается об
умножении хлебов. Но здесь Христос как раз требует от Своих учеников, что они
должны особенно понять смысл этого умножения хлебов. До тех пор Он таких слов
им не говорил. Но теперь, когда они должны понять, что за судьба у Иоанна
Крестителя после обезглавливания его Иродом, что происходит с пятью хлебами и
пятью тысячами людей, когда остатки были собраны в двенадцать корзин и что
происходит с семью хлебами и четырьмя тысячами людей, когда оставшееся собрали
в семь корзин, - тогда Он им говорит:
"Еще
не замечаете вы и не понимаете? Ваши души все еще затуманены?
У вас
есть глаза - а вы не видите, есть уши - а вы не слышите, и не мыслите о том,
что, когда Я пять хлебов преломил для пяти тысяч - сколько полных коробов вы
тогда собрали? Они говорят Ему: двенадцать.
А
когда потом семь хлебов между четырьмя тысячами - сколько полных корзин вы
собрали? Они сказали: семь.
И Он говорит им: "Неужели еще не понимаете?" (8, 17-21).
Diese Elias-Seele, zugleich ist sie die Seele des alttestamentlichen Volkes, als sie in den Täufer eintritt, im Täufer lebt. Da er gefangengesetzt und dann von Herodes geköpft wird, was geschieht da mit dieser Seele ? Wir haben es schon angedeutet. Diese Seele wird selbständig, verläßt den Leib, wirkt aber wie eine Aura weiter, und in das Gebiet dieser Aura tritt ein der Christus Jesus. Wo aber ist die Seele des Elias, die Seele Johannes des Täufers? Es ist im Markus-Evangelium deutlich genug angedeutet. Die Seele Johannes des Täufers, die Seele des Elias, sie wird die Gruppenseele der Zwölf, sie lebt in den Zwölfen und lebt in den Zwölfen weiter. Sehr, sehr merkwürdig wird uns das, man möchte sagen, in jener Art, wie künstlerisch gezeichnet wird, angedeutet, indem uns erzählt wird, bevor im Markus-Evangelium von dem Tode Johannes des Täufers gesprochen wird, wie der Unterricht sozusagen, die Lehrweise des Christus Jesus zu der großen Menge ist und wie zu seinen einzelnen Schülern. Wir haben davon gesprochen. Aber das дndert sich, als die Elias-Seele von Johannes dem Täufer frei wird, als sie wie eine Gruppenseele in den Zwölfen weiterlebt. Und das wird angedeutet. Denn von da ab - lesen Sie nach, man merkt es ganz deutlich - macht der Christus an seine Zwölf höhere Ansprüche als vorher. Er fordert von ihnen, daß sie Höheres verstehen. Und das sehr Merkwürdige ist dies, was sie gerade verstehen sollen und was es ist, das er, weil sie es nicht verstehen, ihnen später zum Vorwurf macht. Lesen Sie in diesem Buche genau! Auf die eine Seite der Dinge habe ich bereits hingewiesen: daß von einer Brotvermehrung die Rede ist, als Elias zu der Witwe nach Sarepta kommt, und daß, als die Elias-Seele frei wird von Johannes dem Täufer, wieder von einer Brotvermehrung berichtet wird. Aber jetzt verlangt der Christus gerade von seinen Jüngern, daß sie den Sinn dieser Brotvermehrung ganz besonders verstehen sollen. Vorher spricht er solche Art von Worten nicht zu ihnen. Dann aber, als sie verstehen sollen, was das Schicksal Johannes des Täufers nach der Enthauptung durch Herodes ist, was durch die fünf Brote mit den Fünftausend geschieht, wo die Brocken in zwölf Körben gesammelt werden, und was mit den sieben Broten und den Viertausend geschieht, wo die Brocken in sieben Körben gesammelt werden, da sagt er zu ihnen:
"Merket und verstehet ihr noch nichts ? Bleibt es bei der Verfinsterung eurer Seele?
Ihr habt Augen und sehet nicht, Ohren und höret nicht, und denket nicht daran,
da ich die fünf Brote gebrochen habe für die Fünftausend. Wieviel Körbe voll Brocken habt ihr da aufgehoben? Sie sagen zu ihm: Zwölf.
Und wie dann die sieben Brote unter die Viertausend, wieviel Handkörbe voll Brocken habt ihr aufgehoben? Und sie sagen zu ihm: Sieben.
Und er sagt zu ihnen: "Verstehet ihr noch
nicht?" (8, 17-21.)
Он делает им тяжелый упрек, что они то, что содержится в этих откровениях, не понимают. Почему? Потому что Он подразумевает: "Теперь дух Илии освободился, он живет в вас. И вы должны мало-помалу оказаться достойными, чтобы он проник в вашу душу, чтобы вы могли понимать более высокое, чем то, что понимали до сих пор". Когда Христос Иисус говорил к народу, Он говорил в притчах, в образах, потому что эти люди еще образовывали остаток тех, кто прежде видел в сверхчувственном мире в имагинациях, в имагинативных познаниях; так что Он должен был говорить к народу так, как говорили древние ясновидящие. По-сократовски, то есть следуя обычному разуму, Он мог излагать тем, кто как Его ученики происходили из ветхозаветного народа. Он им мог разъяснять притчи, Он мог говорить, обращаясь к новому пониманию, к тому, что стало обычным для человечества после того, как угасло древнее ясновидение. Но благодаря тому, что дух Илии подступил как некая групповая душа к двенадцати, проник в них как общая аура, - тем самым они сделались или, по меньшей мере, могли сделаться ясновидящими в некоем высшем смысле; теперь они могли то, чего не мог достигнуть каждый в отдельности, узреть все двенадцать вместе, просветленные духом Илии-Иоанна. К этому хотел их воспитать Христос.
Er macht ihnen den schweren Vorwurf, daß
sie das, was in diesen Offenbarungen enthalten ist, nicht verstehen
können. Warum? Weil er im Sinne hat: Jetzt ist der Geist des Elias
freigeworden, er lebt in euch, und ihr müßt euch nach und nach würdig
erzeigen, daß er in eure Seele eindringt, daß ihr Höheres
verstehen könnt, als ihr früher verstanden habt. Wenn der Christus
Jesus zur Menge sprach, so sprach er in Gleichnissen, in Bildern, weil diese
Menschen noch den Nachklang derjenigen bildeten, die das Übersinnliche
gesehen haben in den Imaginationen, in der imaginativen Erkenntnis; so
daß er zur Menge sprechen mußte in der Art, wie die alten Hellseher
gesprochen haben. Sokratisch, das heißt nach der gewöhnlichen
Vernunft auslegen konnte er es denen, die als seine Jünger aus dem
alttestamentli-chen Volke hervorgegangen sind. Er konnte ihnen die Gleichnisse
auslegen. Er konnte zu dem neuen Sinn sprechen, zu dem, was für die
Menschheit gewöhnlich geworden war, nachdem das alte Hellsehen verglommen
war. Aber dadurch, daß der Geist des Elias als eine Gruppenseele an die
Zwölf herangetreten ist, sie durchsetzt hat wie eine gemeinsame Aura,
dadurch wurden sie in einem höheren Sinne oder konnten wenigstens in einem
höheren Sinne hellsichtig werden, konnten das, was sie als einzelne nicht
erlangen konnten, als Zwölf zusammen, erleuchtet durch den Geist des
Elias-Johannes, erschauen. Dazu wollte der Christus sie erziehen.
К чему
же хотел Он их воспитать? Что такое, в сущности, весь рассказ об умножении
хлебов? Один раз, разделяя пять хлебов на 5000, - остатки наполняют двенадцать
корзин; второй раз - семь хлебов на 4000 - остатков семь полных корзин. Да, это
была всегда странная вещь для толкователей Библии. Теперь толкователи пришли к
согласию между собой, они говорят: "У людей был хлеб с собой, и когда их
рассадили рядами, тогда они распаковали его. - Это есть то, что, так сказать,
по традиции стоит у тех, кто хочет придерживаться Евангелия. Если принимать
вещи таким внешним образом, тогда они низводятся до какой-то внешней
драпировки, до внешней церемонии. Тогда неизвестно, зачем все это было
рассказано. С другой стороны, нельзя, естественно, думать и о черной магии,
хотя действительное наколдовывание большого количества хлеба из пяти или семи хлебов
было бы черной магией. Но здесь не может быть речи о черной магии, но также не
может иметь место и тот процесс, который кажется особенно правильным
филистерам, что люди принесли с собой хлеб и распаковали его. Здесь
подразумевается нечто особенное. Я при разборе других Евангелий указывал на
это, и в самих Евангелиях достаточно ясно указано на то, в чем здесь дело.
"...
И апостолы собрались возле Иисуса и доложили Ему все, что они сделали и чему
учили, и Он сказал им: "Соберитесь в отдаленном уединенном месте и'немного
отдохните". - (6,30-31).
Zu was wollte er sie erziehen? Was ist denn eigentlich im Grunde genommen diese ganze Erzählung von der Brotvermehrung, das eine Mal durch Verteilung von fünf Broten unter Fünftausend, die Überreste geben zwölf Körbe voll; das zweite Mal durch Verteilung von sieben Broten unter Viertausend, die Überreste geben sieben Körbe voll? Ja, das war immer eine sonderbare Sache für die Bibelerklärer. Heute sind die Erklärer darin übereingekommen, daß sie sagen: Die Leute haben halt Brot mit sich gehabt; und als sie angeordnet worden sind, reihenweise, da haben sie ihre Brocken ausgepackt. Das ist ja das, was heute sozusagen als Übereinkommen selbst bei denjenigen dasteht, die so recht festhalten wollen am Evangelium. Wenn man allerdings die Sachen in dieser äußerlichen Weise nimmt, dann sinken sie zu einer äußeren Draperie, zu einer äußern Zeremonie herunter. Man weiß nicht, warum dann die ganze Sache erzählt wird. Auf der anderen Seite darf man natürlich auch nicht an schwarze Magie denken; denn das wirkliche Hervorzaubern von einer ausgiebigen Menge Brot aus fünf, beziehungsweise sieben Broten wäre schwarze Magie. Aber es kann sich nicht um schwarze Magie handeln, auch nicht um einen Vorgang, der besonders zurechtgerückt erscheint für die Philister, wie wenn die Leute Brot mitgebracht und ausgepackt hätten. Es ist dabei etwas Besonderes gemeint. Ich habe schon bei der Auslegung der verschiedenen anderen Evangelien daraufhingedeutet, und es wird im Evangelium selbst deutlich genug darauf hingewiesen, um was es sich handelt.
"Und die Apostel sammelten sich bei Jesus und berichteten ihm alles, was sie getan und was sie gelehrt hatten.
Und er sagte zu ihnen: Zieht euch zurück
beiseit an einen einsamen Ort und ruhet ein wenig aus. " (6, 30-31.)
Это изречение мы должны как следует принять во внимание. Христос Иисус посылает апостолов в некое уединенное место, чтобы они немного отдохнули, а это значит, чтобы они перенеслись в то состояние, в какое приходят, когда уединяются. И что они тогда видят? Что они видят, находясь в некоем другом состоянии? Они приводятся к некоего рода новому ясновидению, в которое они переносятся потому, что на них находит дух Илии-Иоанна. До сих пор Христос разъяснял им притчи, теперь Он дает найти на них новому ясновидению. И что они видят? Они видят во всеобъемлющих картинах развитие человечества, они видят будущее; они видят, как постепенно приближаются к тому, что является импульсом Христа, люди будущего. То, что здесь рассказывается о двукратном умножении хлеба, - в духовном созерцании видели это ученики! Это есть акт ясновидения! И как все акты ясновидения, он проносится мимо, если к нему не привыкли. Поэтому ученики так долго его не понимают.
Diesen Ausspruch sollen wir wohl ins Auge fassen.
Der Christus Jesus schickt die Apostel an einen einsamen Ort, daß sie ein
wenig ausruhen, das heißt, daß sie sich in einen Zustand versetzen,
in den man eben kommt, wenn man in die Einsamkeit geht. Und was sehen sie da?
Was sehen sie da in einem anderen Zustande? Sie werden geführt zu einer
Art von neuem Hellsehen, in das sie dadurch versetzt werden, daß der
Geist des Elias-Johannes über sie kommt. Bis dahin hat der Christus ihnen
die Gleichnisse ausgelegt, jetzt läßt er über sie kommen ein
neues Hellsehen. Und was sehen sie? Sie sehen in umfassenden Bildern die
Menschheitsentwickelung, sie sehen die Zukunft, sie sehen, wie allmählich
heranrücken zu dem, was der Impuls des Christus ist, die Menschen der
Zukunft. Was hie,r erzählt wird als die zweimalige Brotvermehrung, im
Geistigen haben es die Jünger gesehen. Ein hellseherischer Akt ist es. Und
als hellseherischer Akt ist er so wie ein anderer hellseherischer Akt: er
huscht vorüber zunächst, wenn man seiner ungewohnt ist. Daher verstehen die Jünger ihn so lange nicht.
В
целом то, что нас вообще в последующих докладх постоянно будет все больше
занимать (это яснее всего видно из Евангелия от Марка), это то, что рассказы от
внешнего чувственного бытия переходят к передаче ясновидческих моментов, и что
мы только тогда понимаем Евангелие, когда рассматриваем его с точки зрения
духовного исследования. Тут речь идет о времени после обезглавливания Иоанна,
когда в силу вступает импульс Христа. Он тогда стоит в мире. На взгляд внешних
чувств, сам Христос является, как одинокая личность, которая не может много
сделать. В современном смысле обученному ясновидческому взору показывается то
время: Христос выступает не только среди тех, кто был тогда в Палестине, но и
среди тех, которые появятся во всех следующих поколениях. Все они собираются к
Нему, и то, что Он может им дать, это дает Он для тысяч и тысяч. И так видят
Его апостолы. Они видят Его так действующим: как с тех пор и через тысячи лет
Он духовно посылает импульс во все перспективы будущего, как приходят к Нему
эти будущие люди. Это они видят! Это есть процесс, когда они в особенной мере
связаны в духе со Христом.
Das ist es überhaupt, was uns nun in den folgenden Vorträgen immer intensiver beschäftigen wird - am meisten wird es ersichtlich im Markus-Evangelium -, daß die Erzählungen vom äußeren Sinnensein übergehen in Wiedergabe von hellseherischen Momenten und daß wir das Evangelium nur verstehen, wenn wir es vom Gesichtspunkte der geistigen Forschung aus auffassen. Da steht man, sagen wir, in der Zeit, von der die Rede ist, nach der Enthauptung des Johannes, hat auf sich wirken lassen den Christus-Impuls; der steht da in der Welt. Mit dem äußeren Blick der Sinne erscheint einem zunächst der Christus selber als die einsame Persönlichkeit, die nicht viel wirken kann. In den im gegenwärtigen Sinne geschulten hellseherischen Blick tritt die Zeit ein! Der Christus tritt nicht nur unter diejenigen, die damals in Palästina waren, sondern auch unter diejenigen, welche da in allen folgenden Geschlechtern aufgehen werden. Sie alle versammeln sich um ihn, und was er ihnen geben kann, das gibt er für Tausende und aber Tausende. Und so sehen ihn die Apostel, die Zwölf. So sehen sie ihn wirken, von damals ausgehend und durch die Jahrtausende hindurch, wie er geistig den Impuls in alle Perspektiven der Zukunft hineinwirft, wie herbeikommen alle die zukünftigen Menschen. Das schauen sie. Es ist ein Vorgang, wo sie im besonderen Maße im Geiste mit dem Christus verbunden sind.
Мы
должны особенно принять во внимание то, что, начиная с этого места,
спиритуальное начинает проникать во все изложение Евангелия от Марка. Как это
своеобразно, и как Евангелие все больше вырастает, если принимать это во
внимание, это будет занимать нас в следующих докладх. А теперь надо обратить
внимание на одно. На одну сцену надо указать, которая может быть понята только
через духовнонаучный род исследования. Это сцена, которая идет вскоре вслед за
описанной.
"...
И Иисус и Его ученики вышли в местность близ Кесарии Филипповой; и по дороге
спрашивал Он Своих учеников так: "Что люди говорят обо Мне, кто есть Я?
Они же
сказали Ему: "Иоанн Креститель, а другие - что Илия, а еще другие - что
один из пророков".
И Он
спросил их: "А вы, скажите вы, Кто Я?" Петр сказал ему в ответ:
"Ты - Христос".
И Он
строго воспретил им говорить кому-либо о Нем.
И он
начал учить их, что Сын Человеческий много должен пострадать, быть отверженным
старейшинами и первосвященниками и книжниками, и претерпеть смерть и в третий
день воскреснуть.
И Он
говорил с ними совсем открыто об этом. Но Петр, отозвав Его, начал прекословить
Ему.
Он же
обернулся и, взглянув на своих учеников, выбранил Петра так: "Отойди от
Меня, сатана; ты думаешь не о том, что Божие, но о том, что человеческое"
(8, 27-33).
Das müssen wir insbesondere ins Auge fassen, daß das Spirituelle von jetzt ab die ganze Darstellung des Markus-Evangeliums zu durchdringen beginnt. Wie das eigentümlich ist und wie das Evangelium immer mehr wächst und wächst, wenn man dies ins Auge faßt, das wird uns in den folgenden Vorträgen noch beschäftigen. Jetzt aber sei auf eines aufmerksam gemacht. Auf eine Szene sei hingewiesen, die nur verstanden werden kann durch diese geisteswissenschaftliche Art der Forschung. Es ist die Szene, welche bald nach der eben angeführten eintrat.
"Und Jesus und seine Jünger zogen hinaus in die Ortschaften bei Cäsarea Philippi. Und unterwegs befragte er seine Jünger also: Was sagen die Leute von mir, wer ich sei ?
Sie aber sagten zu ihm: Einige sagen, du seist Johannes der Täufer; und andere sagen, du seist Elias; andere aber, du seist einer von den Propheten.
Und er befragte sie: Ihr aber, was sagt ihr, wer ich sei? Antwortete ihm Petrus und sagte zu ihm: Du bist der Christus.
Und er bedräute sie, daß sie niemandem von ihm sagen sollten.
Und er begann sie zu belehren, daß der Sohn des Menschen viel leiden müsse und verworfen werde von den Ältesten und den Hohepriestern und den Schriftgelehrten, und den Tod erleiden werde und nach drei Tagen auferweckt werde.
Und er redete ganz offen davon. Und Petrus zog ihn an sich heran und begann ihn zu schelten.
Er aber wandte sich um, und da er seine Jünger
sah, schalt er den Petrus also: Weiche hinter mich, Satan! du denkst nicht, was
Gott ansteht, sondern was den Menschen." (8, 27-33.)
Можно
сказать: твердый орешек для исследователей Евангелия! Ибо что, собственно, есть
в этом месте? В нем все так, что, если не обратиться к спиритуальному
исследованию, понять этого нельзя. Христос спрашивает учеников: "Что
говорят люди, кто - Я?" - И они отвечают: "Некоторые говорят, что Ты
- Иоанн Креститель" Но Иоанн Креститель незадолго перед этим был
обезглавлен! А Христос, ведь, уже учил, когда Иоанн еще был. Значит, люди
говорят явную бессмыслицу, когда принимают Христа за Крестителя, в то время как
Креститель еще был здесь? Если они говорят: Он Илия или один из пророков - это
еще сойдет. Но теперь Петр говорит: "Ты - Христос!" Это значит, что
он возвещает нечто совершенно великое, что могло сказать только самое святое в
нем, в Петре. А немногими/строками дальше Христос ему говорит: "Отойди от
Меня, скатана, ты говоришь не о том7что надлежит Богу, а только людям".
Можно ли поверить, что после того, как Петр сказал такие великие вещи, Христос
его так бранит, называя сатаной? Или - как можно понять, когда пред тем
сказано: "Он строго воспретил им, чтобы они никому не говорили об
этом". Итак, это значит: никому не говорите, что Петр почитает Его за
Христа! А дальше сказано, что Он начал их учить, что Сын Человеческий должен
будет много пострадать, быть отвергнут, убит и воскреснуть на третий день, и Он
говорил о том совсем открыто. А затем, когда Петр прекословит Ему в этом, Он
называет Петра "сатаной". И самое удивительное, что там еще сказано:
"... И Иисус и ученики вышли в местность близ Кесарии Филипповой" и
т.д. Все время рассказывается, как они обращаются к Нему, а потом опять
сказано: "И Он начал их учить" и т. д. А потом еще сказано: "Он
же обернулся и, взглянув на Своих учеников, выбранил Петра". Раньше было
сказано: "Он учил их, говорил с ними". Что же Он все это делал,
повернувшись к ним спиной? Ибо ведь сказано, что Он обернулся и взглянул на
Своих учеников. Не стоял же Он к ним спиной и говорил в пространство?
Man möchte sagen: eine harte NuЯ für die Evangelienforschung! Denn was ist eigentlich alles in dieser Stelle? Es ist eigentlich, wenn man nicht in die spirituelle Forschung einrücken will, alles darin so, daß man es nicht verstehen kann. Der Christus fragt die Jünger: "Was sagen die Leute, wer ich sei?" Und sie antworten: "Einige sagen, du seist Johannes der Täufer." Aber Johannes der Täufer ist doch kurz vorher enthauptet worden, und der Christus hat doch schon gelehrt, als Johannes der Täufer noch da war. Sollen die Leute offenbaren Unsinn reden, wenn sie den Christus für den Täufer Johannes halten und der Täufer doch noch da ist? Wenn sie sagen, er sei Elias oder ein anderer Prophet, so ginge das noch an. Nun aber, Petrus sagt: "Du bist der Christus ", das heißt, er tut etwas kund, was ganz großartig ist, was nur das Heiligste in ihm sprechen kann. Und wenige Zeilen darnach soll der Christus zu ihm sagen: "Satan, weiche hinter mich! du sagst etwas, was Gott nicht ansteht, sondern den Menschen"? Kann jemand glauben, daß, nachdem Petrus diese großartigen Dinge gesagt hat, ihn der Christus mit " Satan " beschimpft ? Oder kann man verstehen, wenn vorher gesagt wird: "Er bedräute sie, daß sie niemand davon sagen sollten ", also, das heißt: Sagt keinem, daß der Petrus ihn für den Christus hält? Und dann heißt es weiter: "Er begann sie zu lehren, daß des Menschen Sohn viel leiden müsse, verworfen werde, getötet werde und nach drei Tagen auferweckt werde. Und er redete ganz offen davon." Und dann, nachdem ihn der Petrus deswegen schilt, nennt er den Petrus einen " Satan ". Und das Kurioseste, was noch darinnen liegt: es heißt: " Und Jesus und seine Jünger zogen hinaus in die Ortschaften von Cäsarea Philippi" und so weiter; immer wird erzählt, wie sie zu ihm sprechen, und dann wird noch einmal gesagt: "Und er begann sie zu belehren" und so weiter. Dann aber heißt es: '"Er aber wandte sich um, und da er seine Jünger sah, schalt er den Petrus." Also vorher ist gesagt: Er sprach zu ihnen, er belehrte sie. Ja, hat er das alles getan, indem er mit dem Rücken zu ihnen gewendet war? Denn es heißt dann: "Er wandte sich um und sah seine Jünger." Hat er ihnen denn den Rücken zugewendet und in die Luft gesprochen?
Вы
видите целый клубок непонятностей в одном этом месте. Можно только удивляться,
что такие вещи принимаются без того, чтобы искать к ним истинные'и реальные
объяснения. Но просмотрите все толкования Евангелий и поищите объяснений: либо
проскакивают через эти места, либо пытаются провести что-то совсем курьезное.
Споры и дискуссии бывали; но мало кто скажет, что от таких дискуссий он стал
умнее.
Sie sehen: ein ganzes Knäuel von Unverständlichkeiten liegt in die ser einzelnen Stelle. Man wundert sich nur, daß solche Dinge hingenommen werden, ohne daß wahrhafte und wirkliche, reale Erklärungen gesucht werden. Aber gehen Sie die Evangelienerklärung durch: entweder huscht man über solche Stellen hinweg, oder man sucht das Allerkurioseste anzuführen. Auch Streite und Diskussionen waren da; wenige aber werden behaupten, daß sie durch solche Diskussionen gescheiter geworden sind.
Но
установим лишь одно и поставим перед нашей душой, что было сказано. Как мы
указали, после смерти Иоанна Крестителя душа Илии-Иоанна перешла как групповая
душа в учеников, и тогда было произведено первое настоящее "чудо", в
отношении которого мы будем все больше видеть, как его понимать. И вот, там мы
находим совершенно непонятное место, в котором передано следующее: Христос
говорит с учениками, спрашивая их - "Как думают люди о том, что теперь
происходит?" Не правда ли, этот вопрос можно поставить и так? Потому что
людям важнее всего было знать, откуда исходят те действия, которые теперь
совершаются. На это отвечают ученики: "Люди думают, что это бродит вокруг
(если мы употребим это тривиальное выражение) Иоанн Креститель, или Илия, или
еще какой-нибудь другой пророк. А благодаря тому, что это происходит, совершаются
те действия, которые можно было наблюдать". - "А вы как думаете? -
спрашивает Христос, - отчего эти вещи происходят?" - Тогда говорит Петр:
"Они происходят оттого, что Ты - Христос!" - Этим Петр, в смысле
Евангелия от Марка, ввел себя в своем познании как бы в узловой момент развития
человечества. Ибо что он этим, в сущности, сказал? Рассмотрим, что он сказал.
Nun wollen wir nur das eine festhalten und vor unsere Seele hinstellen, was gesagt ist. Nachdem wir angedeutet haben, daß nach dem Tode Johannes des Täufers, da die Elias-Johannes-Seele übergeht als eine Gruppenseele in die Jünger, das erste wirkliche "Wunder " vollbracht wird, von dem wir aber immer mehr und mehr sehen werden, wie es zu verstehen ist, da finden wir eine vollständig unverständliche Stelle, in der dargestellt wird: der Christus Jesus spricht zu seinen Jüngern, fragt sie: "Was glauben die Leute, was jetzt geschieht?" Nicht wahr, diese Frage darf man auch so stellen; denn den Leuten kam es vor allen Dingen darauf an, wovon die Wirkungen ausgehen, die jetzt geschehen. Darauf antworten die Jünger: "Die Leute meinen, es gehe" - wenn wir einen trivialen Ausdruck gebrauchen wollen -"Johannes der Täufer um, oder es gehe der Elias um oder ein anderer der Propheten; und dadurch, daß dies geschieht, geschähen die Wirkungen, die eben beobachtet worden sind." - "Aber wovon glaubt ihr", so fragt der Christus Jesus, "daß die Dinge herkommen?" Da sagt Petrus: "Sie kommen davon her, daß du der Christus bist." Damit hat Petrus im Sinne des Markus-Evangeliums sich selber in seiner Erkenntnis hingestellt wie den Knotenpunkt in der Menschheitsentwickelung. Denn was hat er damit eigentlich gesagt? Stellen wir uns vor Augen, was er gesagt hat.
Великие
водители человечества прежних времен,.были посвященными, которые были проведены
в святых мистериях вплоть до заключительного акта посвящения. Это были те,
которые дошли до врат смерти, погрузились в стихии, провели три дня вне своего
тела, пребывая в сверхчувственном мире; потом они были вновь пробуждены и стали
посланцами, провозвестниками сверхчувственных миров. Это были великие водители
человечества, которые стали посвященными таким образом. Вот Петр говорит:
"Ты - Христос!" - то есть Ты - Водитель, Который не прошел через
мистерии, - Который пришел прямо из Космоса и теперь есть Водитель
человечества! Исторически однажды должно было быть совершено на земном плане
то, что иным образом происходило при посвящении. Это было что-то неслыханное,
что тем самым высказал Петр. Что же надо было сказать в ответ Петру? Ему надо
было сказать: "Это есть нечто такое, что нельзя выносить в людскую массу,
это есть нечто такое, о чем самые священные, самые древние законы говорят, что
это должно оставаться мистерией. О мистериях нельзя говорить" - В этот
момент это надо было сказать Петру.
Diejenigen, welche die großen Menschheitsführer waren in der vorhergehenden Zeit, das waren die Initiierten, die bis zum letzten Akt der Initiation in den heiligen Mysterien geführt worden waren. Es waren die, welche bis an die Pforte des Todes herangetreten waren, die in die Elemente untergetaucht waren, drei Tage außerhalb ihres Leibes verweilt hatten, während dieser dreier Tage aber in den übersinnlichen Welten waren, danach wieder auferweckt waren und nun Kundschafter, Botschafter waren von den übersinnlichen Welten. Das waren immer die großen Menschheitsführer, die Initiierten, die es auf solche Weise geworden. Petrus sagt nun: "Du bist der Christus", das heißt: Du bist ein Führer, der nicht so durch die Mysterien gegangen ist, der aus dem Kosmos gekommen ist und jetzt Menschheitsführer ist. Historisch, einmal soll das auf den Plan der Erde gestellt werden, was sonst in seiner anderen Weise bei der Initiation geschehen ist. Es war etwas Ungeheures, was Petrus damit aussprach. Was mußte man denn dem Petrus sagen? Man mußte ihm sagen: Das ist etwas, was man nicht unter die Menge bringen darf; das ist etwas, wovon die heiligsten, ältesten Gesetze sagen, daß es Mysterium bleiben muß. Man darf nicht von den Mysterien sprechen. - In diesem Moment mußte man das dem Petrus sagen.
Однако
весь смысл дальнейшего развития человечества состоял в том, что с Мистерией
Голгофы то, что до тех пор совершалось только в глубинах мистерий, было
вынесено на арену мировой истории. Благодаря тому, что совершилось на Голгофе,
благодаря трехдневному лежанию в гробнице, Воскресению было выставлено
исторически на земной план то, что совершалось в глубинах, во мраке мистерий.
Иными словами: то, что почиталось священным законом: о мистерии надо молчать,
теперь, в наступивший момент времени, это должно было быть нарушено! Люди
установили законы, согласно которым о мистериях надо молчать. Но теперь
мистерии должны быть раскрыты посредством Мистерии Голгофы! Вот - решение в
душе Христа! Величайшее всемирно-историческое решение, которое Он принимает для
Себя: то, что до сих пор по законам людским всегда должно было храниться в
молчании, должно быть теперь явлено перед глазами всех, перед мировой историей!
Nun ist aber der ganze Sinn der weiteren Menschheitsentwickelung der, daß mit dem Mysterium von Golgatha das, was sich sonst nur in den Tiefen der Mysterien abgespielt hatte, hinausgestellt worden ist auf den Plan der Weltgeschichte. Durch das, was auf Golgatha geschehen ist, das Drei-Tage-im-Grabe-Liegen, das Auferwecktwerden, durch das ist historisch hinausgestellt auf den Erdenplan, was sonst in den Tiefen, in dem Dunkel der Mysterien geschehen war. Mit anderen Worten: Was als heiliges Gesetz gegolten hat, daß man schweigen müsse über dieses Mysterium, jetzt ist der Zeitpunkt gekommen, wo das durchbrochen werden muß. Die Menschen haben die Gesetze aufgerichtet, wonach man über die Mysterien zu schweigen hat. Jetzt aber müssen die Mysterien durch das Mysterium von Golgatha offenbar werden. Ein Entschluß in der Seele des Christus, der größte welthistorische Entschluß ist es, da er sich vornimmt: was bis jetzt immer nach Menschengesetz hat verschwiegen werden müssen, das muß jetzt gezeigt werden vor aller Augen, vor der Weltgeschichte.
Помыслим
себе о моменте всемирно-исторического размышления Христа, об этом моменте Его
всемирно-исторического раздумья: "Я взираю на все развитие человечества;
оно запрещает мне своими законами говорить о смерти и воскресении, о
пробуждении, о святой мистерии посвящения! Нет! Я послан Богами на Землю, чтобы
это явить. Я не должен считаться с тем, что говорят люди; я должен считаться с
тем, что Мне говорят Боги!" Решение раскрыть мистерии готовится в этот
момент. И Христос должен отбросить от своей души нерешительность, которая,
пожалуй, может происходить оттого, что Он хотел бы в эволюции держаться того,
что дано человеческими установлениями. "Отойди от меня, нерешительность! И
да возрастает во мне решение явить перед всем человечеством то, что до сих пор
было в глубинах мистерий!" - В связи со Своим собственным решением, когда
Он должен отвергнуть то, что может сделать Его нерешительным, говорит Христос:
"Отойди от Меня!" И Он принимает в этот момент решение совершить то,
зачем Он послан Его Богом на Землю.
Denken wir uns einen Augenblick welthistorischen Nachdenkens in dem Christus, einen Augenblick welthistorischen Besinnens: Ich blicke hin auf die ganze Menschheitsentwickelung. Sie verbietet mir durch ihre Gesetze, zu sprechen über den Tod und die Auferstehung, die Auferweckung, über das heilige Mysterium der Initiation. Nein. Ich bin ja von den Göttern heruntergeschickt auf die Erde, um es offen bar zu machen. Ich darf mich nicht nach dem richten, was die Menschen sagen; ich muß mich nach dem richten, was die Götter mir sagen. - Der Entschluß, die Mysterien offenbar zu machen, bereitet sich in diesem Augenblick vor. Und abwerfen von seiner Seele muß der Christus die Unentschlossenheit, die etwa davon kommen könnte, daß er halten möchte in der Evolution, was Menschengebote gegeben haben. -Weiche von mir, Unentschlossenheit, und wachse in mir, Entschluß, dasjenige hinzustellen vor die ganze Menschheit, was bisher in den Tiefen der Mysterien gewesen war! - Zu seinem eigenen Entschluß, als er zurückzuweisen hat, was ihn unentschlossen machen kann, sagt der Christus: "Weiche von mir!" und nimmt sich vor in diesem Moment, dasjenige auszuführen, wozu er von seinem Gotte auf die Erde heruntergeschickt worden ist.
В этом
месте мы имеем дело с величайшим всемирно-историческим монологом об
обнародовании мистерий - монологом Бога, никогда дотоле не бывшем в земной
эволюции. Вовсе не удивительно, что этот монолог Бога сперва не понятен
человеческому интеллекту. Мы должны глубоко проникать, если хотим в какой-то
мере быть достойными его понять. Через него дело Богов несколько продвинулось
вперед. Об этом завтра.
Wir haben es an dieser Stelle zu tun mit dem
welthistorisch größten Monolog, der jemals in der ganzen
Erdenevolution stattgefunden hat, mit dem Monolog des Gottes von dem
Offenbarmachen der Mysterien. Kein Wunder, daß der Monolog des Gottes
nicht von vornherein für Menschenintellekt verständlich ist,
daß wir tief schürfen müssen, wenn wir uns nur einigermaßen
würdig machen wollen, um diesen Monolog des Gottes, durch den die Tat des
Gottes ein Stück weitergeht, zu verstehen. Davon morgen weiter.
Без
всякого сомнения, было бы лучше при рассмотрениях разъясняемого Евангелия,
иметь возможность совершенно не касаться остальных Евангелий, потому что таким
образом достигалось бы самое чистое и наилучшее понимание основного тона
отдельного Евангелия. Однако не исключено, что такое рассмотрение, когда ни
один луч света не будет брошен с одного Евангелия на другие, может легко
вызвать неправильное понимание. Ибо как раз то, что вчера было представлено как
"величайший всемирно-исторический монолог", могло бы быть неверно
понято, если бы кто-нибудь хотел сослаться на то, что было тогда сказано в
докладх в Берне о сходном месте в Евангелии от Матфея. Причем упрек, который был
бы сделан с такой точки зрения, в глубочайшем логическом смысле был бы подобен
тому как если бы сказали: "Здесь, на этой сцене, стоял человек, а слева от
него был букет роз". А в другой раз прочитали бы: "Здесь, на этой
сцене, стоял человек, а справа от него был букет роз". И тогда бы тот, кто
не присутствовал, сказал бы: "Это не согласуется, ибо в первый раз стоял
букет слева, а второй раз - справа!" Все дело в том, где стоял сам этот
наблюдатель, - тогда оба описания правильны. Так надо принимать Евангелия. Мы
имеем дело не с абстрактной биографией Иисуса Христа, но с целым миром как
внешних, так и оккультных фактов, которые здесь приведены.
SIEBENTER VORTRAG Basel, 21. September 1912
Am besten wäre es zweifellos, wenn man bei den Betrachtungen, die sich an das eine oder andere der Evangelien erklärend anknüpfen sollen, immer ganz absehen könnte von den anderen Evangelien; denn dadurch würde das reinste und beste Verständnis des Grundtones des einzelnen Evangeliums zustande kommen. Allein es liegt nahe, daß eine solche Betrachtungsweise - wenn man gar nicht den einen oder anderen Lichtstrahl von einem Evangelium aus auf die anderen wirft -doch leicht Mißverständnisse hervorrufen kann. So könnte gerade das, was gestern als der "welthistorisch größte Monolog" angegeben worden ist, leicht mißverstanden werden, wenn irgend jemand nicht genau, sondern etwas oberflächlich zu Rate ziehen wollte, was zum Beispiel in Anlehnung an das Matthäus-Evangelium über die ähnliche Stelle gesagt werden muß und auch damals bei den Vorträgen in Bern gesagt worden ist. Und zwar wäre ein Einwand, der etwa von einem solchen Gesichtspunkt aus gemacht würde, im tieferen logischen Sinne eigentlich doch dasselbe, wie wenn es eine Mitteilung gäbe: Hier auf diesem Podium stand einmal ein Mensch, und zu seiner Linken stand ein Rosenbukett - und ein andermal würde man lesen: Hier auf diesem Podium stand einmal ein Mensch, und zu seiner Rechten stand ein Rosenbukett -, und wenn jemand, der nicht daran beteiligt gewesen wäre, dann sagen würde: Das stimmt nicht; denn das eine Mal stand das Rosenbukett rechts, und das andere Mal stand es links. Es kommt eben darauf an, wo der betreffende Beobachter gestanden hat; dann sind beide Sätze richtig. So muß man die Evangelien nehmen. Wir haben es eben nicht zu tun mit einer abstrakten Biographie des Christus Jesus, sondern mit einer reichen Welt von äußeren sowohl wie okkulten Tatsachen, die hier dargestellt sind.
Для
того, чтобы постичь эту точку зрения, возьмем еще раз то, что мы назвали вчера
"величайшим всемирно-историческим монологом" - разговор Бога с Самим
Собой. Мы должны уяснить себе, что то, что разыгрывалось в ходе всех событий,
совсем особенным образом происходило между Христом Иисусом и Его апостолами,
Его ближайшими учениками. И то, что .было сказано вчера, что дух Илии, после
того, как он освободился от физического тела Иоанна Крестителя, действовал как
некий род групповой души учеников, - это должно быть особенно привлечено к
этому рассмотрению. То, что тогда происходило, разыгрывалось не так, что об
этом можно рассказать просто внешним образом, но совершалось гораздо более
сложным образом. Это было до известной степени внутреннее, глубокое
взаимодействие между душой Христа и душой двенадцати. То, что происходило в
душе Христа, это были многозначительные процессы, преисполненные значения для
того времени. Но все, что происходило в душе Христа, отражалось еще раз, словно
в зеркале, в душах учеников, - но поделенным на двенадцать частей, так что
каждый из двенадцати переживал, как в зеркальном отражении, то, что происходило
в душе Христа Иисуса; однако каждый из них переживал это несколько иначе.
Um diesen Gesichtspunkt ins Auge zu fassen, nehmen wir jetzt einmal das, was gestern der "welthistorisch größte Monolog" genannt worden ist, das Selbstgespräch des Gottes. Wir müssen uns darüber klar sein, daß das, was im Fortgange des Ganzen sich abspielte, sich ganz besonders zwischen dem Christus Jesus und seinen Jüngern, seinen nächsten Schülern, zutrug. Und was gestern gesagt worden ist, daß eigentlich der Geist des Elias, nachdem er befreit war von dem physischen Leib Johannes des Täufers, wie eine Art von Gruppenseele der Jünger wirksam war, das muß zu einer solchen Betrachtung noch ganz besonders hinzugezogen werden. Was damals vorging, das spielte sich nicht nur so ab, daß man es einfach in einer äußerlichen Weise erzählen kann, sondern es spielte sich in einer viel komplizierteren Weise ab. Es war gewissermaßen eine innere und tiefe Wechselbeziehung zwischen der Seele des Christus und der Seele der Zwölf. Was in der Seele des Christus vorging, das waren für die damalige Zeit alles bedeutungsvolle Vorgänge, Vorgänge reicher Art, vielfältige Vorgänge. Aber alles, was in der Seele des Christus vorging, spielte sich gleichsam noch einmal ab wie in einer Art von Spiegelbild, in einer Art von Reflex, in den Seelen der Jünger, aber in zwölf Teile geteilt; so daß jeder der Zwölf einen Teil dessen wie im Spiegelbilde erlebte, was in der Seele des Christus Jesus vorging, aber jeder der Zwölf etwas anderes.
То,
что происходило в душе Христа Иисуса, происходило, как великая гармония,
великая симфония, - и это отражалось в душе каждого из двенадцати, звучало, как
примерно может звучать один из двенадцати инструментов оркестра. Поэтому каждое
событие, относящееся к одному или нескольким ученикам, надо изображать с двух
сторон. Можно описать, как данное происшествие выглядит в душе Христа -
например вчера был представлен великий всемирно-исторический монолог Христа
Иисуса. Можно описать, как это там происходило и переживалось, - тогда событие
выглядит так, как было представлено вчера. Но в некотором отражении оно
происходит и в душе Петра. В то время как у Христа Иисуса оно захватывает все
человеческое, это же у Петра происходит как двенадцатая часть полноты
человеческого, двенадцатая часть или один знак из всего Зодиакального круга
созвездий полноты Христова Духа. Поэтому, в отношении Самого Христа Иисуса это
надо представить иначе.
Was in der Seele des Christus Jesus vorging, vorging wie eine große Harmonie, wie eine große Symphonie, das spiegelte sich in der Seele jedes der Zwölf in der Weise etwa wie das, was eines von zwölf Instrumenten geben kann. Daher kann man ein jegliches Ereignis, das sich auf einen oder mehrere der Jünger besonders bezieht, nach zwei Seiten hin schildern. Man kann schildern, wie sich das betreffende Ereignis ausnimmt in der Seele des Christus, so zum Beispiel, was gestern als der große welthistorische Monolog des Christus Jesus hingestellt worden ist; man kann schildern, wie es sich dort abspielte, wie es sich dort erlebte. Da nimmt es sich eben so aus, wie es gestern dargestellt worden ist. Aber in einem gewissen Spiegelbilde geht es auch vor in der Seele des Petrus. Dasselbe Seelenerlebnis geht in Petrus vor. Aber während es bei dem Christus Jesus die ganze Menschlichkeit einnimmt, geht dasselbe in Petrus so vor, daß es ein Zwölftel ist des gesamten Menschentums, ein Zwölftel oder ein Tierkreiszeichen des gesamten Christus-Geistes. Daher muß man es in einer anderen Weise darstellen, wenn man es darstellt in bezug auf den Christus Jesus selbst.
Так
надо говорить в смысле Евангелия от Марка; ибо в нем содержатся примечательные
вещи и совершенно особенно представлено то, что происходило в душе Самого
Христа Иисуса. В Евангелии от Матфея, напротив, представлено больше то, что
относится к душе Петра и что Христос Иисус может привнести для объяснения того,
что происходит в душе Петра. Читайте Евангелие точно, тогда вы сможете прийти к
тому, что в Евангелии от Матфея в специально добавленных словах, дается
описание со стороны Петра. Иначе зачем там прибавлены слова: "Блажен ты,
Симон, сын Ионы; ибо не плоть и кровь открыли тебе это, но Мой Отец в
Небесах" (Мф. 16, 17). Другими словами: нечто из того, что чувствовала
душа Христа Иисуса, чувствует и душа Петра. Но в то время, как душа Петра
чувствует, что Его Учитель есть Христос, - это представлено так, что Петр на
момент поднят до переживания высшего "Я", охвачен тем, что он таким
образом пережил, и затем, так сказать, опять сваливается на землю. Но все-таки
он смог проникнуть к познанию того, что с другой целью происходило в душе
Христа. И раз он был способен к этому, то и происходит передача ему власти
ключей, о которой говорится в Евангелии от Матфея (Мф. 16, 19) и о чем было
сказано при разъяснении Евангелия от Матфея. Наоборот, в Евангелии от Марка
сильно подчеркнуты только те слова, которые показывают, что это событие -
независимо от того, чем оно было для Петра, - разыгрывается одновременно и
параллельно как монолог Бога.
So muß man reden, wenn man es darstellt im Sinne des Markus-Evangeliums ; denn in diesem werden die markanten Dinge dargestellt, und es wird ganz besonders dasjenige dargestellt, was sich in der Seele des Christus Jesus selbst vollzog. Im Matthäus-Evangelium dagegen wird dargestellt, was sich mehr auf die Seele des Petrus bezieht und was der Christus Jesus beitragen kann zur Erklärung dessen, was sich in der Seele des Petrus vollzieht. Lesen Sie das Evangelium genau, dann werden Sie darauf kommen können, wie im Matthäus-Evangelium in noch besonders hinzugefügten Worten die Darstellung von der Seite des Petrus ist. Denn warum werden dort die Worte zugefügt: "Selig bist du, Simon, Sohn des Jona; denn Fleisch und Blut hat es dir nicht geoffenbart, sondern mein Vater in den Himmeln"? (Matth. 16, 17.) Mit anderen Worten: Etwas von dem, was die Seele des Christus Jesus gefühlt hat, fühlt auch die Seele des Petrus. Aber indem die Seele des Petrus fühlt, daß sein Meister der Christus ist, ist das so auszulegen, daß Petrus eine Weile heraufgehoben ist zu einem Erleben im höheren Ich und überwältigt wird von dem, was er auf diese Weise erlebt, und sozusagen wieder zurückfällt. Aber dennoch war es ihm möglich, hindurchzudringen zu der Erkenntnis, die sich mit anderer Absicht, mit anderem Ziel in der Seele des Christus abspielt. Und weil er dazu fähig war, deshalb jene Übertragung der Schlüsselmacht, von der im Matthäus-Evangelium die Rede ist (Matth. 16, 19) und von der auch bei der Erklärung des Matthäus-Evangeliums gesprochen worden ist. Dagegen haben wir im Markus-Evangelium nur herausgehoben kräftig und einzig diejenigen Worte, welche anzeigen, daß das Ereignis, abgesehen von dem, was es in dem Petrus war, sich abspielte gleichzeitig, parallel, als der Monolog des Gottes.
Так
должны мы принимать эти вещи. Тогда мы почувствуем также и то, как обходится
Христос Иисус со своими, как Он их ведет от ступени к ступени - и после того,
как на них перешел дух Илии-Иоанна, Он может их вести дальше в понимании
спиритуальных тайн. И тогда только мы почувствуем, какое имеет значение, что к
тому месту, которое мы вчера в заключение обозначили как монолог Бога,
присоединяется и сцена так называемого просветления или преображения.
Это опять важный элемент в драматической композиции Евангелия от Марка. Чтобы
осветить это Преображение, мы должны указать на нечто такое, что связано со
многим, что необходимо для понимания представленного в Евангелиях.
So müssen wir diese Dinge nehmen. Dann fühlen wir aber auch, wie der Christus Jesus eigentlich mit den Seinigen vorgeht, wie er sie führt von Stufe zu Stufe, wie er, nachdem der Geist des Elias-Johannes auf sie übergegangen ist, sie weiter führen kann im Verständnis der spirituellen Geheimnisse, als er sie früher führen konnte. Und dann fühlen wir erst, welche Bedeutung es hat, daß an die Stelle, die wir gestern am Schlüsse besprochen haben als den Monolog des Gottes, sich anschließt die sogenannte Verklärungs- oder Verwandlungsszene. Das ist wieder ein bedeutendes Element in der dramatischen Komposition des Markus-Evangeliums. Um diese Verklärung zu beleuchten, müssen wir auf einiges hinweisen, das mit vielem zusammenhängt, was zum Verständnisse der Darstellung in den Evangelien nötig ist; zunächst auf eines.
Вы можете в Евангелии от Марка и в других Евангелиях прочесть, как Иисус Христос говорит о том, что Сын Человеческий должен будет много пострадать, что Он подвергнется нападкам со стороны книжников и первосвященников, что Он будет убит и на третий день воскреснет. И везде отчетливо показано, что до известного момента апостолы этого оборота речи о страданиях, смерти и воскресении Сына Человеческого не могут понять - как трудно им понимание именно этого места (9, 31-32). Почему мы встречаемся с этим своеобразным фактом? Почему для апостолов возникают трудности как раз в отношении понимания собственно Мистерии Голгофы? Что же, собственно, есть Мистерия Голгофы? Мы уже упоминали: это не что иное, как выведение посвящения из глубин мистерий на арену всемирной истории. Конечно, есть важная разница между всевозможными посвящениями и Мистерией Голгофы. Разница - в следующем.
Sie können es im Markus-Evangelium und auch
in den anderen Evangelien öfter lesen, wie der Christus Jesus davon
spricht, daß des Menschen Sohn viel leiden müsse, daß er
angefallen würde von den Schriftgelehrten, von den Hohenpriestern,
daß er getötet würde, daß er nach drei Tagen auferweckt würde.
Und Sie finden überall bis zu einem gewissen Punkt hin deutlich
angedeutet, wie die Apostel zunächst diese Redewendung von dem leidenden,
sterbenden und auferweckten Menschensohn nicht verstehen können, wie sie
Schwierigkeiten haben gerade im Verständnis dieser Stelle (9, 3i-sz).
Warum begegnen wir dieser eigentümlichen Tatsache? Warum treten
Schwierigkeiten bei den Aposteln gerade in bezug auf das Verständnis des
eigentlichen Mysteriums von Golgatha auf? Was ist denn dieses Mysterium von
Golgatha? Wir haben es schon erwähnt. Es ist nichts anderes als das
Herausholen der Initiation aus den Tiefen der Mysterien auf den Plan der
Weltgeschichte. Natürlich ist ein ganz bedeutsamer Unterschied zwischen
einer jeglichen Initiation und dem Mysterium von Golgatha. Der Unterschied liegt in folgendem.
Посвящаемый
в мистерии различных народов проделывал в известной степени то лее самое: он
был приводим к страданиям, к трехдневной "кажущейся" смерти, когда
его дух находился вне тела в спиритуальных мирах, а потом возвращался, и в теле
мог вспомнить о том, что он испытал в духовном мире, и мог выступать как
вестник тайн духовного мира. Так что можно сказать: прохождение через смерть,
хоть и не такую, которая вполне отрывает дух от физического тела, а только на
время, - это есть посвящение. Пребывание вне тела и возвращение в физическое
тело, чтобы тем самым сделаться вестником божественных тайн, - это есть
посвящение. Оно производилось после тщательной подготовки, когда посвящаемый
получал возможность так сконцентрировать силы своей души, что она могла жить
три с половиной дня, не пользуясь инструментом физического тела. А затем, после
этих трех с половиной дней, душа должна была снова соединиться с физическим
телом. Посвящаемый должен был проделать это через восхождение в высшие миры - в
стороне от обычных исторических событий.
Wer in den Mysterien der verschiedenen Völker initiiert worden ist, hatte in einer gewissen Weise dasselbe durchgemacht. Er wurde gebracht zu Leiden, zu einem dreitägigen, man möchte sagen, scheinbaren Tod, wo sein Geist außerhalb seines Leibes in den spirituellen Welten weilte, wo dann sein Geist wieder zurückgebracht wurde in seinen Leib, so daß der Geist in dem Leib sich erinnern konnte an das, was er in der geistigen Welt durchgemacht hatte, und er als ein Bote auftreten konnte für die Geheimnisse der geistigen Welt. Man kann also sagen, ein Hingehen zum Tode, wenn auch nicht zu dem Tode, der den Geist vollständig, sondern der ihn nur für eine Zeit vom physischen Leibe trennt, das ist die Initiation. Ein Verweilen außerhalb des Leibes und ein Zurückkehren in den physischen Leib und dadurch ein Bote werden der göttlichen Geheimnisse, das ist die Initiation. Sie vollzog sich nach sorgfältiger Vorbereitung, nachdem der Betreffende in die Lage gekommen war, in sich die Kräfte der Seele so verdichtet zu haben, daß er in diesen dreieinhalb Tagen leben konnte, ohne die Instrumente seines physischen Leibes zu gebrauchen. Dann aber, nach diesen dreieinhalb Tagen, mußte er sich wieder mit seinem physischen Leib vereinigen. Er hatte also sozusagen durch Entrückung in eine höhere Welt, abseits von den gewöhnlichen historischen Ereignissen, das durchgemacht.
Другой
по своей внутренней сущности, но подобной во внешнем явлении была Мистерия
Голгофы. События, которые развертывались во время пребывания Христа в теле
Иисуса из Назарета, вели к тому, что фактически наступала физическая смерть для
физического тела Иисуса из Назарета, что Дух Христа три дня находился вне
физического тела, а затем вернулся, но не в физическое тело, а в уплотненное
эфирное тело - в столь уплотненное эфирное тело, что ученики могли Его
воспринимать, как это описано в Евангелиях; так что Христос мог странствовать и
быть видимым также после события Голгофы. Тем самым посвящение было совершено
как историческое событие; прежде оно, скрытое от внешних глаз, происходило в
глубинах мистерий, и - единственный раз - было явлено перед всем человечеством.
Этим посвящение было неким образом извлечено из мистерий - было совершено одним
Христом перед глазами всех. Но именно этим был положен конец старого мира -
начались новые времена.
Anders in seinem inneren Wesen, aber ähnlich in der äußeren Erscheinung war das Mysterium von Golgatha. Die Ereignisse, die sich während des Verweilens des Christus in dem Leib des Jesus von Na-zareth abspielten, führten dahin, daß nun tatsächlich der physische Tod eintrat für den physischen Leib des Jesus von Nazareth, daß der Geist des Christus die drei Tage außerhalb des physischen Leibes weilte, dann aber zurückkehrte und jetzt nicht in den physischen Leib, sondern in den verdichteten Ätherleib, so verdichtet, daß ihn die Jünger wahrnehmen konnten, wie es in den Evangelien geschildert ist; so daß der Christus wandeln konnte und sichtbar werden konnte auch nach dem Ereignis von Golgatha. Damit war also als ein historisches Ereignis die Initiation hingestellt, die sonst, den äußeren Augen entzogen, in den Tiefen der Mysterien sich zugetragen hatte, war als ein einmaliges Ereignis hingestellt vor die ganze Menschheit. Damit war in einer gewissen Weise die Initiation herausgeholt aus den Mysterien, war durch den einen Christus vollbracht vor aller Augen. Aber eben damit ist der Abschluß der alten Welt gegeben, ist der Beginn der neuen Zeit gekommen.
Из
нашего изображения пророков вы видели, что дух пророчества и то, что через этот
дух давалось древнееврейскому народу, был другой, чем дух посвящения у иных
народов. Другие народы имели водителей, посвященных, получивших свой дар так,
как только что было описано. У древнееврейского народа было не так. Здесь мы не
имеем дела с посвящением, но со стихийным выступлением духа в телах тех, кто
выступал как пророки, - с теми, кто являются как "гении
спиритуально-сти". Это оказывалось возможным потому, что в качестве
пророков в древнееврейском народе выступали те души, которые в прошлых
воплощениях были посвященными у других народов; и то, что давали еврейскому
народу, они переживали, как воспоминание о том, что получили при посвящении.
Так воссияние света спиритуальной духовной жизни было иным у древнееврейского
народа, чем у других народов: у последних это происходило через деяние, через
посвящение, а у ветхозаветного народа выстуупало как дар, который давался тому,
кто действовал в этом народе как пророк.
Aus der Darstellung, die von den Propheten gegeben worden ist, haben Sie ersehen, daß der Geist des Prophetentums und das, was durch diesen Geist dem althebräischen Volke gegeben worden ist, anders war als der Geist der Initiation der anderen Völker. Die anderen Völker hatten Führer, die Initiierte waren, die so initiiert waren, wie es eben dargestellt worden ist. Das war beim althebräischen Volke nicht so der Fall. Da haben wir es nicht mit Initiationen wie bei anderen Völkern zu tun, sondern wir haben es zu tun, wie wir gehört haben, mit einem elementaren Hervortreten des Geistes in den Leibern der jenigen, die als Propheten auftauchten, mit etwas, was wie Genies der Spiritualität hervortritt. Und damit das sein kann, sehen wir, daß bei den mittleren Propheten diejenigen Seelen im althebräischen Volke auftreten, die in den früheren Inkarnationen Initiierte bei den anderen Völkern waren, damit sie das, was sie dem althebräischen Volke geben, wie eine Erinnerung an das erleben, was sie in der Initiation empfangen haben. So war das Hereinleuchten des spirituellen Lebens anders beim alttestamentlichen Volke und anders bei den anderen Völkern. Bei den letzteren geschah es durch die Handlung, durch die Initiation, beim alttestamentlichen Volke kam es durch die Gaben, die denen eingepflanzt wurden, die eben als Propheten unter dem Volke wirkten.
Воздействием
своих пророков древнееврейский народ был подготовлен к тому, чтобы пережить то
единственное Посвящение, которое было теперь не посвящением человека, а
посвящением некой космической Индивидуальности (если можно говорить о
"посвящении", что тут, собственно, уже неправильно). Этим
древнееврейский народ был подготовлен воспринять то, что должно было выступить
вместо древнего посвящения, а именно - правильным образом воспринять
Мистерию Голгофы. Но это обусловило также и то, что апостолы, принадлежащие к
ветхозаветному народу, не понимали слов, характеризующих посвящение. Христос
Иисус говорит о посвящении, и Он описывает его как устремление к смерти,
трехдневное пребывание в гробнице и пробуждение. Если бы Он это описание
посвящения дал Своим ученикам иначе, они бы Его поняли, но так как этот род
речи был непривычен в ветхозаветном народе, двенадцать этот род описания не
поняли. Поэтому нам правильно показано, что апостолы удивились не понимая, о
чем идет речь, когда Он говорит о страданиях, смерти и воскресении Сына
Человеческого.
Durch dieses Wirken seiner Propheten wurde das althebräische Volk dazu vorbereitet, jene einzigartige Initiation zu erleben, die jetzt nicht die Initiation eines Menschen, sondern die Initiation einer kosmischen Individualität war, wenn man dann noch von Initiation sprechen will, was eigentlich nicht mehr richtig ist. Dadurch wurde das althebräische Volk vorbereitet, das zu empfangen, was an die Stelle der alten Initiation treten sollte: in richtiger Art hinzuschauen auf das Mysterium von Golgatha. Dadurch aber ist auch gegeben, daß die dem alttestamentlichen Volke angehörenden Apostel zunächst kein Verständnis haben für die Worte, welche die Initiation charakterisieren. Der Christus Jesus spricht von der Initiation, und er drückt sich so aus, daß er sagt: Hineilen zum Tode, drei Tage im Grabe sein, dann auferweckt werden. Das ist die Beschreibung der Initiation. Hätte er diese Beschreibung der Initiation seinen Schülern anders gegeben, so hätten sie ihn verstanden. Weil aber diese Art zu sprechen nicht heimisch war beim alttestamentlichen Volke, deshalb verstanden die Zwölf diese Art der Beschreibung zunächst nicht. Daher werden wir mit Recht darauf hingewiesen, wie die Apostel erstaunt sind und nicht wissen, wovon er redet, als er von dem Leiden und Sterben und Auf-erwecktwerden des Menschensohnes spricht.
Такие
вещи даны как раз вполне в смысле исторического описания, в духе того, что
происходило прежде. Когда древний посвященный переживал свое посвящение, это
происходило таким образом, что в то время как он находился вне своего тела, -
он был в высшем мире, не в мире обычного чувственного бытия. Он был соединен,
находясь вне тела, с фактами высшего плана. Когда он потом возвращался в свое
тело - чем было то, что он пережил в духовном мире, свободный от тела? Это было
воспоминанием. Он мог сказать: "Я вспоминаю, как вспоминают то, что
пережили вчера или третьего дня, мои переживания в свободном от тела
состоянии". И он мог за них ручаться. Ничего большего не происходило,
кроме того, что посвященные в своей душе носили тайны духовных миров, как
человеческая душа несет воспоминания о пережитом вчера. И как душа соединена с
тем, что она сохраняет как воспоминание, так посвященные носили в себе тайны
духовных миров, были с ними соединены.
Solche Dinge sind also durchaus im Sinne der historischen Darstellung im Geiste dessen, was geschehen ist. Wenn der alte Initiierte seine Initiation erlebte, da geschah das mit ihm, daß er, während er außerhalb seines Leibes weilte, in einer höheren Welt war, nicht in der Welt des gewöhnlichen Sinnenseins. Er war vereinigt außerhalb des Leibes, man kann sagen, mit den Tatsachen eines höheren Planes. Wenn er dann wieder in seinen Leib zurückkam, was war dann dasjenige, was er in der spirituellen Welt leibfrei erlebt hatte? Erinnerung war es. Er mußte so sprechen, daß er sagen konnte: Ich erinnere mich, wie man sich sonst an das erinnert, was man gestern und vorgestern erlebt hat, an meine Erlebnisse im leibfreien Zustande. Und er konnte für sie zeugen. Zu wesentlich mehr kam es bei den Initiierten nicht, als daß sie in ihrer Seele die Geheimnisse von den spirituellen Welten trugen, wie die Menschenseele die Erlebnisse von gestern als Erinnerung in sich trägt. Und wie die Seele vereinigt ist mit dem, was sie als Erinnerung bewahrt, so trugen die Initiierten in sich die Geheimnisse der spirituellen Welten, waren mit ihnen vereinigt.
Почему
это было так? Это было так потому, что до времени Мистерии Голгофы душа
человека на Земле вообще не была способна к тому, чтобы допустить в
"Я" небесные царства, сверхчувственные миры. Они совершенно не могли
дойти до настоящего "Я", не могли соединиться с "Я". Только
если взирали, выходя из себя самих, или предчувствовали через ясновидение, как
это было в древние времена, можно сказать, в грезах выходили за свои пределы
или через посвящение выходили из "Я", люди могли войти в
сверхчувственные миры. Но внутри "Я" не было никакого понимания, не
было никакой способности суждения в отношении высших миров. Так это было
когда-то. Всеми теми силами, которые принадлежали "Я", человек до
Мистерии Голгофы не мог соединиться со спиритуальными мирами.
Warum war das so? Es war so aus dem Grunde, weil bis zur Zeit des Mysteriums von Golgatha des Menschen Seele auf der Erde überhaupt nicht geeignet war, in das Ich hineinkommen zu lassen die Reiche der Himmel, die übersinnlichen Welten. Sie konnten gar nicht bis zum wirklichen Ich kommen, konnten sich mit dem Ich nicht vereinigen. Nur wenn man über sich selber hinaussah oder hinausahnte durch das Hellsehen, wie es in den alten Zeiten war, wenn man, ich möchte sagen, sich hinausträumte oder durch die Initiation aus dem Ich herauskam, konnte man in die übersinnlichen Welten hineinkommen. Aber innerhalb des Ich gab es kein Verständnis, keine Urteilskraft für die höheren Welten. So war es nun schon einmal. Mit all den Kräften, die zum Ich gehören, konnte sich der Mensch vor dem Mysterium von Golgatha nicht mit den spirituellen Welten vereinigen.
Это
была тайна, которая должна была уясниться людьми через Иоанново Крещение, а
именно, что теперь пришло время, когда Царство Небесное должно светить вплоть
до "Я", подступить вплоть до "Я", до земного "Я".
Все более и более в ходе времен указывалось, что человек в древние времена не
мог то, что он переживал как свое душевное, поднять в сверхчувственные миры! В
древние времена была дисгармония между переживанием настоящей человеческой
родины, то есть духовного мира, и тем, что разыгрывалось внутри человека (если
их душевное угодно обозначить как "Я"). Это человеческое внутреннее
было отделено от духовного мира; с ним можно было соединиться только в
исключительных состояниях. И если вся мощь того, что позднее должно было стать
"Я", что должно было позднее жить в человеке, если вся мощь, все
импульсы этого "Я" все-таки однажды наполняли тех или иных людей,
скажем, через посвящение или через воспоминание о прежде пережитом посвящении,
выступавшее в позднейшем воплощении, - если тогда мощь "Я", еще не
предназначавшегося для человеческой телесности, пробивалась как сила в
эту_телесность, - что происходило тогда? Что тогда происходило - на это всегда
указывалось: тогда сила "Я", слишком могущественная для человеческой
телесности в дохристианские времена, не находила, так сказать, себе места в
человеческой телесности - пробивала, разрушала то, что было предназначено для
"Я".
Das war das Geheimnis, das durch die Johannes-Taufe den Leuten klarwerden sollte, daß jetzt die Zeit herangekommen war, wo die Reiche der Himmel bis ins Ich hineinleuchten sollten, bis an das Ich, das Erden-Ich, herankommen sollten. Oh, es war immer wieder und wieder durch die Zeiten hin angedeutet worden, wie eigentlich in den alten Zeiten das, was der Mensch darleben konnte als sein Seelisches, nicht in die übersinnlichen Welten hinaufkommen konnte. Wie eine Disharmonie war es für die alten Zeiten zwischen dem Erleben der eigentlichen menschlichen Heimat, der geistigen Welt, und dem, was, wenn man auch das alte Seelenhafte als Ich bezeichnen will, im menschlichen Innern sich abspielte. Dieses menschliche Innere war abgetrennt von der geistigen Welt; man konnte sich nur in Ausnahmezuständen mit ihr vereinigen. Und wenn alle Gewalt dessen, was später "Ich" werden sollte, was später im Menschen wohnen sollte, wenn alle Gewalt, alle Impulse dieses Ich dennoch einmal die Menschen ausfüllten, sagen wir durch die Initiation oder durch die Erinnerung an eine vorher erlebte Initiation in einer späteren Inkarnation, wenn da die Gewalt des Ich, des noch nicht für die menschliche Leiblichkeit bestimmten Ich, sich hineindrängte als Kraft in die menschliche Leiblichkeit, was geschah dann ? Was dann geschah, das wird immer angedeutet: dann hat in den vorchristlichen Zeiten die über die menschliche Leiblichkeit hinausgehende Kraft des Ich sozusagen nicht recht Platz in dem Leibe, durchbricht das, was für das Ich bestimmt ist.
Итак, люди, которые несут в себе нечто от сверхчувственного мира так, что уже в дохристианские времена напоминают о том, чем позднее должно стать "Я" - они разрушают этой силой "Я" свою телесность, потому что сила "Я" слишком велика для дохристианских времен. И на это указывается, например, тем, что у известных индивидуальностей, если они имеют в себе силу "Я", в их воплощении это "Я" только потому может в них пребывать, что их тело как-нибудь ранено или имеет легко ранимое место, которое потом и ранится. Тогда человек в каком-то месте своей телесности подвластен окружающему миру больше, чем через всю остальную телесность. Нам достаточно вспомнить об уязвимой пяте Ахилла, о ранимости Зигфрида, об Эдипе, где сила "Я" пробивает телесность. Нам указывается наличием ранения, что только подвергшееся разрушению тело подходит к величию "Я", к сверхчеловеческой силе "Я", находящегося в нем.
Solche Menschen also, die mehr von der übersinnlichen Welt in sich tragen, die von der übersinnlichen Welt so etwas in sich tragen, was schon in der vorchristlichen Zeit gleichsam an das erinnert, was das Ich später werden soll, die zerbrechen mit dieser Ich-Kraft ihre Leiblichkeit, weil diese Ich-Kraft zu stark ist für die vorchristliche Zeit. Und das wird angedeutet zum Beispiel dadurch, daß bei gewissen Individualitäten in ihrer Verkörperung, wenn sie diese Kraft des Ich in sich haben, dieses Ich nur dadurch in ihnen weilen kann, daß der Leib in irgendeiner Weise verletzt ist oder verletzbar ist, irgendeine leicht verletzbare Stelle hat, die dann auch verletzt wird. Da ist der Mensch durch irgend etwas an sich mehr, als es durch seine übrige Leiblichkeit der Fall ist, der Umgebung ausgesetzt. Wir brauchen uns nur an die Verwundbarkeit des Achill an der Ferse, an die Verwundbarkeit des Siegfried, an Цdipus zu erinnern, wo die Gewalt des Ich die Leiblichkeit durchbricht. Da wird uns angedeutet an dem Vorhandensein der Verwundung, daß nur ein zerbrochener Leib zu der Größe des Ich, zu der übermenschlichen Kraft des Ich paßt, die dadrinnen ist.
Что
этим, собственно, должно быть сказано, может очень значительно выступить перед
нашей душой. Предположим, какой-нибудь человек в дохристианское время был бы в
себе наполнен (не обязательно, чтобы это было сознательно) всеми импульсами,
всеми силами, которые позднее должны проникнуть в "Я" и с этой
"сверх-Я-силой", сверхчеловеческой силой погрузился бы в свое тело;
тогда он должен был бы разбить это тело и не таким его видеть, каково оно,
когда в нем живет слабое "Я" или слабое душевное существо. Он должен
был бы видеть его иначе - тот человек древних времен, который имел бы в себе
всю мощь "Я", чтобы иметь возможность выходить из своего тела. Он
видел бы его как разрушенное тело под влиянием сверх-"Я", - увидел бы
его с ранами, потому что только слабое "Я" или слабое душевное существо
в древние времена могло проникать в тело, не разрушая его.
Was hiermit eigentlich gesagt werden soll, es kann vielleicht, wenn es in einer anderen Weise formuliert wird, noch ganz bedeutsam vor unsere Seele treten. Nehmen wir an, irgendein Mensch in der vorchristlichen Zeit würde - es braucht nicht mit Bewußtsein zu sein - mit allen Impulsen, mit allen Kräften, die später das Ich durchdringen sollen, in sich erfüllt sein und würde mit dieser, man möchte sagen, Über-Ich-Kraft, mit dieser übermenschlichen Kraft untertauchen in seinen Leib. Er müßte diesen Leib zerbrechen und ihn nicht so sehen, wie er ist, wenn das schwache Ich - oder das schwache Innere - dadrinnen ist. Er müßte ihn anders sehen, der Mensch der alten Zeit, der alle Gewalt des Ich in sich dazu gehabt hätte, daß er heraustreten konnte aus seinem Leibe. Er würde ihn so gesehen haben, wie er als zerbrochener Leib ist unter dem Einflüsse des Ober-Ich, würde ihn mit allerlei Wunden gesehen haben, weil nur das schwache Ich - oder das schwache Innere - in den alten Zeiten den Leib so schwach durchdringt, daß er ganz bleiben kann.
То, что я сейчас сказал, высказано у пророков. Это положение сформулировано примерно так (Захария, 12, 10): человек, который в себе соединяет всю силу начала "Я" и взирает на человеческое тело, он видит его пронзенным, раненым, в дырах. Потому что высшая сила "Я", которая в древние времена еще не могла жить в человеческом внутреннем, дырявит, пронзает, прокалывает тело. Это импульс, который потому так проносится через развитие человечества, через эволюцию человечества, что из-за люциферических и ариманических влияний человеку в дохристианские времена было отпущено меньшее количество его "Я", чем полнота охвата "Я". А так как тело оказалось приспособленным для меньшего количества, а не для полной меры "Я", потому оно и разламывается. И потому, что это происходит не в дохристианское время, а потому, что с Христом Иисусом сразу вошло в телесность полное "Я", потому, что тогда начало "Я" вошло превыше сил, - поэтому должно было это тело быть видимо не с одной раной, как это было раньше у многих человеческих индивидуальностей, носивших в себе сверх-"Я", но с пятью ранами, которые неизбежны были из-за превосходства Существа Христа, то есть полноты "Я" человека, над формой телесности, над отмеренной формой телесности. Но из-за этого переизбытка должен был быть воздвигнут крест на физическом плане мировой истории - крест, который так нес тело Христа, каким было бы человеческое тело, если бы когда-нибудь в один момент вся сумма Человечности, из которой человек потерял большую часть через влияние Люцифера и Аримана, соединилась в одном человеке. Это есть глубокая Мистерия, что нам, исходя из тайноведе-ния, просто предстает картина Голгофы. И кто понимает, что такое человечество и человечность, что такое земное "Я", каково отношение земного "Я" к человеческой форме тела, к форме человеческого тела, тот знает, что при полном проникновении "Я" в земное человеческое тело, это проникновение не может произойти так, как это нормально бывает у окружающих людей, но что человек, если он выходит из себя и лицез-реет самого себя ясновидчески, может спросить: "Каким должно было бы быть это тело, если бы в него вошла вся полнота "Я"?" И он увидал бы его с пятью ранами. Из человеческой природы и из самого земного существа следует образ креста с Христом и Его ранами на Голгофе. Вплоть до самой картины Мистерии Голгофы можно проникнуть, исходя из рассмотрения человеческой природы, - из того, что доступно познанию. Знаменательно, что есть возможность не только естественным для ясновидения образом узреть, как на Голгофе воздвигается крест, как происходит распятие, и созерцать это историческое событие в его истинности но что есть возможность благодаря Мистерии Голгофы даже человеческий разум настолько приблизить к Мистерии Голгофы, что если мы достаточно тонко, достаточно остро используем этот человеческий разум, то он трансформируется в имагинацию, в визионерскую картину, которая, однако, содержит истину, в силу чего, когда понимают, что такое Христос и как Он относится к форме человеческого тела, человеческая фантазия направляется так, что сама собой возникает картина Голгофы. Так были много раз направляемы старые христианские художники, хотя они не всегда были ясновидящими, но, в силу знания о Мистерии Голгофы, были ведомы вплоть до картины Голгофы и могли ее изображать. Именно в тот великий поворотный момент человеческой эволюции <<Я" человека, его душа была приведена от ясновидения к постижению Существа Христа, то есть изначального "Я" человека.
Was ich jetzt gesagt habe, ist bei den Propheten ausgesprochen. Es ist die Stelle ungefähr so formuliert, daß gesagt wird (Sacharja 12, i o): Der Mensch, der alle Kraft der Ichheit in sich vereint und sich dem menschlichen Leib gegenüber sieht, er sieht ihn durchstochen, verwundet, mit Lцchern. Denn die höhere Kraft des Ich, die in den alten Zeiten noch nicht das menschliche Innere bewohnen konnte, durchlцchert, durchdringt, zersticht den Leib. Das ist ein Impuls, der deshalb durch die Menschheitsevolution läuft, weil wegen des luziferi-schen und ahrimanischen Einflusses dem Menschen in der vorchristlichen Zeit ein geringeres Quantum seines Ich mitgegeben werden mußte, als das Voll-Ich umfaßt. Und weil der Leib nur geeignet ist für das geringere Quantum und nicht für die ganze Kraft des Ich, deshalb zermürbt er. Und daher mußte - nicht weil es in der vorchristlichen Zeit geschieht, sondern weil mit dem Christus Jesus auf einmal das volle Ich in die Leiblichkeit eingezogen ist, weil da am stärksten die Ichheit eingezogen ist -, deshalb mußte diese Leiblichkeit nicht nur mit einer Wunde, wie es bei so vielen Menschen war, die als Individualitäten ein Über-Ich getragen haben, sondern mit fünf Wunden angeschaut werden, mit fünf Wunden, die notwendig sind wegen des Hinausra-gens der Christus-Wesenheit, das heißt des Voll-Ich des Menschen, über die Form der Leiblichkeit, über die angemessene Form der Leiblichkeit. Wegen dieses Hinausragens mußte sich auf dem physischen Plan der Weltgeschichte das Kreuz erheben, das den Christus-Leib so trug, wie der menschliche Leib sein würde, wenn jemals in einem Augenblick die ganze Summe des Menschentums, von welcher der Mensch einen großen Teil durch den luziferischen und ahrimanischen Einfluß verloren hat, in einem Menschen weilen würde.
Das ist ein tiefes Mysterium, das uns aus der Geheim Wissenschaft heraus geradezu das Bild auf Golgatha hinstellt. Und wer versteht, was Menschheit und Menschentum ist, was das Erden-Ich ist, was das Verhältnis des Erden-Ich zur Menschenform des Leibes, zur Form des Menschenleibes ist, der weiß, daß bei der vollständigen Durchdringung des Erden-Ich mit dem Menschenleibe nicht die Durchdringung geschehen kann, welche die normale bei dem herumwandelnden Menschen ist, sondern daß der Mensch, wenn er aus sich herausgeht und, sich selber anschauend, fragen kann: Wie müßte dieser Leib sein, wenn alle Ichheit in ihn hineinrücken würde? - ihn anschauen würde mit fünf Wunden. Aus der Menschennatur und aus der Erdenwesenheit selber folgt die Gestalt des Kreuzes mit dem Christus und den Wunden auf Golgatha. Bis in das Bild hinein kann sich aus der Betrachtung der Menschennatur das Mysterium von Golgatha aus dem ergeben, was man wissen kann. Das ist das Eigentümliche, daß es eine Möglichkeit gibt, nicht nur im Hellsehen, wo es sich als natürlich erweist, hinzuschauen, wie das Kreuz auf Golgatha erhöht ist, wie die Kreuzigung stattfindet, und die Wahrheit dieses historischen Ereignisses zu schauen, sondern daß es eine Möglichkeit gibt, daß wir durch das Mysterium von Golgatha sogar die menschliche Vernunft so weit heranbringen an das Mysterium von Golgatha, daß, wenn man fein genug, scharf genug diese menschliche Vernunft gebraucht, diese sich umwandelt in Imagination, in Einbildung, die aber dann Wahrheit enthält, wodurch dann, wenn man versteht, was der Christus ist und wie er sich zur Form des Menschenleibes verhält, die menschliche Phantasie so geleitet wird, daß das Bild auf Golgatha selber entsteht. So waren vielfach die älteren christlichen Maler geleitet, die nicht etwa immer Hellseher waren, sondern aus der Kraft der Erkenntnis des Mysteriums von Golgatha bis zu dem Bilde von Golgatha getrieben wurden, so daß sie es malen konnten. Es ist eben in jenem großen Wendepunkt der Menschheitsevolution aus dem Hellsehen herangebracht worden an die Ich-Seele des Menschen das Verständnis für die Christus-Wesenheit, das heißt für das Ur-Ich des Menschen.
Ясновидение
делает возможным созерцать Мистерию Голгофы, находясь вне тела. Каким образом?
Если внутри тела появилось некоторое отношение к Мистерии Голгофы, то и в наши
дни есть возможность созерцать в высших мирах Мистерию Голгофы и тем самым
получить полное подтверждение этого величайшего, центрального пункта эволюции
человечества. В тех словах, которые я сейчас сказал, должна была быть дана
возможность некоего постижения Мистерии Голгофы. Правда, надо долго
медитировать, много думать о том, что было сказано. И если у кого-нибудь
возникло чувство, что то, что было сказано, трудно для понимания, то это надо
считать оправданным, потому что, конечно, принадлежит к труднейшим вещам то,
что может повести человеческую душу к полному пониманию величайшего, наивысшего
из всего, что происходило на Земле. Некоторым образом апостолы должны были быть
приведены к этому; а из них - опять-таки из тех, которые должны были быть
приведены к новому пониманию эволюции человечества, - наиболее пригодными
оказались Петр, Иаков и Иоанн.
Das Hellsehen macht möglich, außerhalb des Leibes das Mysterium von Golgatha zu schauen. Wodurch? Wenn ein Verhältnis zum Mysterium von Golgatha innerhalb des Leibes eingegangen worden ist, so ist es auch heute möglich, in den höheren Welten das Mysterium von Golgatha und damit die volle Bekräftigung dieses großen Knotenpunktes der Menschheitsevolution zu schauen. Aber es ist auch ein Begreifen dieses Mysteriums von Golgatha möglich, und in den Worten, die ich eben gesprochen habe, sollte die Möglichkeit eines Begreifens gegeben sein. Freilich muß man lange meditieren, muß lange nachdenken über das, was gesagt worden ist. Und wenn jemand das Gefühl hat, was jetzt gesagt worden ist, sei schwer verständlich, so darf das als berechtigt bezeichnet werden; denn selbstverständlich gehört das, was die Menschenseele hinführen kann zu dem vollen Verständnis des Größten, des Höchsten, des Bedeutsamsten, das auf der Erde geschehen ist, zu den schwierigsten Dingen. In einer gewissen Weise sollten die Jünger dazu hingeführt werden; und von diesen wieder, die nach und nach herangebracht werden sollten zu einem neuen Verständnis der Menschheitsevolution, erwiesen sich eben als die brauchbarsten Petrus, Jakobus und Johannes.
Хорошо с самых разных сторон рассмотреть тот многозначительный отрезок времени, на который падает время Мистерии Голгофы. Это еще достойно внимания по той причине, что сегодня утром вы могли слышать о гегелевском представлении этого момента времени (Доклад Михаила Бауэра "Каковым видел Гегель великий поворот времен?"). Все, на что способно человеческое постижение, может слиться, дабы постичь самое значительное, что тогда - созревая в предшествующие столетия, вполне сконцентрировавшись во времени Мистерии Голгофы и затем медленно подготовляя дальнейшую человеческую эволюцию и ее обусловливая - наступало. Оно наступало в различных местах земли. Мы можем проследить это должным образом не только в Палестине, где произошло само событие Голгофы, но при верном подходе и в других местах Земли, хотя там не произошло это событие. Но нисхождение и восхождение человечества, новое восхождение человечества через воздействие Мистерии Голгофы, распространившееся в западном мире, мы можем проследить. Собственно, интересно, как мы можем проследить нисхождение человечества.
Es ist gut, den bedeutsamen Zeitabschnitt, der da in der Zeit des Mysteriums von Golgatha eingetreten ist, sich von den verschiedensten Seiten vor Augen zu halten. Deshalb ja ist es auch so dankenswert, daß Sie heute morgen die Hegeische Darstellung dieses Zeitpunktes haben hören können. Alle Dinge, die menschliches Begreifen geben kann, können nämlich zusammenströmen, um das Bedeutsamste zu begreifen, das damals, heranreifend in den vorhergehenden Jahrhunderten, sich vollziehend um die Zeit des Mysteriums von Golgatha und dann die weitere Menschheitsevolution langsam vorbereitend und bedingend, eingetreten ist. Es ist an verschiedenen Orten der Erde eingetreten. Wir können nicht nur in Palästina, wo das Ereignis von Golgatha selber geschehen ist, die Sachen verfolgen, sondern wir können sie verfolgen, wenn wir in der richtigen Weise vorgehen, auch an anderen Punkten der Erde; nur spielte sich da nicht das Ereignis von Golgatha ab. Aber das Absteigen und das Wiederaufsteigen der Menschheit, das Sichemporheben der Menschheit durch die Wirkung des Mysteriums von Golgatha, das sich über die westliche Welt verbreitete, können wir verfolgen. Namentlich das Herabsteigen können wir verfolgen, und es ist interessant, wie wir das Herabsteigen der Menschheit verfolgen können.
Возьмем
еще раз греческую почву и заметим, как за полтысячи лет до события Голгофы
разыгрываются события. На Востоке, где выступил Кришна, были неким образом
впереди своего времени. Были, так сказать, впереди в ту эпоху упадка древнего
ясновидения. Есть нечто особенное именно в этой культуре, в Индии. В то время
как в самом начале послеатлантического времени в Индии наступил первый великий
расцвет послеатлантической культуры и чистейшим - чистейшим для человеческой
души - еще было ясновидение в духовном мире, (а у Риши оно связывалось с
чудесной возможностью увиденное изображать так, что оно могло бы действовать в
позднейшие времена), и потом, когда ясновидение уже угасало, в таких важных
откровениях, как Откровение Кришны, сохранилось для позднейших времен то, чем,
собственно, является ясновидение, которое было в конце третьей эпохи уже
исчерпано. Но через Кришну и его учеников факты, которые можно было
ясновидчески узреть, были чудесным образом переведены в слова и сохранены, так
что в писании имели то, что прежде можно было узреть. Для Индии, собственно,
никогда не наступало то, что наступило западнее, например, в Греции.
Nehmen wir den griechischen Boden noch einmal und fassen wir ins Auge, wie ein halbes Jahrtausend, bevor das Ereignis von Golgatha sich vollzog, die Ereignisse sich abspielten. Drüben im Morgenlande, wo der Krishna aufgetreten ist, war man in einer gewissen Weise der damaligen Zeit voraus. Man war voraus sozusagen in der Epoche des Niedergehens des alten Hellsehens. Es ist etwas Eigentümliches um diese Kultur gerade zum Beispiel Indiens. Während in der unmittelbar nachatlantischen Zeit in Indien die erste große nachatlantische Kulturblüte auftritt und in der reinsten Weise - für die menschliche Seele reinsten Weise - ein Hineinschauen in die geistige Welt noch da war, das sich bei den Rishis verband mit einer wunderbaren Möglichkeit, das Geschaute darzustellen^ so daß es auf die späteren Zeiträume wirken konnte, und dann, als das Hellsehen verschwand, in solchen bedeutenden Offenbarungen, wie es die Krishna-Offenbarung ist, aufbewahrt wurde für die späteren Zeiten, war das, was eigentliches Hellsehen war, am Ende des dritten Zeitraumes schon erloschen. Aber durch Krishna und seine Schüler waren die Tatsachen, die man schauen konnte, in wunderbare Worte gebracht und aufbewahrt, so daß man in der Schrift das hatte, was früher gesehen worden ist. Das trat eigentlich für Indien niemals ein, was weiter westlich, zum Beispiel in Griechenland, eingetreten ist.
Если
мы хотим верно рассмотреть индийский мир, мы можем сказать: "Угасло
древнее ясновидение, зато записано в чудесных словах теми, из которых Кришна
был самым значительным, что некогда было увидено. Это осталось в слове, в
Ведах, и кто углубляется в это слово, тот переживает его отзвук в своей душе.
Но не возникает то, что возникло в Сократе или других философах. В индийских
душах не возникало то, что можно назвать "западным разумом",
"западной способностью суждения". То, о чем мы сегодня
преимущественно говорим, напоминая об изначальной силе "Я", этого в
Индии еще не было. Зато приобрело значение нечто другое, когда угасло старое
ясновидение: стремление к йоге, стремление путем обучения подняться в те миры,
доступ в которые естественным путем был утрачен. Йога становится искусственным
ясновидением и, в сущности, на место древнего ясновидения тотчас выступает
философия йоги без того, чтобы в промежутке явилось то, что выступает в
греческой философии, чисто рассудочной по ее установке. Этого в индуизме
совершенно нет, там нет этой промежуточной формы. И если мы возьмем Веданту
Вьясы, мы можем сказать: "Не так она выражена, как учат западные мировоззрения,
проникнутые идеями, разумом; но она принесена непосредственно из высших миров,
облеченная в человеческие слова. В этом ее особенность - она не добыта с
помощью человеческих понятий, не измышлена, как сократовский, платоновский
элемент, но увидена ясновидчески.
Wenn wir so recht die indische Welt ins Auge fassen, können wir sagen: Es erlischt das alte Hellsehen; dafür schreiben nieder in wunderbaren Worten diejenigen, von denen Krishna der Bedeutendste ist, was einstmals geschaut worden ist. Das ist dann da im Wort, im Veda. Und wer sich in das Wort vertieft, erlebt in seiner Seele davon den Nachklang. Aber nicht das entsteht, was in Sokrates zum Beispiel oder in anderen Philosophen entstanden ist. Das, was man westliche Vernunft, westliche Urteilskraft nennen kann, das tritt nicht in den indischen Seelen auf. Wovon wir heute im eminentesten Sinne sprechen, wenn wir von der ureigenen Kraft des Ich sprechen, das tritt gar nicht einmal in Indien auf. Daher macht sich sogleich etwas anderes geltend, als das alte Hellsehen verglommen war: der Drang nach Yoga, dem schulgerechten Hinaufkommen in die Welten, die auf natürliche Weise verloren worden sind. Und Yoga wird ein künstliches Hellsehen. Und im Grunde genommen tritt an die Stelle des alten Hellsehens sogleich die Yoga-Philosophie, ohne daß dazwischen das ist, was zum Beispiel in der griechischen, rein vernunftgemäßen Philosophie auftritt. Das tritt für das Indertum gar nicht ein. Diese Zwischenphase ist gar nicht vorhanden. Und wenn wir die Vedantaphilosophie des Vyasa nehmen, können wir sagen: Nicht so ist sie ausgeprägt, wie die westlichen Weltanschauungen lehren, von Ideen durchzogen, von Vernunft durchzogen, sondern sie ist gleichsam noch heruntergeholt aus den höheren Welten, aber in menschliche Worte gebracht; das ist das Eigentümliche: nicht mit menschlichen Begriffen errungen, nicht ausgedacht wie das sokratische, das platonische Element, sondern hellseherisch erschaut.
Это
трудно совершенно уяснить себе. Но есть возможность уловить эту разницу еще и теперь.
Возьмите в руки какое-нибудь изложение одной из систем западной философии. Как
в большинстве случаев добывается то, что ныне серьезно может быть обозначено,
как "философия"? Если вы заглянете в кухню человека, которого можно
назвать "серьезным философом", то можете увидеть, как через
напряжение логической способности суждения, логического мышления добывается эта
система. Все создается постепенно. И те, которые так разрабатывают философию,
не могут понять, что можно то, что они ткут понятие за понятием, в некотором
отношении узреть ясновидчески - иметь это перед собой ясновидчески. Поэтому так
трудно сделать для себя понятным, когда - смею сказать - единым махом
ясновидчески прозревают некую философему, которую иначе создавали в "поте
лица" от идеи к идее, и нет нужды делать все эти последовательные шаги
мысли. Ясновидчески увиденные понятия, это - понятия философии Веданты. Они не
добыты в поте лица по примеру европейских философов; они суть последние
утончившиеся до абстрактных понятий остатки древнего ясновидения, или же
добытые через Йогу, первые, пока еще тощие, завоевания в сверхчувственных
мирах.
Es ist schwer, sich ganz über diese Dinge klarzuwerden; aber es gibt eine Möglichkeit, auch heute diesen Unterschied zu erleben. Nehmen Sie irgendein Philosophiebuch, irgendeine Darstellung eines philosophischen Systems der westlichen Philosophie in die Hand. Was heute ernsthaft als Philosophie bezeichnet werden kann, wie ist es meistens errungen? Wenn Sie in die Werkstätte eines Menschen, der als ernster Philosoph bezeichnet werden kann, hineinschauen, so können Sie sehen, wie durch Anstrengung der logischen Urteilskraft, des logischen Denkens diese Systeme gewonnen sind. Das alles ist nach und nach gebildet. Und die, welche so Philosophie machen, können eigentlich nicht verstehen, daß man das, was sie da von Begriff zu Begriff weben, in gewisser Beziehung auch hellseherisch schauen kann, daß man das hellseherisch vor sich hat. Daher ein so schwieriges Sichverständlichmachen, wenn man, man möchte sagen, mit einem Schlage gewisse Philosopheme, die sonst "im Schweiße des Angesichts" von Idee zu Idee gewoben werden, hellseherisch überschaut und nicht nötig hat, alle die einzelnen Gedankenschritte zu machen. So gleichsam hellseherisch geschaute Begriffe sind die Begriffe der Vedantaphilosophie. Sie sind nicht im Schweiße des Angesichts nach dem Beispiel der europдischen Philosophen erworben, sondern hellseherisch heruntergebracht, sind eben die letzten Überreste, die in die abstrakten Begriffe hinein verdьnnten Reste des alten Hellsehens oder die ersten durch Yoga errungenen, noch dьnnen Eroberungen in der übersinnlichen Welt.
Иначе
проходило это у людей, живших западнее. Здесь мы видим своеобразные, важные
внутренние свершения эволюции человечества. Возьмем замечательного философа VI столетия дохристианского летоисчисления -
Ферекида из Сироса (Автор "Космогонии", дошедшей до нас во
фрагментах). Замечательный философ! Философ, которого теперешняя философия не
считает таковым. Есть ныне философские книги, которые это фактически говорят. Я
процитирую несколько слов: "Ну да, это все - детские описания, детские
символы; "ребячливо и гениально"", - говорит некто, кто мнит
себя высоко стоящим над этим древним философом. Итак, за пятьсот лет до начала
христианского летоисчисления жил в Сиро-се замечательный мыслитель. Во всяком
случае, он выступает иначе, чем остальные мыслители, которых называют
философами позднее. Ферекид из Сироса говорит, например: "В основе того,
что видят в мире, лежит тройственность - Кронос, Зевс и Хтон. От Кроноса
происходят воздушная, огненная и водная стихии, и со всем тем, что происходит
из этих трех сил, вступает в борьбу своего рода змеиное существо - Офионе-ус.
Все, что он описывает, можно даже без ясновидения, а только обладая некоторой
фантазией, увидеть перед собой: Кронос выступает не только как абстрактно
текущее время, но как реальное существо, которое можно узреть; равным образом
выступает и Зевс, как бесконечный эфир, как живое в себе Всесущество; Хтон же
как то, благодаря чему прежде бывшее небесным становится земным, то, что прежде
рассеянное в пространстве сосредотачивает в планете Земля, чтобы иметь земное
существование. Все это разыгрывается на земле; затем как враждебный элемент
вмешивается своего рода змеиное существо. Если проследить за тем, что так
примечательно изображает Ферекид из Сироса, то нуждаешься в духовном
исследовании, чтобы его понять; ибо он последыш древнего ясновидения. Он видит
мир причин, лежащий за миром чувственных восприятий, и описывает эти причины
благодаря своему ясно-видческому достоянию; и, конечно, тем, которые работают
только в понятиях, он не нравится. Он видит жизненное творение добрых Богов и
вторжение враждебных сил, которые он описывает так, как их можно узреть
ясновидением. Он видит, как рождаются из Кроноса, из реального времени, стихии.
Anderes aber haben die mehr westlich wohnenden Menschen durchgemacht. Da blicken wir auf eigenartige, wichtige innere Geschehnisse der Menschheitsevolution. Nehmen wir einen merkwürdigen Philosophen des sechsten Jahrhunderts der vorchristlichen Zeitrechnung: Pherekydes von Syros. Ein merkwürdiger Philosoph! Ein Philosoph, den die heutigen Philosophen nicht als Philosophen gelten lassen. Es gibt heute Philosophiebücher, die sagen das tatsächlich. Ich zitiere da zwei Worte wörtlich: Nun ja, das ist alles kindliche Schilderung, kindliche Symbole; "kindlich und genial" sagt einer heute, der sich ganz besonders erhaben dьnkt über jenen alten Philosophen. Also ein halbes Jahrtausend vor der christlichen Zeitrechnung taucht da in Syros ein merkwürdiger Denker auf. Allerdings stellt er anders dar als die übrigen Denker, die man dann später Philosophen nennt. Pherekydes von Syros sagt zum Beispiel: Es liegt dem, was man in der Welt sieht, ein Dreifaches zugrunde: Chronos, Zeus, Chthon. Aus Chronos gehen hervor das luftige, das feurige und das wässerige Element. Und mit alle-dem, was aus diesen drei Mächten hervorgeht, kommt eine Art Schlangenwesenheit in Streit, Ophioneus. - Alles, was er schildert, man kann es, wenn man seiner Schilderung auch ohne Hellsehen, sondern nur mit etwas Phantasie begabt, nachgeht, vor sich sehen: Chronos, nicht nur als die abstrakt verfließende Zeit, sondern als Wesenheit, als wirkliche Wesenheit, erschaubar gestaltet; ebenso Zeus, den unendlichen Äther, als die in sich belebte Allwesenheit; Chthon, dasjenige, wodurch das sonst Himmlische irdisch wird, was das im Räume auseinander Gewobene zusammenzieht im Planeten Erde, um ein irdisches Dasein zu haben; das alles sich irdisch abspielend; dann, sich hineinmischend wie ein feindliches Element, eine Art Schlangenwesenheit. Wenn man dem nachgeht, was da der merkwürdige Pherekydes von Syros schildert, so braucht man Geistesforschung, um das zu verstehen; denn er ist ein letzter Nachzügler des alten Hellsehens. Er sieht die Welt der Ursachen hinter der Sinneswelt und beschreibt diese Ursachen mit seinem hellseherischen Vermögen. Das gefällt natürlich denen, die nur in Begriffen wirtschaften, gar nicht. Er schaut das lebendige Weben der guten Götter und das Hineinspielen der feindlichen Mächte, die er schildert, wie man sie hellseherisch schaut. Er sieht, wie geboren werden aus Chronos, aus der realen Zeit, die Elemente.
Так мы
имеем в философе Ферекиде из Сироса человека, который своей душой еще взирает в
тот мир, какой открывается ясновидческому сознанию, и его описывает - дает
описание, за которым можно следовать. Таким он еще стоит в западном мире в VI столетии дохристианского летоисчисления.
Фалес (Фалес из Милета (около 625 - около 545 до Р. X.) - со времен Аристотеля считается основателем
философии), Анаксимен (Анаксимен (585 - около 525 до Р.Х.) - натурфилософ из
Милета), Анаксимандр (Анаксимандр (около 610 - около 546 до Р.Х.) -
натурфилософ из Милета), Гераклит (Гераклит (около 540 - 480 или 483 до Р.Х.) -
философ), являющиеся почти его современниками, стоят уже иначе. Так два разных
мира действительно входят один в другой. Но как это выглядит в их душах? В них
угасло, парализовалось старое ясновидение, самое большее - осталась тоска по
этим духовным мирам. А что переживают они там, где у мудреца из Сироса еще был
остаток древнего ясновидения, где он еще взирал в элементарный мир причин? Это
для них уже закрыто, они там ничего не видят, как если бы этот мир хотел
закрыться от них, как будто он для них еще наполовину существует и все-таки
ускользает, так что на место старого ясновидения становятся абстрактные
понятия, принадлежащие "Я". Так это выглядело в этих душах. Это очень
знаменательное душевное состояние в западных душах, душевное состояние, которое
работает в направлении разума, способности суждения, присущих "Я". Мы
это видим в отдельных душах, например, когда Гераклит описывает животворный
огонь - на последнем взлете правильного ясно-видческого узрения, указывая в нем
причину всех вещей; Фа-лес же - воду, но не физически-чувственную воду, как и
Гераклит подразумевает не физически-чувственный огонь. Это - еще нечто от
элементарного мира, который они наполовину видят, хотя он от них и ускользает,
и они должны вырабатывать абстрактные понятия. Так заглядываем мы в эти души, и
становится понятным, как до нашего времени могли дойти отзвуки настроений этих
душ.
Da haben wir also in diesem Philosophen Pherekydes von Syros einen Mann, der noch mit seiner Seele hineinschaut in die Welt, die das hellseherische Bewußtsein erschließt, und sie beschreibt, eine Beschreibung, der man nachgehen kann. So steht er noch in der westlichen Welt da im sechsten Jahrhundert der vorchristlichen Zeitrechnung. Thaies, Anaximenes, Anaximander, Heraklit, die fast seine Zeitgenossen sind, stehen schon anders da. Da kommen wirklich zwei Welten ineinander. Aber wie sieht es in ihren Seelen aus? Ausgelöscht, gelähmt ist das alte Hellsehen in ihnen. Höchstens noch die Sehnsucht nach diesen geistigen Welten ist da. Und was erleben sie an der Stelle, wo ein Rest des alten Schauens bei dem Weisen von Syros noch da war, wo er noch hineingeschaut hat in die elementarische Welt der Ursachen? Die ist ihnen bereits verschlossen. Da sehen sie nicht mehr hinein. Es ist so, wie wenn sich gerade diese Welt vor ihnen verschließen wollte, wie wenn sie halb noch da wäre für sie und doch sich wieder ihnen entzöge, so daß sie abstrakte Begriffe, die dem Ich angehören, an die Stelle des alten Hellsehens setzen. So schaut es aus in diesen Seelen. Das ist ein sehr merkwürdiger Seelenzustand in den westlichen Seelen. Das ist jener Seelenzustand, der hinarbeitet nach Vernunft, nach Urteilskraft, die gerade das Ich auszeichnen sollen. An einzelnen Seelen sehen wir es, so zum Beispiel, wenn Heraklit noch das lebendig webende Feuer, man möchte sagen, mit einem letzten Anflug von richtigem hellseherischem Schauen als die Ursache aller Dinge schildert; Thaies das Wasser, aber nicht das physisch-sinnliche Wasser, wie Heraklit auch nicht das physisch-sinnliche Feuer meint, sondern es ist noch etwas von der elementarischen Welt, die sie halb noch sehen, während sie sich ihnen halb entzieht und sie abstrakte Begriffe geben müssen. Da blicken wir hinein in diese Seelen und da verstehen wir, wie bis in unsere Zeit hinein noch etwas nachklingen konnte von der Stimmung dieser Seelen.
Если
бы наши современники так часто не читали бездумно некоторые вещи! Часто легко
проходят мимо одного места у Ницше, которое может глубоко захватить и потрясти.
Оно находится в оставшемся после его смерти сочинении "Философия в
трагическую эпоху Греции" (Фридрих Ницше. Соч. Том 10 (Сочинения и
наброски (1872 - 1876), Лейпциг, 1896 г), где он описывает Фалеса, Анаксагора,
Анаксимандра, Парменида (Парменид из Элея (около 540 - после 480 до Р.Х.).
Анаксагор (499 - 427 до Р.Х.)), Гераклита и Эмпедокла. Там есть одно место в
самом начале; надо его почувствовать. Ницше ощутил нечто такое, что было
пережито в душах этих первых греческих одиноких мыслителей. Прочтите это место,
где он говорит: "Как могло это быть в душах этих героических фигур,
которые должны были найти переход из времени живого видения (о котором Ницше
ничего и не знал, но который он предчувствовал), когда древняя жизненность в
душах была заменена абстрактными, сухими, трезвыми понятиями, где
"бытие" - это трезвое, сухое, абстрактное, холодное бытие - как
понятие вступило на место полнокровной жизненности, какой обладало
ясновидческое сознание?" И Ницше ощущает это, как будто кровь замерзает,
когда переходят из мира жизненности в мир понятий у Фалеса или Гераклита -
когда эти люди принесли понятия "бытия" и "становления",
так что чувствуют себя перенесенными из пронизанного теплом становления в
ледяное царство "понятий"!
Wenn unsere Zeitgenossen nur nicht oftmals gar so gedankenlos über manche Dinge hinweglesen wollten! Über eine Stelle bei Nietzsche, die einen tief erfassen, ergreifen, erschüttern kann, liest man leicht heute hinweg. Sie steht in der nachgelassenen Schrift "Die Philosophie im tragischen Zeitalter der Griechen", worin er Thaies, Anaxi-mander, Heraklit, Parmenides, Anaxagoras und Empedokles schildert. Da ist eine Stelle gleich im Anfange - man muß sie nachfühlen -, da hat Nietzsche etwas von dem empfunden, was in den Seelen dieser ersten griechischen einsamen Denker erlebt worden war. Lesen Sie die Stelle bei Nietzsche nach, wo er sagt: Wie mag es gewesen sein in den Seelen dieser philosophischen Heroengestalten, welche den Übergang finden mußten aus der Zeit des lebendigen Anschauens - von dem auch er nichts mehr wußte, das er aber ahnte -, als die alte Lebendigkeit in den Seelen abgelöst wurde durch die abstrakten, trockenen, nüchternen Begriffe, wo das "Sein", dieses nüchterne, trockene, abstrakte, kalte Sein als Begriff trat an die Stelle der vollen Lebendigkeit, die das hellseherische Bewußtsein hatte? Und Nietzsche empfindet: Es ist, wie wenn das Blut einem erstarrte, wenn man übergeht aus der Welt der Lebendigkeit in die Welt der Begriffe bei Thaies oder Heraklit, wenn diese Leute Begriffe von "Sein" und "Werden" brauchen, so daß man sich aus dem warmen Werden in die Eisregion der Begriffe versetzt fühlt.
Надо почувствовать себя перенесенными в то время, в котором жили эти люди; ощутить, что они переживали при приближении Мистерии Голгофы; надо так войти в них, чтобы почувствовать, что в них еще есть смутный отзвук древних времен, но они стоят там и должны довольствоваться абстрактной способностью суждения в человеческом "Я", в чем раньше совсем не было нужды. В то время, которое затем последовало, мир понятий становился все более и более богатым, а в первое время, когда они только образовывались, греческие философы схватывали лишь самые простые понятия. Как они мучились с понятиями, с отвлеченным понятием "бытия"; как мучились, например, философы элеатской школы с абстрактным "бытием"! Так подготовлялось то, что суть собственные абстрактные свойства "Я".
In jenes Zeitalter muß man sich hineinversetzt fühlen, in dem diese Menschen standen, muß empfinden, wie sie beim Herannahen des Mysteriums von Golgatha dastanden, muß sich in sie so hineinfühlen, daß man empfindet, wie noch in ihnen ein dunkler Nachklang der alten Zeiten ist, sie aber so dastehen, daß sie sich begnügen müssen mit dem, was abstrakte Urteilskraft im menschlichen Ich ist, was früher gar nicht dazusein brauchte. Und während in der Folgezeit die Begriffswelt immer reicher und reicher wurde, konnten in der ersten Zeit, als die Begriffswelt herankam, die griechischen Philosophen nur die aller-einfachsten Begriffe erfassen. Wie quälen sie sich mit den Begriffen, mit dem abstrakten "Sein"; wie quälen sich zum Beispiel die Philosophen der eleatischen Schule mit dem abstrakten " Sein "! So bereitet sich vor, was die eigentlichen abstrakten Eigenschaften des Ich sind.
Теперь
представим себе душу, которая стоит там, на Западе, подготовленную к этой
миссии Запада, но которая еще несет в себе сильнейшие отзвуки древнего
ясновидения. В Индии они давно отзвучали; на Западе еще были. Порыв души тянет
к ним, но сознание не может. Такое настроение, как у Будды, в этих душах не
могло возникнуть. Настроение Будды сказало бы: "Мы ввергнуты в мир
страданий -- так освободимся от него!" Нет! западные души хотели нечто
постичь из того, что было перед ними. В то, что было за ними, они не могли
проникнуть, а в мире они имели только холодные, леденящие понятия. Представим
себе такую душу, как душа Ферекида из Си-роса: он тот, кто последним мог
взирать в то, что есть в элементарном мире. Но помыслим себе еще другую душу:
она не может видеть, как элементы родждаются живыми из Кроноса; она не может
видеть, что змеевидное существо Офионеуса начинает борьбу с верхними Богами. Но
в образной форме она твердо знает, что оттуда что-то оказывает свое действие на
мир внешних чувств. Она не провидит Кроноса, но видит то, что как его отображение
переходит от Кроноса в чувственный мир: огонь, воду, воздух и землю. Она не
видит, как с верхними Богами ведут борьбу нижние боги, как восстает змеиный бог
Люцифер; но видит, как правят дисгармония и гармония, дружба и вражда. Любовь и
ненависть видит она как абстрактные понятия; огонь, воду, воздух и землю как
абстрактные элементы. Что теперь еще проникает в душу, это она видит, но что
прежде видели современники - это сокрыто.
Jetzt denken wir uns eine solche Seele, welche da im Westen steht, präpariert ist zu dieser Mission des Westens, die aber noch in sich trägt die stärksten Nachklänge an das alte Hellsehen. In Indien sind diese Nachklänge längst verglommen; im Westen sind sie noch da. Der Trieb der Seele will hinein in die elementarische Welt, aber das Bewußtsein kann nicht. Eine Stimmung wie die Buddha-Stimmung konnte in diesen Seelen nicht entstehen. Die Buddha-Stimmung würde gesagt haben: Wir sind hinausversetzt in die Welt des Leidens; also machen wir uns frei von ihr. Nein, die westlichen Seelen wollten etwas erfassen von dem, was vor ihnen war. In das, was hinter ihnen, war, konnten sie nicht hinein; in der Welt vor ihnen hatten sie nur die kalten, eisigen Begriffe. Denken wir uns eine solche Seele wie den Pherekydes von Syros. Er ist der, welcher als der letzte hineinschauen konnte in das, was da drinnen ist in der elementarischen Welt. Denken wir uns eine der anderen Seelen aber. Sie kann nicht sehen, wie die Elemente lebendig geboren werden aus dem Chronos heraus. Sie kann nicht sehen, daß das Schlangenwesen Ophioneus den Streit beginnt mit den oberen Göttern; aber im Bilde hält sie fest, daß da etwas hereinwirkt in das Sinnliche. Sie sieht nicht hindurch auf Chronos; aber das sieht sie, was als Abdruck in der Sinneswelt aus Chronos hervorgeht: Feuer, Wasser, Luft und Erde. Sie sieht nicht, wie die oberen Götter von den unteren bekämpft werden, wie sich der Schlangengott Luzifer empört; aber sie sieht, wie Disharmonie und Harmonie, Freundschaft und Feindschaft walten. Liebe und Haß sieht sie als abstrakte Begriffe, Feuer, Wasser, Luft und Erde als abstrakte Elemente. Was jetzt noch in die Seele hereindringt, das sieht sie; aber was früher von den Zeitgenossen gesehen worden war, das ist zugedeckt.
Представим
себе такую душу, которая еще совсем находится в жизненности недавнего времени,
но не может созерцать в духовном мире, которая может постигать только внешнее
отображение; для нее сокрыто - в силу ее особой миссии - то, что прежде
осчастливливало людей; с другой стороны, она от нового мира "Я" не
имеет ничего, кроме нескольких понятий, за которые должна крепко держаться: это
будет душа Эмпе-докла! Так стоит перед нами душа Эмпедокла, если мы хотим
понять его внутреннее существо. Почти современником мудреца из Спроса был
Эмпедокл; он живет позднее всего на две трети столетия, но душа его совсем
иного склада. Она должна была перейти Рубикон от древнего ясновидения к
абстрактному пониманию, свойственному "Я". Здесь мы видим, как
сталкиваются два мира, как брезжит "Я" и направляется к своему
осуществлению. Мы видим души древних греческих философов, которые были
присуждены, чтобы первыми принять то, что теперь называют разумом, логикой; мы
видим, как их души опустели, лишившись древних откровений. И в эти души должен
был влиться новый импульс, Импульс Голгофы.
Denken wir uns eine solche Seele, die noch ganz drinnensteht in dem Lebendigen der früheren Zeit, aber nicht hineinschauen kann in die geistige Welt, die nur erfassen kann das äußere Abbild, bei der zugedeckt ist - wegen ihrer besonderen Mission - dasjenige, was vorher die Menschen beglьckt hat; auf der anderen Seite hat sie aber von der neuen Ich-Welt nichts anderes als ein paar Begriffe, an denen sie sich festhalten muß, dann haben wir die Seele des Empedokles. Denn so steht die Seele des Empedokles vor uns, wenn wir ihr Innerstes erfassen wollen. Fast Zeitgenosse des Weisen von Syros ist Empedokles. Kaum zwei drittel Jahrhunderte später lebt er. Aber ganz anders ist seine Seele beschaffen. Den Übergang mußte sie vollziehen über den Rubikon von dem alten Hellsehen zu dem abstrakten Begreifen des Ich. Da sehen wir, wie auf einmal zwei Welten zusammenstoßen. Da sehen wir, wie das Ich hereindämmert und seiner Erfüllung entgegengeht. Da sehen wir die Seelen der alten griechischen Philosophen, die dazu verurteilt waren, zuerst das aufzunehmen, was wir jetzt Vernunft, Logik nennen; da sehen wir, wie ihre Seelen ausgeleert waren von den alten Offenbarungen. Und in diese Seelen mußte hineingegossen werden der neue Impuls, der Impuls von Golgatha.
Таков
был склад этих душ, когда воссиял Импульс Голгофы. Но они должны были жаждать
нового наполнения - только тогда могли они понять его. Для индийского мышления
почти нет переходного состояния, сравнимого с тем, что мы имеем у одиноких
греческих философов. Поэтому индийская философия, которая сразу сделала переход
к учению йоги, едва ли могла найти возможность перехода к Мистерии Голгофы.
Греческая же философия подготовлена так, что она жаждет Мистерии Голгофы.
Взгляните на гнозис, как он в своей философии домогается Мистерии Голгофы. На
греческой почве возникает философия Мистерии Голгофы, потому что лучшие
греческие души жаждали приятия Импульса Голгофы.
So waren die Seelen beschaffen, als dieser Impuls heraufkam. Aber sie mußten lechzen nach einer neuen Erfüllung. Dann nur konnten sie ihn verstehen. Für das indische Denken ist fast kein Übergang, der sich vergleichen ließe mit dem, was wir bei den einsamen griechischen Denkern haben. Daher bietet die indische Philosophie, die gleich den Übergang zur Yoga-Lehre gemacht hat, kaum eine Möglichkeit, den Übergang zu finden zu dem Mysterium von Golgatha. Die griechische Philosophie ist so vorbereitet, daß sie lechzt nach dem Mysterium von Golgatha. Sehen Sie sich die Gnosis an, wie sie in ihrer Philosophie verlangt nach dem Mysterium von Golgatha. Auf griechischem Boden ersteht die Philosophie des Mysteriums von Golgatha, weil die besten der Griechenseelen lechzten nach der Aufnahme des Impulses von Golgatha.
Надо
иметь добрую волю, чтобы понять то, что произошло в ходе эволюции человечества.
Тогда можно проследить нечто из того, что мы в праве назвать так: это есть
словно призыв и отклик на поверхности Земли. Мы взираем на Грецию, мы взираем
дальше - на Сицилию, смотрим в такие души, из которых Эмпедокл - особо выдающаяся,
и мы слышим некий знаменательный призыв. Как можем мы его охарактеризовать? Что
говорят такие души? Примерно так (заглянем в душу Эмпедокла): "Я знаю
исторически о посвящении; я знаю исторически, что через посвящение в
человеческие души входят сверхчувственные миры. Но теперь пришла другая эпоха.
Посвящение
не может больше непосредственно ожить; душа человека вступила в другую стадию
развития. Мы нуждаемся в достигающем "Я" новом Импульсе. Где ты, тот
Импульс, который может стать на место прежнего посвящения, какого мы больше не
можем пережить, - Импульс, который бы явил перед новым "Я" ту же
тайну, которую заключало в себе древнее Посвящение?" И на это отвечает
другой призыв, который идет с Голгофы: "Я мог, следуя Богам, а не людям,
вынести на свет тайны мистерий и явить их перед всем человечеством для того,
чтобы достоянием всего человечества стало то, что прежде пребывало в глуби
мистерий!"
Man muß guten Willen haben, um zu verstehen, was in der Menschheitsevolution geschah; dann, möchte man sagen, verspürt man etwas von dem, was man nennen könnte: es ist wie ein Ruf und ein Gegenruf auf dem Boden der Erde. Wir schauen nach Griechenland, wir schauen weiter nach Sizilien in solche Seelen, von denen Empedokles eine ganz besonders hervorragende ist, und wir vernehmen einen merkwürdigen Ruf. Wie können wir uns ihn charakterisieren? Wie sprechen solche Seelen? Etwa so - schauen wir hinein in die Empedokles-Seele -: Ich weiß historisch von der Initiation. Ich weiß historisch, daß durch die Initiation hineingingen in die Menschenseele die übersinnlichen Welten. Allein jetzt ist ein anderes Zeitalter gekommen. Die Initiation kann nicht mehr unmittelbar lebendig werden. Die Menschenseele ist in ein anderes Stadium eingerückt. Wir brauchen, hineinreichend in das Ich, einen neuen Impuls. Wo bist du, Impuls, der an die Stelle der alten Initiation treten kann, die wir nicht mehr erleben können, der vor das neue Ich hinstellt dasselbe Geheimnis, das das alte Hellsehen enthielt? - Und darauf antwortet der andere Ruf, der von Golgatha kommt: Herausholen durfte ich, indem ich mich den Göttern fügte und nicht den Menschen, die Geheimnisse der Mysterien und sie hinstellen vor die ganze Menschheit, damit vor der ganzen Menschheit dasteht, was sonst in den Tiefen der Mysterien gestanden hat.
Как
вопрос западного мира о новом разрешении мировой загадки, является нам то, что,
к примеру, на юге Европы родилось в греческих душах. И как ответ, который может
быть понят только на Западе, является нам великий монолог Бога, о котором мы
говорили вчера в конце доклада и о котором будем говорить завтра.
Wie die Frage der westlichen Welt nach einer neuen Lösung des Weltenrätsels, so erscheint uns das, was zum Beispiel im Süden von Europa in den Griechenseelen geboren worden ist. Und wie die Antwort - die aber nur nach dem Westen hin verstanden werden kann - erscheint uns der große Monolog des Gottes, von dem wir am Schlüsse des gestrigen Vertrages gesprochen haben und von dem wir morgen weiter sprechen wollen.
Мы
знаем, что в Евангелии от Марка, после охарактеризованного великого
всемирно-исторического монолога, следует так называемое Просветление,
сцена Преображения. Много раз указывалось на то, что для трех апостолов,
которые были взяты на "Гору", на которой произошло Преображение, это
было родом высшего посвящения. Они должны были в этот момент еще глубже быть
введены в тайны, которые передавались им для руководства и водительства
человечества. Мы знаем (это вытекает из разных предыдущих обсуждений), что эта
сцена заключает в себе ряд тайн. Уже то указывает в Евангелиях и в полных
оккультных писаниях на присутствие таинственного, когда говорится о
"горе". "Гора" всегда обозначает, если речь идет об
оккультных вещах, что те, кто возводятся на гору, возводятся к некоторым тайнам
бытия. В Евангелии от Марка мы это чувствуем особенно сильно по определенной
причине, которая при верном чтении этого Евангелия бросается в глаза.
ACHTER VORTRAG Basel, 22. September 1912
Wir wissen, daß im Markus-Evangelium nach
dem charakterisierten großen welthistorischen Monologe die sogenannte
Verklärung, die Verwandlungsszene folgt. Es ist schon öfter von mir
angedeutet worden, daß für die drei Jünger, welche mitgenommen
werden nach dem "Berge", auf welchem diese Verwandlungsszene
stattfindet, dies eine Art höherer Einweihung ist. Sie sollen gleichsam in
diesem Augenblicke noch tiefer hineingeführt werden in die Geheimnisse,
die ihnen aufeinanderfolgend übergeben werden zur Leitung und zur
Führung der Menschheit. Wir wissen, daß diese Szene - das geht schon
aus verschiedenen früheren Darstellungen hervor - eine Reihe von
Geheimnissen enthält. Schon das eine deutet in den Evangelien und in den
sonstigen okkulten Schriften darauf hin, daß man es mit etwas
Geheimnisvollem zu tun hat: wenn von dem "Berge" gesprochen wird. Der
Berg als solcher bedeutet immer, wenn es sich um eine okkulte Sache handelt,
daß diejenigen, die den Berg hinaufgeführt werden, zu gewissen
Geheimnissen des Daseins hingeführt werden. Im Markus-Evangelium empfinden
wir das ganz besonders stark aus einem gewissen Grunde, der beim richtigen
Lesen des Evangeliums schon auffallen kann. Man muß nur eben das Evangelium richtig lesen.
Здесь
надо указать на 3-ю главу от Марка от 7-го до 23, 24 стиха, строго говоря, до
22 стиха; надо только читать с ощущающим пониманием, и тогда нечто бросается в
глаза. Уже часто упоминалось, что выражение "вести к горе",
"направляться к горе" имеет оккультное значение. Но в названной главе
мы имеем троякое, не только приведение к горе, но если мы в три абзаца,
даваемых Марком, пристальнее вникнем, то мы слышим сперва (3,7): "... И
Иисус пошел со Своими учениками назад, к морю" и т.д. Итак, нас сперва
ведут к сцене у моря. Потом мы слышим (3,13): "... И Он восходит на гору и
зовет к Себе тех, кто Ему был любезен". А как третье мы слышим (3,20-21):
"... И Он приходит домой. И снова собирается множество людей, так что они
не могли даже вкусить хлеба. И когда Его родные это услыхали, они вышли, чтобы
забрать Его, ибо, говорили они, - Он не в своем уме".
Da muß verwiesen werden auf das dritte Kapitel des Markus vom 7. bis 23., 24. Vers, ja, man braucht eigentlich nur bis zum 22. Verse, streng genommen, zu gehen, und man braucht nur mit empfindendem Verständnis zu lesen, so wird einem dabei etwas auffallen. Das ist öfter hervorgehoben worden, daß der Ausdruck "zum Berge geleiten", "zum Berge führen" eine okkulte Bedeutung hat. Aber in dem genannten Kapitel finden wir ein Dreifaches, nicht nur ein Zum-Berge-Geleiten, sondern, wenn wir die drei Absätze, die Markus anführt, näher ansehen, so hören wir zuerst in Vers 7: "Und Jesus zog sich mit seinen Jüngern zurück an den See" und so weiter. Wir werden also zuerst zu einer Szene am See geführt. Dann hören wir im 13.Vers: "Und er steigt auf den Berg und ruft zu sich, welche ihm gefielen."
Und als Drittes hören wir in Vers 20/21: "Und er kommt nach Hause. Und wiederum versammelt sich eine Menge, so daß sie nicht einmal Brot essen konnten. Und da es die Seinigen hörten, gingen sie aus, ihn zu greifen; denn, sagten sie, er ist von Sinnen."
На три места указано нам - на море, на гору и на дом. Как думают о "горе", что там всегда происходит нечто значительное в оккультном смысле, так это относится и к двум другим местам. Когда в оккультных писаниях говорится "быть приведенным к морю" или "быть приведенным домой", - то с этим всегда связано некое оккультное значение. Что так это мыслится и в Евангелиях, вы можете извлечь из одного определенного обстоятельства. Вспомните, что не только в Евангелии от Марка, но и в других Евангелиях особое откровение, особенное проявление связано как раз с "морем": так, когда ученики плывут в лодке через озеро, и Христос является им, они сперва принимают Его за призрак, но потом убеждаются, что Он действительно приближается (6, 45-52). И кроме этого можно проследить, что в Евангелиях часто идет речь о том или ином событии, которое происходит у моря или через море. На "горе" сначала избирает Он двенадцать апостолов, то есть Он вверяет им оккультное посланничество. Мы здесь имеем дело с оккультным воспитанием. На горе же происходит Преображение. "Дома" Его родные объявляют Его "не в своем уме". Так мы имеем третье. Все эти три вещи огромного, величайшего значения.
An drei Orte werden wir verwiesen, an den See, an den Berg und an das Haus. So, wie man beim "Berge" meint, daß immer etwas Wichtiges in okkulter Beziehung geschieht, so ist das auch bei den anderen beiden Dingen der Fall. Wenn in okkulten Schriften die Rede ist von "zum See geführt werden" und von "nach Hause geführt werden", ist immer damit auch eine okkulte Bedeutung verknüpft. Daß dies in den Evangelien gemeint ist, können Sie aus einem bestimmten Umstand entnehmen. Erinnern Sie sich, daß nicht nur im Markus-Evangelium, sondern überhaupt in den Evangelien eine besondere Offenbarung, eine besondere Manifestation, gerade mit dem " See " verbunden wird, so, wenn die Jünger über den See hinfahren und der Christus ihnen erscheint, sie ihn zuerst für ein Gespenst halten, dann aber gewahr werden, daß er in Realität an sie herantritt (6, 45-52). Und auch sonst können Sie verfolgen, daß in den Evangelien öfter die Rede ist von einem Ereignis, das am See oder durch den See stattfindet. Auf dem "Berge" ernennt er zuerst die Zwölf, das heißt, er erteilt ihnen die okkulte Sendung. Wir haben es da mit einer okkulten Erziehung zu tun. Auf dem Berge ist es wieder, wo die okkulte Verklärung stattfindet. "Zu Hause", da erklären ihn die Seinigen "von Sinnen", da haben wir das Dritte. Alle drei Dinge von der größten, von der umfänglichsten Bedeutung.
Если
мы хотим понять, что в этой связи означает "у моря", то мы должны
вспомнить о том, что мы часто разъясняли. Мы описывали, как нашему
послеатлантическому периоду предшествовало так называемое атлантическое время,
когда воздух еще был пронизан густыми массами тумана; так что люди тогда жили в
иных, чем теперь, физических условиях, и их способность видения и сама их
душевная жизнь была иная; ведь они обладали в атлантическое время древним
ясновидением. Но это было связано с совсем иным, чем теперь, бытием физического
тела, - с нахождением в густых туманных массах. От всего этого у человечества
осталось как бы некоторое наследие. Если чем-нибудь в послеатлантическое время
кто-либо был введен в оккультные отношения, вступал в оккультные отношения, как
это имело место с учениками Христа, то он становился гораздо более
чувствительным к окружающему, к условиям окружающей природы. Можно бы сказать:
при том грубом отношении к природным условиям, каким оно является теперь у
людей пос-леатлантического времени, не так уж важно, - плывут ли по морю,
находятся ли у озера, поднимаются ли на гору (мы сразу вслед за тем увидим, что
это значит) или же оказываются у себя дома. То, как видят физические глаза, как
мыслит рассудок, - это не слишком зависит от того, где находятся люди. Но когда
начинается более тонкое видение, когда поднимаются к спиритуальным мировым
взаимоотношениям, тогда обычное существо человека обнаруживает себя как грубо
организованное. Если человек во времена, когда начинается ясновидческое
сознание, едет по морю, где отношения совершенно иные, чем если он остается у
берега, то ясновидческое сознание настроено совершенно для иного, чем на
равнине. Человеку, живущему среди равнины, необходимо применить самое большое
напряжение, чтобы вообще вызвать ясновидческие способности. Море дает
возможность легче вызвать ясновидческие способности, но только те, которые
относятся к чему-то совершенно определенному - не ко всему. Опять-таки есть
разница - активируется ли ясновидческая способность среди равнины или при
подъеме на гору. На высотах ясновидческое сенситивное состояние настроено на
иное, чем среди равнины. И что обнаруживается в отношении того, на что
настроено ясновидческое сознание в море или на горе - это очень разные вещи.
Wenn wir verstehen wollen, was in einem solchen Zusammenhange " am See " bedeutet, so müssen wir uns an etwas erinnern, was wir oft klargelegt haben. Wir haben dargestellt, wie unserer nachatlantischen Erdenperiode die sogenannte atlantische Zeit vorangegangen ist, daß in derselben die Luft noch durchzogen war von dichten Nebelmassen, so daß durch das Anschauen der Menschen, weil sie unter veränderten physischen Verhältnissen lebten, auch das Seelenleben ganz anders war, wie sie ja auch das alte Hellsehen in der atlantischen Zeit hatten. Aber das war gebunden an das ganz andersartige Sein des physischen Leibes, an das Eingebettetsein in die Nebelmassen. Von alledem ist etwas wie ein altes Erbstück bei der Menschheit zurückgeblieben. Wenn durch irgend etwas in der nachatlantischen Zeit jemand in okkulte Verhältnisse eingeführt wird, an okkulte Verhältnisse herankommt, wie es bei den Jüngern Jesu der Fall war, so wird er viel empfindender, viel intensiver empfindend für die Umgebung, für die Na-turverhältnisse. Man möchte sagen, bei der robusten Art des Naturverhältnisses, wie es heute beim Menschen in der nachatlantischen Zeit ist, kommt es nicht so sehr in Betracht, ob er über das Meer fährt, ob er am See sich aufhält, ob er den Berg hinaufsteigt - wir werden gleich nachher sehen, was das bedeutet - oder ob er bei sich zu Hause ist. Wie die Augen sehen, wie der Verstand denkt, das hängt nicht so sehr davon ab, wo man ist. Aber wenn das feinere Schauen beginnt, wenn man in die spirituellen Weltenverhältnisse hinaufsteigt, dann erweist sich das gewöhnliche Menschenwesen als grob organisiert.
Wenn der Mensch in Zeiten, in welchen das hellseherische Bewußtsein beginnt, über das Meer fährt, wo die Verhältnisse ganz andere sind, auch wenn er an der Küste lebt, so ist das hellsichtige Bewußtsein für etwas ganz anderes gestimmt als in der Ebene. In der Ebene ist sozusagen die größte Anstrengung notwendig, um überhaupt die hellsichtigen Kräfte herauszubringen. Die See läßt leichter die hellsichtigen Kräfte herausbringen, aber nur jene Kräfte, die sich auf etwas ganz Bestimmtes beziehen, nicht auf alles. Denn es ist wieder ein Unterschied, ob das hellseherische Bewußtsein sich in der Ebene betätigt oder ob es den Berg hinansteigt. Auf den Höhen ist das hellseherische sensitive Bewußtsein wieder für etwas anderes gestimmt als in der Ebene. Und was sich ergibt in bezug auf das, wofür das hellseherische Bewußtsein gestimmt ist am See oder oben am Berg, das ist etwas sehr voneinander Verschiedenes.
На
море (это может иметь место также и в городе, но только при больших
способностях; сказанное относится в особенности к тому, что приходит более или
менее само по себе), на воде, в туманных массах ясновидческое сознание
настроено в особенности к имагинациям, к ощущению всего имагинативно-го и к
применению того, чего оно уже достигло.
An dem See - es kann das natürlich ersetzt werden auch in der Stadt, aber nur mit großen Kräften; was jetzt gesagt wird, ist besonders für das gьltig, was mehr oder weniger von selbst kommt -, am Wasser, in den Nebelmassen ist das hellsichtige Bewußtsein besonders gestimmt, Imaginationen, alles Imaginative zu empfinden und das anzuwenden, was es schon erreicht hat.
На
горе, в разреженном воздухе, при другом соотношении кислорода и азота,
ясновидящее сознание настроено больше к тому, чтобы переживать инспирации,
давать возникнуть новому в ясновидческих способностях. Поэтому выражение
"взойти на гору" мыслится не только символически, но условия гор
благоприятствуют возможности развивать в себе новые оккультные способности. И
выражение "идти к морю" мыслится не только символически, но оно
именно потому выбрано, что вхождение в соприкосновение с морем способствует
има-гинахивному видению, благоприятствует применению оккультных способностей.
Auf dem Berge, bei der verdьnnten Luft, bei dem andersartigen Verhältnis der Verteilung von Sauerstoff und Stickstoff ist das hellsichtige Bewußtsein mehr dafür gestimmt, Inspirationen durchzumachen, Neues an hellseherischen Kräften entstehen zu lassen. Daher ist der Ausdruck "den Berg hinansteigen" nicht bloß symbolisch gemeint, sondern die Bergverhältnisse begьnstigen die Möglichkeit, neue okkulte Kräfte in sich auszubilden. Und der Ausdruck "an den See gehen "ist auch nicht bloß symbolisch gemeint, sondern er ist gerade deshalb gewählt, weil das Mit-dem-See-in-Berührung-Kommen das imaginative Schauen, das Anwenden der okkulten Kräfte begьnstigt.
А
всего труднее оккультным способностям тогда, когда человек находится у себя
дома - безразлично, один он там или же со своими близкими. Если в отношении
человека, который дольше жил у моря, сравнительно легко поверить (если все
согласуется), что он воспринимает имагинации, проникающие через покров
телесности; если еще легче в отношении человека, который живет в горах,
поверить, что он высокого полета; то в отношении человека, живущего у себя
дома, просто имеют чувство, что он - вне своего тела, что он не в своем уме. Не
то, чтобы он не мог развить оккультные способности, но это не так соответствует
окружению; это по отношению к его окружению не кажется таким естественным, как
в других соответствующих случаях у моря или на горе.
Und am schwersten haben es die okkulten Kräfte, wenn man bei sich ist, in seinem eigenen Hause, gleichgьltig, ob man schließlich allein zu Hause ist oder ob die Angehörigen dabei sind. Denn während es bei einem Menschen, der längere Zeit am See gelebt hat, verhältnismäßig leicht ist - wenn alles dabei stimmt - zu glauben, daß er durch den Schleier der Körperlichkeit Imaginationen hat, und während es leichter ist bei einem Menschen, der in den Bergen lebt, daran zu glauben, daß er höher hinaufsteigt, so hat man bei einem Menschen, der zu Hause ist, bloß das Gefühl, daß er außer seinem Leibe ist, daß er "von Sinnen "ist. Nicht daß er die okkulten Kräfte nicht entwickeln könnte, aber es stimmt nicht so zu der Umgebung, es scheint in bezug auf die Umgebung nicht so natürlich wie in den entsprechenden anderen Fällen, am See oder auf dem Berge.
Поэтому имеет чрезвычайно глубокий смысл и взято вполне из натуральных оккультных условий то, что в Евангелии содержится в точности то, что было сейчас описано. Это содержится в Евангелиях в полном соответствии с оккультными фактами. И мы увидим следующее: применяются вполне определенные способности, например, целительные способности или способности ясновидения, если речь идет о пребывании в море, о том, что некое событие перенесено на море. Поэтому Христос Иисус является Своим ученикам на озере в имагинации, но только таким образом, что Сам Он реально присутствует в событии вцелом, ибо Он может экстериоризоваться. Ученики видят Его, но они имеют Его перед собой не в физическом теле. Так как разница места при таком переживании не имеет никакого значения, то Он есть одновременно "с ними" на озере. И на том же основании, когда речь идет о дальнейшем развитии душевных способностей апостолов, говорится о "горе"; и поэтому же при избрании двенадцати, когда Он, так сказать, предназначает их души к принятию группового духа Илии, сказано о горе. И когда Христос хочет явиться во всем своем всемирно-историческом и космическом значении, опять говорится о горе. Преображение опять-таки имеет место на горе.
Daher hat es einen ungeheuer tiefen Sinn und ist
ganz von den okkulten Naturverhältnissen hergenommen, daß das
Evangelium genau einhält, was jetzt beschrieben worden ist. Ganz sachgemäß
okkultistisch hält das Evangelium das ein. So werden wir immer das
Folgende sehen. Es werden schon bestimmte Kräfte angewendet, so, wenn
Heilkräfte oder Schaukräfte entfaltet werden, wenn gesprochen wird
vom "am See sein", wenn davon die Rede ist, daß ein Ereignis an
den See verlegt wird. Daher erscheint der Christus Jesus den Seinigen an dem
See in der Imagination, nur daß er real in dem ganzen Ereignis darin
steckt, weil er sich exteriorisieren kann. Die Jünger sehen ihn, dennoch
aber haben sie ihn nicht im physischen Leibe vor sich. Aber weil der
Ortsunterschied bei einem solchen Erlebnis nichts bedeutet, des halb ist er
zugleich "bei ihnen", am See. - Und aus diesem Grunde wird da, wo von
einem Fortentwickeln der Seelenkräfte der Apostel die Rede ist, vom Berge
gesprochen. Deshalb wird auch bei der Ernennung der Zwölf, wo er sozusagen
ihre Seelen dazu bestimmt, den Gruppengeist des Elias aufzunehmen, vom Berge
gesprochen. Und wo sich der Christus in seiner ganzen welthistorischen und
kosmischen Erscheinung zeigen will, wird wieder vom Berge gesprochen. Die Verklärung findet also wieder auf dem Berge statt.
Теперь
именно с этой точки зрения должны мы рассмотреть всю сцену Преображения. Трое
из учеников оказываются пригодными к тому, чтобы быть введенными в более
глубокие тайны Мистерии Голгофы: Петр, Иаков и Иоанн. И ясновидящим очам,
которые открылись у этих троих, явились преображенными - то есть в их
спиритуальной сущности - Илия - с одной стороны, Моисей - с другой
стороны; Сам Христос посреди них, но теперь - в образе (это передано в
Евангелии имагинативно), в котором Он может быть узнан в Его спири-туальном
Существе. На это достаточно указано в Евангелии от Марка:
"...
И Он преобразился перед ними, и одеяние Его стало сияюще белым, таким светлым,
как ни один белилыцик на земле не может выбелить. И явились им Илия и Моисей, и
они беседовали с Иисусом" (9, 2-4).
Nun müssen wir gerade von diesem Gesichtspunkte aus jetzt die Verklärungsszene ins Auge fassen. Es erweisen sich als fähig, in die tieferen Geheimnisse des Mysteriums von Golgatha eingeführt zu werden, die drei Jünger Petrus, Jakobus und Johannes. Und es erscheinen den hellseherischen Augen, die diesen Dreien geöffnet werden, verklärt, das heißt in ihrer spirituellen Wesenheit, Elias auf der einen Seite, Moses auf der anderen Seite, der Christus Jesus selber in der Mitte, aber jetzt in der Gestalt - das wird im Evangelium imaginativ angedeutet -, durch die er erkannt werden kann in seiner spirituellen Wesenheit. Das wird hinlänglich auch im Markus-Evangelium angedeutet.
"Und er ward vor ihnen verwandelt.
Und seine Kleider wurden glänzend weiß, so hell, wie kein Walker auf Erden bleichen kann.
Und es erschien ihnen Elias mit Moses, und sie
unterredeten sich mit Jesus." (9,
2-4.)
После великого монолога Бога - беседа, беседа втроем. Какое чудесное драматическое развитие! Евангелия везде полны такими художественными нарастаниями; величественно скомпонованы эти Евангелия. После того, как мы внимали монологу Бога, следует беседа троих. И какая беседа! Прежде всего мы видим по сторонам Христа Иисуса Илию и Моисея. Что означено нам Илией и Моисеем?
Nach dem großen Monologe des Gottes eine
Unterredung, eine Unterredung zu dreien. Welch wunderbarer dramatischer Fortgang!
Die Evangelien sind überall voll von solchen künstlerischen
Kompositionen. Komponiert sind diese Evangelien schon großartig. Nachdem
wir zuvor den Monolog des Gottes vernommen haben, nachher eine Unterredung zu
dritt. Und welche Unterredung! Zunächst sehen wir Elias und Moses zu
beiden Seiten des Christus Jesus. Was wird uns mit Elias und Moses angedeutet?
фигура
Моисея вам достаточно знакома также и с той оккультной стороны, с которой мы
часто ее освещали. Мы знаем, что всемирно-исторической мудростью был избран
переход от древних времен ко времени Мистерии Голгофы окольным путем через
Моисея. Мы знаем из рассмотрений Евангелия от Луки, что в том Иисусе, о котором
особенно говорит Евангелие от Матфея, собственно в мальчике Иисусе надо видеть
перевоплощенного Заратустру. Но мы знаем также, что этот Заратустра в отношении
того, что было при нем и в нем, позаботился о том, чтобы это его позднейшее
появление было подготовлено. Я часто упоминал о том, что эфирное тело
За-ратустры посредством особых оккультных процессов было им сложено с себя и
потом перешло к Моисею, так что в Моисее действовали силы эфирного тела
Заратустры. Так имеем мы - когда Илия и Моисей поставлены рядом с Христом
Иисусом - в Моисее те силы, которые переводят от древних форм культуры к тому,
что во Христе Иисусе и в Мистерии Голгофы должно было быть дано человечеству.
Die Gestalt des Moses ist Ihnen ja hinlänglich bekannt, auch von jener okkulten Seite her, von der sie öfter beleuchtet worden ist. Wir wissen, daß von der weltgeschichtlichen Weisheit der Übergang ge wählt worden ist aus uralten Zeiten zu der Zeit des Mysteriums von Golgatha hin auf dem Umwege durch Moses. Wir wissen aus den Betrachtungen über das Lukas-Evangelium, daß in derjenigen Jesusgestalt, von welcher das Matthäus-Evangelium besonders spricht, eigentlich zunächst in dem Knaben Jesus der wiederinkarnierte Zarathustra zu sehen ist. Wir wissen aber auch, daß dieser Zarathustra in bezug auf das, was an ihm und in ihm war, dafür sorgte, daß dieses sein späteres Erscheinen vorbereitet wurde. Ich habe öfter erwähnt, wie der Ätherleib des Zarathustra durch besondere okkulte Vorgänge von ihm abgegeben worden ist und dann übergegangen ist an Moses, so daß in Moses die Kräfte des Ätherleibes des Zarathustra gewirkt haben. So haben wir gleichsam, indem Elias und Moses hingestellt werden neben den Christus Jesus, in Moses die Kräfte, die überleiten von den Urformen der Kultur zu dem, was in dem Christus Jesus und in dem Mysterium von Golgatha der Menschheit gegeben werden sollte.
Но
также и в другой форме имеем мы в Моисее переходную фигуру. Мы знаем, что
Моисей имел в себе не только эфирное тело Заратустры, благодаря которому он
несет в себе мудрость Заратустры, которая может затем в нем проявиться. Но мы
знаем, что Моисей был неким образом посвящен в тайны других народов. Особенную
сцену посвящения усматриваем мы во встрече Моисея с мадиамским жрецом Иофо-ром;
об этом сказано в Ветхом Завете (Исх. 2, 16-21). Мы уже говорили о том, что там
ясно указано, как Моисей приходит к этому одинокому жрецу и узнает не только
иудейские тайны посвящения, но также и тайны других народов, и вносит в свое
существо, которое получило еще особенное подкрепление тем, что носило в себе
эфирное тело Заратустры. Так через Моисея пришли в еврейский народ тайны
посвящения всего окружающего мира; он на нижестоящей ступени подготовил то, что
должно было произойти через Христа Иисуса. Это было одно течение, которое
должно было привести к Мистерии Голгофы.
Aber auch in anderer Form haben wir in Moses eine Übergangsgestalt. Wir wissen, daß Moses nicht nur den Ätherleib des Zarathustra in sich hatte, durch den er in sich trägt auch die Zarathustra-Weisheit, die dann in ihm zum Vorschein kommen kann, sondern wir wissen, daß Moses in einer gewissen Weise auch in die Geheimnisse der anderen Völker eingeweiht wird. Eine besondere Einweihungsszene haben wir zu sehen in der Begegnung mit dem midianitischen Priester Jethro. Wir haben sie auch besprochen. Sie findet sich im Alten Testament (2. Mose 2, 16-21). Deutlich ist darin angedeutet, wie Moses zu diesem einsamen Priester kommt und nicht nur die Initiationsgeheimnisse des Judentums kennenlernt, sondern auch der anderen Völker, und sie hereinträgt in seine Wesenheit, die noch die besondere Stärkung erfahren hat, daß sie den Ätherleib des Zarathustra in sich trägt. So sind durch Moses in das jüdische Volk die Initiationsgeheimnisse der ganzen umliegenden Welt hineingekommen, so daß er gleichsam auf einer untergeordneten Stufe vorbereitet hat, was durch den Christus Jesus geschehen sollte. Das war die eine Strömung, die hinleiten sollte zu dem Mysterium von Golgatha.
Вторым
было то, которое происходило, как уже указывалось, из того, что более
естественным, натуральным образом жило в самом еврейском народе. Моисей был тем,
кто к потоку, текущему через поколения от Авраама, Исаака и Иакова, дал
присоединиться другому, что было в мире, насколько это было возможно в его
время. Но при этом всегда должно было сохраняться то, что так тесно было
связано с природой древнееврейского народа. Для чего был избран этот народ? Для
того чтобы создать подготовку к тому времени, представление о котором мы
попытались сделать наглядным для наших душ, говоря вчера о Греции и, в
особенности, об Эмпедокле. Мы тем самым указали на время, когда у людей исчезли
древние способности ясновидения, когда они потеряли способность взирать в
спиритуальный мир, и взамен появилась способность суждения, которая свойственна
"Я", когда выступает само на себя указующее "Я".
Die andere Strömung war die, welche herkam von dem, was auch schon angedeutet ist, von dem, was nunmehr auf naturgemäße Weise, auf natürliche Weise, in dem jüdischen Volke als Volk selber lebte. Moses war der, welcher zu dem Strom, der hinunterfloß durch die Generationen von Abraham, Isaak und Jakob, das andere schon hat hinzuströmen lassen, was in der Welt war, so weit es zu seiner Zeit möglich war. Aber es sollte dabei immer gewahrt bleiben, was so eng verbunden war mit der Natur des althebräischen Volkes. Wozu war dieses Volk ausersehen? Dazu, die Vorbereitung zu bilden für jene Zeit, die wir versuchten, in der Anschauung vor unsere Seele treten zu lassen, indem wir zum Beispiel auf das Griechentum und gestern noch einmal auf Empedokles hingewiesen haben. Wir haben dadurch hingewiesen auf jene Zeit, wo den Menschen die alten hellseherischen Fähigkeiten entschwinden, wo ihnen verlorengeht das Hineinschauen in die spirituelle Welt und wo herauskommt die Urteilskraft, die dem Ich eigen ist, wo herauskommt das auf sich selber angewiesene Ich.
Привить
этому "Я" то, что может быть привито ему из природного существа
человека через его кровную организацию, - для этого был избран древнееврейский
народ. В этом народе должно было быть изжито все то, что может быть изжито
через физическую организацию человеческого существа. С физической организацией
человека связана интеллектуальность. Из физической организации древнееврейского
народа должно было быть почерпнуто то, что могло питать те способности, которые
связаны с интеллектуальностью. Другие народы давали, так сказать, просвечивать
в земную организацию тому, что приходило из посвящения, - значит, извне. То,
что могло возникнуть благодаря самой человеческой природе из кровных связей, -
это должно было возникнуть из кровных связей внутри древнееврейского народа.
Поэтому так строго держались того, чтобы кровная связь была непрерывна и чтобы
каждый нес в себе способности, которые передаются через кровь со времен
Авраама, Исаака и Иакова. "Я" привязано к крови и должно быть через
кровь древнееврейского народа привито его организации, а это может быть
осуществлено только через наследственность.
Diesem Ich das zuzuführen, was aus der natürlichen Wesenheit des Menschen durch die Blutsorganisation des Menschen dem Ich zugeführt werden kann, dazu war das althebräische Volk ausersehen. Es sollte sich in diesem Volke einfach alles das ausleben, was durch die physische Organisation des Menschenwesens sich ausleben kann. An die physische Organisation des Menschen ist ja gebunden die Intellek-tualität. Entnommen werden sollte der physischen Organisation des althebräischen Volkes dasjenige, was eben die Fähigkeiten des Menschen, die an die Intellektualität gebunden sind, speisen konnte. Die anderen Völker hatten sozusagen hereinleuchten zu lassen in die irdische Organisation das, was durch die Initiation, also von außen, hereinkommen konnte. Was aufsteigen konnte durch die eigene menschliche Natur aus dem Blutszusammenhange, das sollte aufsteigen aus dem Zusammenhange des althebräischen Volkes. Daher wird so streng darauf gehalten, daß der Blutszusammenhang ein kontinuierlicher ist und daß jeder in sich trägt die Fähigkeiten, die seit Abraham, Isaak und Jakob durch das Blut hindurchflossen. Das Ich ist an das Blut gebunden und sollte durch das Blut des althebräischen Volkes seiner Organisation zugeführt werden, und das konnte nur durch die Vererbung geschehen.
Я уже
указывал на то, что обозначено в Ветхом Завете принесением в жертву Исаака
Авраамом и воспрепятствованием этому жертвоприношению: что именно этот народ
был избран Божеством в дар человечеству и что этим человечеству дан внешний
физический сосуд для начала "Я". Что этот физический сосуд дан
Божеством человечеству в древнем еврейском народе, обозначено тем, что Авраам
готов принести своего сына в жертву. Но с Исааком Авраам пожертвовал бы той
организацией, которая должна была дать физическую основу для интеллектуальности
и с этим для начала "Я". Он получает его назад и вместе с этим - всю
организацию обратно в дар от Бога. В этом грандиозность этой отдачи Исаака обратно
(Быт. 22, 1-19). Таким образом мы обозначили то, что как духовное течение
выступает, с одной стороны, в сцене Преображения, в имагинации Моисея. - Все,
что именно через еврейский народ, как орудие, должно течь к деянию Мистерии
Голгофы. А что в имагинации в Илии? Тут надежно приведено в связь то, как
целостность Божественного откровения, живущего в еврейском народе, соединяется
с тем, что совершается через Мистерию Голгофы. В 4-й книге Моисея, в 25-й
главе, представлено, как Израиль был соблазнен на идолослужение, но был спасен
одним человеком. Благодаря решительности одного человека происходит то, что
израильтяне, люди древнееврейского народа, не были полностью вовлечены в
идолослужение. Кто этот человек? Это - тот, о котором в 4-й книге Моисея рассказывается,
что он имел силу выступить перед древнееврейским народом, которому угрожала
опасность подпасть влиянию окружающих народов и предаться идолослуже-нию: он
выступил за Бога, явленного через Моисея. Сильная душа! Это выступление за Бога
обычно передается в немецком переводе словом "рвение", но это рвение
мыслится не в дурном смысле, но означает просто - "с силой
вмешаться". Там мы читаем у Моисея (Чис.,25,10-12):
"И
Господь говорил с Моисеем и сказал:
Финеас, сын Елеазара, сына Аарона-священника, отвратил гнев мой от детей Израиля, возревновав обо Мне, и Я не истребил детей Израиля в ревности Моей. Посему скажи: "Вот, Я дал ему Мой Завет мира".
Ich habe schon darauf hingedeutet - was in dem Alten Testament mit der Opferung und mit der Verhinderung der Opferung des Isaak durch Abraham angedeutet ist -, daß dieses Volk gerade von der Gottheit ausersehen war, der Menschheit gegeben zu werden, und daß damit das äußere physische GefдЯ für die Ichheit der Menschheit gegeben wird. Daß dieses physische GefдЯ mit dem alten jüdischen Volke der Menschheit von dem Gotte gegeben ist, das wird dadurch angedeutet, daß Abraham seinen Sohn opfern will. Mit Isaak hätte aber Abraham jene Organisation hingeopfert, welche der Menschheit die physische Grundlage für die Intellektualität und damit für die Ichheit geben sollte. Er bekommt ihn zurück - und damit die ganze Organisation, von dem Gotte geschenkt, zurück. Das ist das Grandiose in dieser Rückgabe des Isaak. (1. Mose 22, 1-19.) Damit ist aber auch angedeutet, daß auf der einen Seite die spirituelle Strömung liegt, die uns in der Verklärungsszene in Moses imaginiert wird, alles das, was nun gerade durch das Instrument des jüdischen Volkes heranströmen soll zu der Tat des Mysteriums von Golgatha. Was wird uns in Elias imaginiert? Es wird da getreulich in Zusammenhang gebracht, wie die Gesamtheit der Gottesoffenbarung, die im jüdischen Volke lebt, sich vereint mit dem, was durch das Mysterium von Golgatha geschieht. Es wird im 4. Buch Mose im 25. Kapitel dargestellt, wie Israel zum Götzendienst verführt wird, aber durch einen Mann gerettet wird. Durch die Entschlossenheit eines Mannes geschieht es, daß die Israeli-ten, das althebräische Volk, nicht völlig damals zum Götzendienst getrieben werden. Wer ist dieser Mann ? Er ist derjenige, von dem uns in diesem 4. Buch Mose erzählt wird, daß er die Kraft hatte, hinzutreten vor das stlthebräische Volk, das dem Götzendienst der umliegenden Völker zu verfallen drohte, und einzutreten für den Gott, der durch Moses geoffenbart worden ist; eine starke Seele. Dieses Eintreten für den Gott wird gewöhnlich in der deutschen Sprache übersetzt mit "eifern"; es ist aber dieses Eifern nicht im schlimmen Sinne gedacht, sondern es heißt einfach "sich kraftvoll einsetzen". Da lesen wir 4. Mose 25, 10-12:
"Und der Herr redete mit Moses und sprach: Pinehas, der Sohn Eleasars, des Sohnes Aarons, des Priesters, hat meinen Grimm von den Kindern Israel gewendet durch seinen Eifer um mich, daß ich nicht in meinem Eifer die Kinder Israel vertilgte. Darum sage: Siehe, ich gebe ihm meinen Bund des Friedens."
Так
сказал Яхве Моисею. Мы имеем как раз в этом месте также и согласно
древнееврейскому тайноучению нечто исключительно важное, и новое оккультное
исследование подтверждает это. Мы знаем, что от Аарона исходит ряд тех, которые
представляют высшее священство в древнем Израиле и в которых продолжает жить
эссенция того, что было дано человечеству через еврейский народ. В том пункте
мировой истории, на который там указывается, - указывается согласно древнееврейскому
тайноучению и новейшему оккультному исследованию - ни на что меньшее, как на
то, что Яхве сообщил Моисею, что Он в лице Финеаса, сына Елеазара, был сыном
Аарона, то есть, в лице внука Аарона, который за Него выступил и который с Ним
связан, передает еврейскому народу особенного священнослужителя. И это
тайноучение и новейшее оккультное исследование гласят о том, что в теле Финеаса
жила та же душа, которая позднее выступила в Илии. Так мы имеем ведущую вперед
линию, которую мы в некоторых пунктах уже наметили. Во внуке Аарона имеем мы
душу, интересующую нас: там она действует в Финеасе. Потом мы имеем ее в
Илии-Наботе, потом - в Иоанне Крестителе, и мы знаем, как она совершает свой
дальнейший путь через эволюцию челове чества. - Эта душа является нам в
имагинации по одну сторону, а по другую сторону - душа самого Моисея.
Das sprach Jahve zu Moses. Wir haben auch nach der althebräischen Geheimlehre gerade in dieser Stelle etwas außerordentlich Bedeutsames zu sehen. Und die neuere okkulte Forschung bestätigt das. Wir wissen, daß von Aaron heruntergeht die Reihenfolge derjenigen, welche das Hohepriestertum des alten Israel darstellen, in denen also fortlebt die Essenz dessen, was durch das jüdische Volk der Menschheit gegeben war. An der Stelle der Weltgeschichte, auf die dort hingedeutet wurde, wird auch nach der althebräischen Geheimlehre und nach der neueren okkulten Forschung auf nichts Geringeres hingedeutet, als daß Jahve dem Moses mitteilte, daß er in Pinehas, dem Sohn des Elea-sar, dem Sohn des Aaron, also in dem Enkel des Aaron, einen besonderen Priester, der für ihn eintritt, der mit ihm verbunden ist, dem althebräischen Volke übergibt. Und diese Geheimlehre und die neuere okkulte Forschung sagen da, daß in des Pinehas Leibe dieselbe Seele lebte, die später in Elias vorhanden war. Damit haben wir eine fortlaufende Linie, die wir ja für gewisse Punkte schon bezeichnet haben. In dem Enkel des Aaron haben wir die Seele, auf die es uns ankommt; da wirkt sie, in Pinehas. Wir haben sie dann wieder in Elias-Naboth, dann in Johannes dem Täufer, und wir wissen ja, wie sie darnach ihren weiteren Weg durch die Menschheitsevolution macht. - Diese Seele wird uns imaginiert auf der einen Seite, auf der anderen Seite die Seele des Moses selber.
Так видим мы при Преображении на горе воистину то, что там сливается вместе. Сливается вместе спиритуальность всего земного развития: то, что через еврейскую кровь возносится в своей эссенции в левитстве, ибо это душа Финеаса, сына Елеазара, внука Аарона стоит перед нами, и стоит перед нами Моисей, а посередине стоит перед нами Свершитель Мистерии Голгофы. Как сливаются эти силы, как сливаются эти спири-туальные духовные течения - вот что должно было выступить в имагинативном познании перед тремя посвящаемыми учениками: Петром, Иаковом и Иоанном. И если вчера я пытался представить вам зов, который из Греции звучит в Палестину, и отзвук, который оттуда звучит в ответ, то это было больше, чем выхолощенные иллюстрации фактов. Это должно было подготовить к великой всемирно-исторической беседе, которая действительно и произошла. Ученики Петр, Иаков и Иоанн должны были быть посвящены в то, что эти три души, явившиеся при Преображении, из которых одна принадлежит ветхозаветному народу, другая несет в себе то многое, что мы знйем о душе Моисея, в то время как третья связывает себя как Космическое Божество с Землей, - совещались между собой. Это должны были узреть ученики.
So haben wir bei der Verklärung, bei der
Verwandlung auf dem Berge wahrhaftig das vor uns, was da zusammenströmt.
Es strömt die Spiritualität der ganzen Erdenentwickelung zusammen,
das, was durch das jüdische Blut heraufströmt in seiner Essenz im
Levitentum. Denn es steht die Seele des Pinehas, des Sohnes Eleasars, des
Sohnes Aarons vor uns, es steht Moses vor uns, und es steht der Vollbringer des
Mysteriums von Golgatha vor uns. Wie die Kräfte, wie die spirituellen Strömungen
zusammenflössen, das sollte in imaginativer Erkenntnis vor die drei
einzuweihenden Jünger Petrus, Jakobus und Johannes treten. Und wenn
gestern von mir versucht worden ist, etwas darzustellen wie einen Ruf, der
gleichsam von Griechenland hinübertönt nach Palästina, und den
Ruf, der als Antwort zurücktönt, so ist das doch etwas mehr noch
gewesen wie eine bloße, eine bildliche Ausmalung der Tatsachen. Es sollte
vorbereiten auf das große welthistorische Gespräch, das nun wirklich
stattgefunden hat. Die Jünger Petrus, Jakobus und Johannes sollten
eingeweiht werden in dasjenige, was diese drei Seelen, von denen die eine dem
alttestamentlichen Volke angehört, die andere vieles in sich trägt,
wie wir dies von der Moses-Seele wissen, während die dritte als kosmische
Gottheit sich mit der Erde verbindet, zusammen zu konferieren hatten. Das sollten die Jünger schauen.
Мы
знаем, что это не могло сразу войти в их сердца, что они не сразу поняли то,
чему внимают. Но так бывает со многим, что переживается на оккультном поприще:
переживают имаги-нативно, но не понимают и, может быть, поймут только в
следующей инкарнации. Но понимают тем лучше, чем больше наше собственное
понимание приспособлено к тому, что сперва было ясновидчески воспринято. Однако
мы можем чувствовать: вверху, на горе, три мировые Силы, а внизу - трое,
которые должны быть посвящены в великие космические тайны. Из всех этих вещей
может для нашей души проистечь ощущение: как Евангелие, если мы верно понимаем
его, - если именно драматическому возрастанию, художественной композиции
Евангелия, которая везде есть выражение оккультных фактов, даем верно
воздействовать на себя, - указывает на великий поворот, который наступил ко
времени Мистерии Голгофы.
Wir wissen, daß es nicht sogleich in ihr Herz einziehen konnte, daß sie nicht sogleich die Sätze verstanden. Aber so geht es mit vielem, was man auf okkultem Felde erlebt. Man erlebt es imaginativ, versteht es nicht und lernt es oft erst in den folgenden Inkarnationen verstehen, versteht es dann aber um so besser, je mehr sich unser eigenes Verständnis demjenigen anpaßt, was man zuerst geschaut hat. Aber fühlen können wir: oben die drei Weltenmächte auf dem Berge, unten die Drei, die eingeweiht werden sollen in diese großen kosmischen Geheimnisse. Aus all diesen Dingen darf sich für unsere Seele die Empfindung ergeben, wie das Evangelium, wenn wir es richtig verstehen, wenn wir namentlich auch die dramatischen Steigerungen, die künstlerische Komposition, die überall ein Ausdruck von okkulten Tatsachen ist, richtig auf uns wirken lassen, doch hinweist auf den großen Umschwung, der zur Zeit des Mysteriums von Golgatha eingetreten ist.
Евангелие
говорит, и это может быть разъяснено оккультным исследованием, очень, очень
отчетливым языком. Дело в том, чтобы люди научились все больше понимать, что в
отношении отдельных моментов Евангелия действительно надо знать, о чем идет
речь, - что особенно важно в том или в другом месте. Тогда только попадут в
точку, которая для той или другой притчи, для того или другого эпизода особенно
важна. И курьезно, что в отношении самых важных вещей в Евангелиях общепринятые
теологические или философские объяснения всегда исходят, собственно, из той
удивительной точки зрения, из которой исходили бы люди, которые ставили бы
лошадь к телеге не так, как обычно их ставят, а задом наперед, - что в
просторечии называют - "взнуздать лошадь с хвоста". Это имеет место у
многих толкователей и комментаторов, но люди не замечают, в чем тут дело.
Das Evangelium spricht, wenn es durch die okkulte Forschung erklärt werden kann, eine recht, recht deutliche Sprache. Und es wird lieh darum handeln, daß die Menschen immer mehr und mehr verstehen lernen, daß man bei den einzelnen Punkten des Evangeliums wirklich immer wissen muß, worauf es ankommt, was gerade besonders an der einen oder anderen Stelle wichtig ist; dann trifft man erst den Punkt, der für das eine oder andere Gleichnis, für die eine oder andere Erzählung der besonders wichtige ist. Es ist kurios, daß gegenüber den wichtigsten Dingen der Evangelien die gebräuchlichen theologischen oder philosophischen Erklärungen immer eigentlich von dem merkwürdigen Gesichtspunkte ausgehen, von dem ein Mensch ausgehen würde, der das Pferd nicht so vor den Wagen stellt, wie man gewöhnlich die Pferde vor den Wagen stellt, sondern umgekehrt, was man in der trivialen Sprache nennt "das Pferd beim Schwanz aufzäumen". Das findet in der Tat bei vielen Erklärern und Kommentatoren statt; man merkt nicht, worauf es ankommt.
Так
как для продолжения наших рассмотрений это очень важно, то мы сейчас же обратим
внимание на одно место, которое вы находите в 14-й главе Евангелия от Марка.
"И
когда Он был в Вифании в доме Симона прокаженного, пришла одна женщина, когда
Он сидел за столом; у нее был алебастровый флакон настоящего драгоценного
нарда; разбила она этот флакон и излила нардовое масло Ему на голову.
Но при
этом присутствовали некоторые, которые между собой осуждали ее: к чему такая
трата этого нарда?
Его
можно было продать более чем за 300 динариев и раздать бедным. И они бранили
ее.
Но
Иисус сказал: "Оставьте ее; за что обвиняете вы ее? Она совершила доброе
дело для Меня.
Ибо
бедных вы всегда имеете около себя и можете благотворить их, когда захотите;
Меня же не всегда имеете.
Она
сделала, что смогла; она заблаговременно помазала Мое тело для погребения.
Истинно говорю вам: где во всем мире будет проповедано Евангелие, будет сказано также об ее деянии - в память о ней". (14,3-9).
Weil es in dem Fortgange unserer Betrachtungen sehr bedeutsam ist, sei jetzt gleich auf eine Stelle aufmerksam gemacht, welche Sie im vierzehnten Kapitel des Markus-Evangeliums finden.
"Und da er in Bethanien war, im Hause Simons des Aussätzigen, kam eine Frau, wie er zu Tische saЯ, mit einer Alabasternasche echter kostbarer Nardensalbe, schlug die Flasche auf und goß es ihm über das Haupt.
Es waren aber etliche da, die unter sich zankten und sprachen: Wozu das, diese Salbe zu vergeuden?
Hätte man doch diese Salbe verkaufen können um mehr als dreihundert Denare und es den Armen geben. Und sie fuhren sie an.
Jesus aber sagte: Lasset sie ! Was beschwert ihr sie ? Sie hat ein gutes Werk an mir getan.
Denn die Armen habt ihr allezeit bei euch und könnet ihnen allezeit Gutes tun, wann ihr wollt; mich aber habt ihr nicht allezeit.
Sie hat getan, was sie vermochte; sie hat meinen Leib zum voraus gesalbt zum Begräbnis.
Wahrlich aber, ich sage euch: Wo in aller Welt
das Evangelium verkündigt wird, wird auch von ihrer Tat geredet werden zu
ihrem Gedächtnis." (14,
3-9.)
Было
бы только правильно, если бы сказали, что в таком месте есть нечто
примечательное. И большинство людей должно было бы честно сознаться, что они
могли бы симпатизиро вать тем, которые там бранятся, считая, что драгоценное
благовонное масло тратится напрасно, что совершенно не нужно выливать его
кому-то на голову. И большинство будет действительно думать, что было бы лучше
продать нард за 300 динариев и раздать деньги бедным. И если они добросовестны,
то они, пожалуй, найдут суровым со стороны Христа, что Он сказал: лучше дать ей
сделать это, чем раздать 300 динариев бедным, продав нард. - Тогда нужно себе
сказать: за этим что-то должно скрываться, если не хотят быть отпугнутыми всей
этой историей. Евангелие делает даже несколько больше; оно весьма невежливо в
этом месте. Ибо, если находится достаточно много людей, которые себе
признаются, что было бы лучше продать нард, а 300 динариев, раздать бедным, то
Евангелие тут хочет сказать, что те, которые так думают, думают так же, как
некто другой, потому что оно продолжает:
"Где
во всем мире будет проповедано Евангелие, будет сказано также об ее деянии - в
память ей.
И Иуда
Искариот, один из двенадцати, пошел к первосвященникам, чтобы предать Его им.
Они же обрадовались, когда это услыхали и обещали дать ему денег. И он искал удобного случая, чтобы предать Его" (14,9-11).
Es wäre nur richtig, wenn man immer gestehen würde, daß eine solche Stelle etwas recht Auffallendes hat. Und die meisten Menschen sollten sich, wenn sie ehrlich sind, gestehen, daß sie sympathisieren müßten mit denen, die da zanken, daß die Salbe vertrödelt worden ist, daß es doch recht unnötig ist, sie jemandem über den Kopf zu gieЯen. Die meisten werden wirklich glauben, daß es besser gewesen wäre, die Salbe für dreihundert Denare zu verkaufen und das Geld den Armen zu geben. Und wenn sie ehrlich sind, werden sie es vielleicht hart finden von dem Christus, daß er sagt: Gescheiter ist es, sie gewähren zu lassen, als die dreihundert Denare, die man bekommt, wenn man die Salbe verkaufen würde, den Armen zu geben. - Da muß man sich sagen: Es müssen doch gewisse Dinge dahinterstecken, wenn man nicht eigentlich durch die ganze Erzählung abgeschreckt werden soll. Das Evangelium tut noch etwas mehr; es ist gar nicht einmal höflich an dieser Stelle. Denn wenn sich eine Anzahl Menschen finden, die sich gestehen, daß es besser gewesen wäre, die dreihundert Denare, die man für die Salbe bekommen könnte, den Armen zu geben, so will das Evangelium sagen, daß die, welche das meinen, ähnlich denken wie ein gewis-ler anderer. Denn es fährt fort:
"Wo in aller Welt das Evangelium verkündet wird, wird auch von ihrer Tat geredet werden zu ihrem Gedächtnis.
Und Judas Iskarioth, einer von den Zwölfen, ging hin zu den Hohenpriestern, ihn an dieselben auszuliefern.
Sie aber freuten sich, wie sie es hörten, und versprachen ihm Geld zu geben. Und er suchte, wie er ihn bei guter Gelegenheit ausliefern möge."(14, 9-11.)
Потому
что именно Иуда Искариот был особенно возмущен пролитием нарда! Те, которые
задеты этим пролитием нарда, следуют примеру Иуды Искариота. Евангелие даже
весьма невежливо, ибо очень прозрачно дает понять, что те люди, которые задеты
этим пролитием нарда, суть такие же, как Иуда Искариот, который после этого
пошел предать Господа за 30 сребренников; тем самым Евангелие хочет сказать:
"Смотрите, каковы те люди, которые хотят продать нард за 300 динариев; ибо
Иуда привязан к деньгам". Евангелие не должно быть никоим образом
приукрашено, потому что приукрашивание препятствует его объективному, верному
разъяснению. Нужно найти ту точку зрения, из которой оно исходит! И мы найдем
еще много примеров, которые нам покажут, что Евангелие придерживается даже
того, чтобы во второстепенных моментах иногда дать что-нибудь шокирующим
образом, если тем самым можно выдвинуть главный пункт в особенно ясном свете.
Weil nämlich Judas Iskarioth besonderen Anstoß nahm an dem VergieЯen der Salbe! Es werden die, welche Anstoß nahmen an dem VergieЯen der Salbe, dem Beispiele des Judas Iskarioth beigesellt. Das Evangelium ist also gar nicht einmal höflich, denn es läßt ganz deutlich merken, daß die, welche an dem VergieЯen der Salbe Anstoß nahmen, ebenso sind wie der Judas Iskarioth, der nachher den Herrn für dreißig Silberlinge verkaufte, indem es sagen will: Seht ihr, so sind die Menschen, welche die Salbe für dreihundert Denare verkaufen wollen; denn der Judas hängt am Geld. Das Evangelium sollte gar nicht in irgendeiner Weise beschönigt werden, denn das Beschönigen verhindert die objektive, richtige Erklärung. Man muß den Punkt finden, worauf es ankommt. Und wir werden noch mehr Beispiele finden, die uns zeigen, daß das Evangelium sich sogar daran hält, Nebenpunkte auch zuweilen in etwas anstöЯiger Weise zu geben, wenn der Hauptpunkt in besonders klares Licht gerückt werden soll.
В чем
суть дела в этом случае? В том, что Евангелие хочет сказать: "Человек
должен смотреть не только на чувственное; значение имеет не только то, что
имеет цену в чувственном бытии; но человек должен прежде всего принимать в себя
сверхчувственный мир, и важно обращать внимание также на то, что в чувственном
бытии больше никакого значения не имеет. Тело Христа Иисуса, помазанное
благовонным нардом при погребении, которое было совершено этой женщиной
заранее, не имеет никакого значения, когда душа уходит. Но ведь надо делать
нечто такое, что имеет значение и ценность по ту сторону чувственного бытия.
Это надо было особенно сильно подчеркнуть. Поэтому для этого подчеркивания было
пущено в ход нечто такое, о чем даже естественное человеческое сознание думает,
что этому можно положить самую высокую цену в чувственном бытии.
Worauf kommt es hier an dieser Stelle an? Darauf, daß das Evangelium sagen will: Nicht bloß das Sinnensein ist es, auf das der Mensch zu sehen hat, nicht bloß das ist es, was im Sinnensein Wert und Bedeutung haben kann, sondern die übersinnliche Welt ist es, die der Mensch vor allen Dingen in sich hereinnehmen soll; und wichtig ist es auch, auf dasjenige zu sehen, was im Sinnensein keine Bedeutung mehr hat. Der Leib des Christus Jesus, dessen Salbung vor dem Begräbnis hier von der Frau nur vorausgenommen wird, hat keine Bedeutung, wenn er entseelt ist; aber man soll für das etwas tun, was jenseits des Sinnenseins Wert und Bedeutung hat. Das soll besonders stark herausgehoben werden. Daher wird zu diesem Herausheben gerade etwas verwendet, worauf selbst das natürliche Menschenbewußtsein glaubt den allergrößten Wert legen zu müssen im Sinnensein.
А что
у чувственного бытия иногда надо что-то отнять, чтобы это дать духу, дать тому,
куда пойдет "Я", когда освободится от тела, - для этого Евангелие
выбирает особый пример. Оно выбирает пример, кажущийся прямо-таки
неблагочестивым: что у бедных отнимается нечто, что дается духу, дается
"Я", когда оно освободилось от тела. Евангелие не смотрит на то, чему
придает цену земное бытие, но на то, что может войти в "Я" и опять
излучаться из "Я". Это здесь показано особенно сильным образом. Поэтому
оно и приведено в связь с Иудой Искариотом, который совершает предательство,
потому что он чувствует свое сердце особенно тесно привязанным к чувственному
бытию; поэтому он сравнивается с теми, которых Евангелие здесь в мало вежливой
форме выставляет как настоящих обывателей, - на что здесь указывается очень
сильно. Иуде дело только до того, что имеет значение в чувственном бытии, как и
тем, которые думают, что то, что можно получить за 300 динариев, имеет больше
значения, чем то, что выходит за пределы чувственного бытия.
Daß man dem Sinnensein zuweilen etwas entziehen muß, um es dem Geist zu geben, dem zu geben, wohinein das Ich einrückt, wenn es leibbefreit ist, dafür wählt hier das Evangelium ein besonderes Beispiel. Es wählt gerade hier ein recht pietätlos scheinendes: daß den Armen entzogen wird, was dem Geiste gegeben, was dem Ich gegeben wird, wenn es leibbefreit ist. Es sieht nicht auf das, was das irdische Dasein wert macht, sondern auf das, was in das Ich hineinkommen kann und von dem Ich ausstrahlen kann. Das wird hier in besonders kräftiger Weise hingestellt. Daher wird es in Verbindung gebracht mit dem Judas Iskarioth, der den Verrat begeht, weil er sein Herz besonders hingedrängt fühlt zu dem Sinnensein, weil er sich unter diejenigen mischt, welche das Evangelium hier in wenig höflicher Form als die rechten Banausen bezeichnet, trotzdem es stark ist, worauf hier hingedeutet wird. Dem Judas ist es nur um das zu tun, was im Sinnensein Bedeutung hat, wie diejenigen, welche glauben, daß das, was man für die dreihundert Denare bekommen kann, mehr Bedeutung hat als das, was über das Sinnensein hinausgeht.
Везде
должно быть указано не на второстепенное, а на главное. Евангелие будет
признано повсюду, когда будет признано значение и ценность спиритуального. Там,
где верно понимают спиритуальное, этот пример будет признан подходящим. Поэтому
расточение нарда будет признаваться как нечто, не име ющее значения там, где
будет признаваться ценность сверхчувственного для "Я".
Überall muß hingewiesen werden nicht auf das Nebensächliche, sondern auf die Hauptsache. Überall wird das Evangelium erkannt werden, wenn der Wert des Spirituellen erkannt werden wird. Wo man das Spirituelle richtig erkennt, da wird dieses Beispiel als zutreffend erkannt werden. Deshalb wird man überall reden vom Verschwenden der Salbe als von etwas, das seine Bedeutung hat, da, wo man den Wert des Übersinnlichen für das Ich hervorheben will.
Особенное
место, где опять можно распознать то методически-художественное, под покровом
которого Евангелие таит нечто из оккультных фактов эволюции человечества, - это
следующее (оно опять-таки является своего рода крестом для толкователей):
"А
на следующий день, когда они вышли из Вифании, Он проголодался.
И Он
увидел издалека фиговое дерево, которое имело листья, и подошел к нему, чтобы
найти что-нибудь на нем, но не нашел ничего, кроме листьев, ибо это время было
не для фиг.
И Он заговорил и сказал этому дереву: "Больше никто никогда не должен вкусить от тебя плода". И ученики Его слышали это" (11, 12-14).
Eine besondere Stelle, wobei man wieder das Methodisch-Künstlerische kennenlernen kann, was das Evangelium an okkulten Tatsachen der Menschheitsevolution birgt, ist die folgende, die wieder eine Art von Crux für die Erklärer ist.
"Und am folgenden Tage, als sie von Bethanien ausgezogen, hungerte ihn.
Und er sah von weitem einen Feigenbaum, der Blätter hatte, und trat herzu, ob er etwas auf demselben finde. Und wie er hinkam, fand er nichts als Blätter; denn es war nicht die Zeit der Feigen.
Und er hob an und sprach zu ihm: Nie mehr in
Ewigkeit soll jemand von dir Frucht essen! Und seine Jünger hörten es. " (11, 12-14.)
Ну
разве не должен всякий по чести спросить: "Не странно ли, что в Евангелии
говорится о некоем Боге, что Он разгневался на фиговое дерево, ищет на нем фиг
и не находит - причем, и причина указана, почему Он не нашел их, - ясно
сказано: "Было не время для фиг". Выходит, что Он в то время, когда
никаких фиг не бывает, идет к фиговому дереву, ищет его плодов, не находит, а
потом говорит: "Больше никто никогда не должен вкусить от тебя
плода". Возьмите объяснения, которые обычно даются этой истории, где нет
ничего, кроме того, что там сухо и трезво сказано о том, как Иисус странным
образом почувствовал голод, идет к смоковнице в такое время, когда плодов на ней
не бывает, не находит их, и тогда проклинает дерево, чтобы на нем во веки веков
не было плодов. Что же тогда такое фиговое дерево? И почему все это рассказано?
Кто может читать оккультные письмена, узнает в этом "фиговом дереве"
(или смоковнице) - в какой связи это поставлено в Евангелии, мы еще увидим, -
то самое, о чем говорится у Будды, который сидел под "деревом Бодхи"
и получил просветление для проповеди в Бенаресе. "Под деревом Бодхи"
- значит то же, что "под фиговым деревом". С точки зрения всемирно-исторической,
в отношении человеческого ясновидения, время Будды было еще "временем
фиг", то есть получали, как это было с Буддой, под деревом Бодхи, - под
фиговым деревом, - просветление. Теперь это уже было не так. Это должны были
узнать ученики. Теперь факты всемирной истории принесли то, что под тем
деревом, где Будда получил просветление, не было больше плодов.
Nun sollte doch jeder ehrlicherweise fragen: Ist es denn nach dem Evangelium nicht doch sonderbar von einem Gotte, daß er auf einen Feigenbaum losgeht, Feigen sucht, aber keine findet, daß man noch dazu den Grund angibt, warum er keine gefunden hat - denn es heißt ausdrücklich "es war nicht die Zeit der Feigen", das heißt also, daß er zur Zeit, da es keine Feigen gibt, zum Feigenbaume hingeht, Feigen "ucht und keine findet -, und nachher sagt: "Nie mehr in Ewigkeit soll jemand von dir Frucht essen!"? Nun nehmen Sie die Erklärungen, die zu dieser Geschichte gewöhnlich gegeben werden, während trocken und nüchtern nichts anderes dasteht, als daß in sonderbarer Weise der Christus Jesus Hunger verspürt, zu einem Feigenbaume geht in einer Zeit, in welcher keine Feigen wachsen, keine Feigen findet und den Baum dann verflucht, daß in alle Ewigkeit keine Feigen mehr auf ihm wachsen sollen. Ja, was ist denn dann der Feigenbaum, und warum wird das Ganze hier erzählt? Wer okkulte Schriften lesen kann, wird In dem "Feigenbaume" - wie der Zusammenhang im Evangelium ist, werden wir noch sehen - zunächst dasselbe erkennen, wovon bei dem Buddha gesprochen wird, der unter dem "Bodhibaume" saЯ und die Erleuchtung zu der Predigt von Benares empfing. Unter dem "Bodhibaume" - das heißt auch: unter dem "Feigenbaume". Weltgeschichtlich war zur Zeit des Buddha in bezug auf das menschliche Hellsehen noch die "Zeit der Feigen", das heißt, man bekam, wie es bei Buddha der Fall war, unter dem Bodhibaume - unter dem Feigenbaume - die Erleuchtung. Jetzt war das nicht mehr so. Das sollten die Jünger lernen. Jetzt war die weltgeschichtliche Tatsache eingetreten, daß nicht mehr an jenem Baume, unter dem der Buddha die Erleuchtung empfangen hat, die Früchte da waren.
И то,
что происходило во всем человечестве, отражалось тогда в душе Христа. Мы видим
одного из представителей человечества в Эмпедокле из Сицилии - видим его как
представителя многих людей, которые голодали подобным же образом, потому что их
души не находили больше откровения, которое они имели раньше, и должны были
теперь удовлетворяться абстрактным "Я". Так можно говорить о
"голодающем Эмпедокле", о "голоде по духу", который
чувствовали все люди наступающего времени. И весь этот голод человечества
ложился на душу Иисуса Христа, прежде чем наступила Мистерия Голгофы.
Und was in der ganzen Menschheit geschah, das spiegelte sich dazumal in der Seele des Christus. Sehen wir einen Repräsentanten der Menschheit in Empedokles von Sizilien, einen Repräsentanten für viele Menschen, die ähnlich hungerten, weil ihre Seele nicht mehr fand die Offenbarung, die ihr früher gegeben war und sich jetzt mit den Abstraktionen des Ich begnügen mußte, so kann man von dem hungernden Empedokles sprechen, kann sprechen von dem Hunger nach dem Geist, den alle Menschen der heranrückenden Zeit fühlten. Und der ganze Hunger der Menschheit lud sich ab in der Seele des Christus Jesus, bevor heranrückte das Mysterium von Golgatha.
Ученики
должны были стать причастными к этой тайне и знать о ней. Христос ведет их к
фиговому дереву и говорит им о тайнах дерева Бодхи. Он стал говорить, ибо это
теперь не имело значения, что Будда обрел плоды этого фигового дерева (или
смоковницы). Но теперешнее время больше не было - "временем тех фиг",
которые обрел Будда к моменту своей проповеди в Бенаресе от дерева Бодхи.
Христос должен был констатировать, что на том дереве, от которого проистек свет
Бенареса, никогда больше не созреют плоды познания, но теперь они придут от
Мистерии Голгофы!
Und die Jünger sollten teilnehmen an diesem Geheimnis und davon wissen. Der Christus führt sie hin zu dem Feigenbaum und sagt ihnen das Geheimnis von dem Bodhibaum. Er ließ aus, weil es bedeutungslos war, daß noch der Buddha die Früchte dieses Feigenbaumes gefunden hat. Aber jetzt war nicht mehr die Zeit der " Feigen ", die Buddha zur Zeit der Predigt von Benares von dem Bodhibaume gehabt hat; sondern konstatieren mußte der Christus, daß bis in alle Ewigkeit an dem Baume, von dem heruntergeflossen ist das Licht von Benares, nicht mehr die Erkenntnisfrüchte reifen werden, sondern daß sie jetzt kommen werden von dem Mysterium von Golgatha.
Какой
же факт имеем мы перед собой? - Тот факт, что Христос Иисус со Своими учениками
идет из Вифании в Иерусалим, и при этих обстоятельствах в учениках вызвано
особенно сильное ощущение, вызвана особенно большая сила, которая в их душах
извлекает ясновидческие способности, и они становятся особенно склонны к
имагинации. В учениках пробуждены ясновидческие, имагинативные способности. Они
ли-цезреют в ясновидении дерево Бодхи, фиговое дерево, и Христос дает им
познать, что от дерева Бодхи больше не могут прийти плоды познания, потому что
уже не время фиг, то есть древнего познания. Навечно усохло это дерево, и
должно вырасти новое - дерево, которое состоит из мертвой древесины Креста и на
котором зреют не плоды старого познания, а но вые плоды, которые могут вырасти
для человечества из Мистерии Голгофы, которая связана с Крестом Голгофы как с
символом. В ходе мировой истории вместо образа Будды, сидящего под деревом
Бодхи, явлен образ Голгофы, где воздвигнуто другое дерево, дерево Креста, на
котором висел живой плод открывающегося Человеко-Бога, чтобы от Него излучалось
новое познание, проистекающее из этого отныне далее развивающегося дерева,
которое должно приносить плоды во все грядущие века.
Welche Tatsache haben wir vor uns? Die Tatsache, daß der Christus Jesus mit seinen Jüngern von Bethanien nach Jerusalem geht und daß bei dieser Gelegenheit in den Jüngern eine besonders starke Empfindung, eine besonders starke Kraft hervorgerufen wird, welche in den Seelen der Jünger hellseherische Kräfte hervorruft, so daß sie besonders zur Imagination geneigt sind. In den Jüngern werden hellseherische, imaginative Kräfte erweckt. Sie sehen hellseherisch den Bodhibaum, den Feigenbaum, und der Christus Jesus bewirkt in ihnen die Erkenntnis, daß von dem Bodhibaume nicht mehr die Früchte der Erkenntnis kommen können; denn es ist nicht mehr die Zeit der Fei gen, das heißt der alten Erkenntnis. In alle Ewigkeit wird dieser Baum verdorrt sein, und ein neuer Baum muß erwachsen, der Baum, der aus dem toten Holze des Kreuzes besteht, und an dem nicht die Früchte reifen der alten Erkenntnis, sondern die Früchte, die der Menschheit aus dem Mysterium von Golgatha reifen können, das mit dem Kreuze von Golgatha als einem neuen Sinnbild verbunden ist. Hingestellt hat sich an die Stelle jener Szene der Weltgeschichte, die wir sehen in dem Sitzen des Buddha unter dem Bodhibaum, das Bild von Golgatha, wo ein anderer Baum, der Baum des Kreuzes, erhöht ist, an dem die lebendige Frucht des sich offenbarenden Menschengottes hing, damit von ihm ausstrahle die neue Erkenntnis des sich nun weiter ausbildenden Baumes, der in alle Ewigkeit die Früchte tragen soll.
В этих
докладх снова было указано на то, что в будущем произойдет некоторый переворот
в отношении людей к Евангелиям. Он произойдет потому, что научатся видеть в
Евангелиях глубоко художественное, художественно-композиционное произведение,
научатся в верном свете видеть оккультные основы изображенных в Евангелиях
мировых исторических импульсов только если будут исходить из художественно-композиционного
в Евангелиях. По существу, и в этом отношении Евангельская литература и
Евангельское искусство входят во весь исторический ход развития человечества,
на что мы в отношении некоторых пунктов и указали в эти дни.
NEUNTER VORTRAG Basel, 23. September 1912
Wiederholt wurde in diesen Vorträgen darauf hingewiesen, daß ein gewisser Umschwung in dem Verhältnis der Menschen zu den Evangelien gegen die Zukunft hin dadurch eintreten werde, daß das tief Künstlerische, das Künstlerisch-Kompositionelle in diesen Evangelien gesehen werden wird und daß man die okkulten Hintergründe, die in den Evangelien dargestellten weltgeschichtlichen Impulse erst dann im richtigen Licht sehen wird, wenn man auf das Künstlerisch-Kompositionelle der Evangelien eingehen wird. Im Grunde genommen stellt sich auch in dieser Beziehung die Evangelienliteratur und die Evangelienkunst in den ganzen historischen Evolutionsgang der Menschheit in derselben Weise hinein, wie wir das für mancherlei Punkte in diesen Tagen andeuten konnten.
Мы
указывали на те одинокие личности в Греции, которые по-настоящему чувствовали в
своей душе угасание, постепенное исчезновение древнего ясновидения и взамен
этого получали то, из чего должно было выработаться "Я" человека,
нынешнее сознание: абстрактная понятийность, абстрактные представления. Мы
можем указать еще на нечто другое, а именно, что неким образом как раз в
греческой культуре явлено нечто вроде завершения культуры человечества - словно
пункт, до которого эта культура человечества дошла, чтобы с другого пункта
возгореться дальше. Это есть греческое искусство. Отчего это происходит, что не
только во время Возрождения в Европе люди всей душой искали "страну
греков", то есть страну красоты, и видели в чудесной выработке
человеческой формы идеал человеческого развития, но также и в современное
классическое время умы, подобные Гете, всей душой искали эту "страну
греков", то есть страну прекрасной формы? Это происходит оттого, что в
Греции действительно красота, которая в непосредственном виде гласит во внешней
форме, нашла известное завершение, завершение в некоторой высшей точке.
Wir haben hingewiesen auf jene einsamen Gestalten im Griechentum, die so recht in ihrer Seele das Verglimmen, das allmähliche Verschwinden des alten hellseherischen Schauens fühlten und dafür dasjenige eintauschen mußten, aus dem sich herauszuarbeiten hat das Ich des Menschen, das gegenwärtige Bewußtsein, die abstrakte Begrifflichkeit, die abstrakten Vorstellungen. Wir können auf etwas anderes noch hinweisen, was in gewisser Weise gerade innerhalb der griechischen Kultur etwas zeigt wie eine Art Abschluß der Menschheitskultur, wie einen Punkt, bis zu dem hin diese Menschheitskultur gegangen ist, um von einem anderen Punkt aus weiter angefeuert zu werden. Das ist die griechische Kunst. Woher rührt es denn, daß nicht nur zur Zeit der Renaissance in Europa die Menschen sozusagen das Land der Griechen, das heißt das Land der Schönheit, mit der Seele suchten, in der wunderbaren Ausgestaltung der menschlichen Form ein Ideal menschlicher Entwickelung sahen, sondern daß auch noch in der modernen klassischen Zeit Geister wie Goethe ebenso dieses Land der Griechen, das heißt das Land der schönen Form, mit der Seele suchten? Das rührt davon her, daß in Griechenland tatsächlich die Schönheit, die im unmittelbaren Anblick in der äußeren Form spricht, einen gewissen Abschluß, einen Abschluß in einem gewissen Höhepunkt gefunden hat.
Внутренняя
завершенность в форме -
это есть то, что встречает нас в греческой красоте, в греческом искусстве. В
композиционном решении произведений греческого искусства сразу же безусловно
видно то, что должно быть дано посредством этой композиции. Это выступает перед
глазами; это полностью находится в чувственном бытии. В том и величие
греческого искусства, что оно полностью выступило во внешнем явлении. Можно
сказать: искусство Евангелия показывает некое новое начало - начало, которое до
сих пор не понято в достаточной мере. Это есть внутренняя композиция,
внутреннее переплетение художественных нитей, которые в то же время являются
оккультными нитями, - особенно в Евангелиях. Поэтому речь идет о том, о чем мы
сказали и что акцентировали вчера: усмотреть везде тот основной момент, который
при изложении, в каком-либо эпизоде, принят во внимание.
Das innere Geschlossensein in der Form ist es, was uns in der griechischen Schönheit, in der griechischen Kunst entgegentritt. Dem Kompositionellen des griechischen Kunstwerkes sieht man gleich unbedingt das an, was durch diese Komposition gegeben sein soll. Es tritt vor das Auge hin, es ist völlig im Sinnensein da. Darin liegt das Große der griechischen Kunst, daß sie so ganz herausgetreten ist in die äußere Erscheinung. Man möchte sagen, darin zeigt nun auch die Evangelienkunst einen neuen Anfang, einen Anfang, der bis heute keineswegs in erheblichem Maße verstanden worden ist. Es ist innere Komposition, inneres Verschlungensein der künstlerischen Fäden, die lugleich die okkulten Fäden sind, insbesondere auch in den Evangelien darinnen. Daher kommt es so auf das an, was wir gestern betonten, daß man überall eigentlich den Punkt sieht, der bei irgendeiner Darstellung, bei irgendeiner Erzählung ins Auge gefaßt wird.
Именно
в Евангелии от Марка выступает не столько в его дословном тексте, сколько во
всем тоне изложения то, что можно определить как главное: здесь Христос
представлен как космическое, как одновременно земное и сверхземное явление, а
Мистерия Голгофы - одновременно как земное и сверх'земное событие. Но
акцентируется еще и нечто другое, и здесь выступает нечто тонко художественное
- в особенности к концу Евангелия от Марка. Подчеркнуто: здесь космический
Импульс внес Свет в земные обстоятельства. Земным существам, земным людям надо
было принести свое понимание навстречу этому Импульсу. Пожалуй, нигде так
сильно, как в Евангелии от Марка, не обозначено, что для понимания того Света,
который тогда проник из космоса в земное бытие, нужен, в сущности, весь остаток
земной эволюции, - что это понимание никак не было возможно в то время, когда
непосредственно совершалась Мистерия Голгофы. И факт отсутствия тогда
надлежащего понимания, тот факт, что понимание тогда впервые получило первое
побуждение, и что оно только мало-помалу сможет взойти в ходе дальнейшего
развития человечества, - это как раз в художественно-композиционном строе
Евангелия от Марка показано совершенно чудесным образом. Мы проследим это
тонкое художественно-композиционное, если спросим, каким могло быть понимание,
какого рода понимание могло быть принесено навстречу Мистерии Голгофы в
тогдашнее время.
Gerade im Markus-Evangelium kommt, weniger durch den Wortlaut als durch den ganzen Ton der Darstellung, das heraus, daß der Christus hingestellt wird als eine kosmische, als eine zugleich irdische und überirdische Erscheinung und das Mysterium von Golgatha als eine zugleich irdische und überirdische Tatsache. Aber noch etwas anderes wird betont, und hier tritt das fein Künstlerische gegen das Ende des Markus-Evangeliums uns besonders entgegen. Es wird betont: Da leuchtete herein ein kosmischer Impuls in die Erdenangelegenheiten. Er leuchtete herein. An den Erdenwesen, an den Erdenmenschen war es, diesem Impuls Verständnis entgegenzubringen. Vielleicht nirgends so sehr als im Markus-Evangelium wird angedeutet, wie zum Verständnisse dessen, was da aus dem Kosmos in das Erdendasein hercinleuchtete, im Grunde genommen der ganze Rest der Erdenevolution notwendig ist, wie dieses Verständnis keineswegs möglich war in der Zeit, in welcher das Mysterium von Golgatha unmittelbar stattgefunden hat. Und diese Tatsache des dazumal noch nicht vorhandenen Verständnisses, die Tatsache, daß das Verständnis damals erst einen ersten Anstoß erhalten hat und nach und nach sich erst ergeben in der weiteren Fortentwickelung der Menschheit, dies wird nun gerade im Künstlerisch-Kompositionellen des Markus-Evangeliums in einer ganz wunderbaren Weise dargestellt. Wir werden dieses fein Künstlerisch-Kompositionelle verspüren, wenn wir fragen, wie sich das Verständnis arten konnte, wie das Verständnis engegengebracht werden konnte dem Mysterium von Golgatha in der damaligen Zeit.
В
сущности, тогда было возможно троякое понимание. Оно могло исходить из трех
факторов. Во-первых, - от тех, кто были ближайшими избранными учениками Христа
Иисуса. Они ведь выступают перед нами везде в Евангелии как те, кого Господь
Сам избрал и которым Он многое доверил для высшего понимания бытия. От них мы
можем ожидать наивысшего понимания Мистерии Голгофы. Какого же понимания можем
мы от них ожидать? Это тонко вкомпоновано в Евангелии от Марка - чем ближе
приходим мы к его концу. Что эти избранные ученики могли иметь более высокое
понимание, чем руководители ветхозаветного народа, - на это нам очень ясно
указано, если мы везде будем искать тот пункт, в котором все дело.
Im wesentlichen war ein dreifaches Verständnis möglich. Von drei Faktoren konnte das Verständnis ausgehen: Erstens von denjenigen, welche die nächsten, die auserwählten Jünger des Christus Jesus waren; sie treten uns ja im Evangelium überall als die entgegen, welche der Herr selber auserwählt hat und denen er manches anvertraut hat zum höheren Verständnisse des Daseins. Von ihnen also dürfen wir das höchste Verständnis des Mysteriums von Golgatha erwarten. Welches Verständnis dürfen wir von ihnen erwarten? Das ist fein hineinkomponiert in das Markus-Evangelium, je mehr wir gegen das Ende zu kommen. Daß diese auserwählten Jünger ein höheres Verständnis haben konnten als die Führer des alttestamentlichen Volkes, wird uns sehr klar angedeutet, wenn wir überall den Punkt aufsuchen, auf den es ankommt.
Так вы
находите разговор, который Христос Иисус вел с саддукеями (12, 18-27). Этот
разговор касается прежде всего бессмертия души. Если принимать Евангелие
поверхностно, не легко придти к пониманию того, почему там есть разговор с
саддукеями, этот разговор о бессмертии, а затем странная речь саддукеев,
которые говорят: могло бы случиться, что из семи братьев один женился; он
умирает, и вдова его переходит в качестве жены ко второму брату, и т.д. - к
одному за другим; она была женой всех семи братьев, и после всех умерла и эта
женщина. И вот, - не понимали саддукеи, - если есть бессмертие, как должны
будут эти семь братьев относиться к этой их жене в духовной жизни. Это есть
известное возражение саддукеев, которое приводилось не только во времена
Мистерии Голгофы, но и во многих современных книгах как возражение против
бессмертия. Это доказывает, что также и ныне в кругах тех, кто пишет такие
книги, еще нет полного понимания этой вещи. Зачем же этот разговор? Если мы
углубимся в него, то обнаруживается из ответа, который дает Христос Иисус, что
все души после смерти становятся небесными существами и что между существами
надземного мира не заключаются браки, и не имеет никакого значения, если бы и
случилось такое, о чем говорят саддукеи. Такие отношения суть чисто земные и не
имеют значения для внеземного. Другими словами: Христос Иисус говорит о
внеземных условиях, которые привлекаются, когда это нужно для понимания
внеземной жизни. значения для внеземного. Другими словами: Христос Иисус
говорит о внеземных условиях, которые привлекаются, когда это нужно для
понимания внеземной жизни.
Da finden Sie ein Gespräch, das der Christus Jesus zu führen hat mit den Sadduzäern (12,18-27). Dieses Gespräch handelt zunächst über die Unsterblichkeit der Seele. Wenn man das Evangelium oberflächlich nimmt, wird man auch nicht leicht daraufkommen, warum gerade da dieses Gespräch mit den Sadduzäern steht, dieses Gespräch über die Unsterblichkeit, und dann die sonderbare Rede der Sadduzäer, die da sagen: Es könnte vorkommen, daß von sieben Brüdern der eine eine Frau geheiratet hat, er stirbt aber, und dieselbe Frau heiratet der zweite; nachdem der zweite auch gestorben ist, heiratet sie der dritte und so die дndern auch, und sie selbst stirbt erst, nachdem der siebente gestorben ist. Und da verstanden die Sadduzäer nicht, wie sich, wenn es eine Unsterblichkeit gibt, diese sieben Mдnner zu der einen Frau verhalten sollen im geistigen Leben. Es ist das der bekannte Sadduzäer-Einwand, der, wie vielleicht einige von Ihnen wissen, nicht nur zur Zeit des Mysteriums von Golgatha gemacht worden ist, sondern sich auch noch in manchem modernen Buche als ein Einwand gegen die Unsterblichkeit findet, ein Beweis dafür, daß auch heute in den Kreisen derer, die solche Bücher schreiben, noch nicht das volle Verständnis der Sache vorhanden ist. Warum aber dieses Gespräch? Wenn wir darauf eingehen, zeigt sich uns gerade aus der Antwort, die der Christus Jesus gibt, daß die Seelen nach dem Tode himmlisch werden und daß unter den Wesen der überirdischen Welt nicht gefreit wird, daß es also gar keinen Anstand hat, wenn diese Tatsache eintritt, welche die Sadduzäer anführen, und daß von ihnen auf ein Verhältnis hingedeutet wird, das im wesentlichen nur irdisch ist und keine Bedeutung hat für das Außerirdische. Mit anderen Worten: Der Christus Jesus spricht von außerirdischen Verhältnissen, die er hereinbringen will, soweit sie hereinzubringen sind für die Auffassung des außerirdischen Lebens.
Но еще
другой разговор находим мы, когда все более подходим к концу Евангелия от
Марка. Там спрашивают Христа Иисуса о браке (10, 1-12). Происходит разговор
между Христом Иисусом и еврейскими книжниками о том, как это по закону Моисея
возможно отпускать жену по разводному письму. Когда Христос отвечает: "Да,
этот закон дал вам Моисей, потому что ваши сердца жестки и вам такое
установление нужно", - то в чем здесь дело? - Дело в том, что теперь Он
обо всем говорит совсем иначе: теперь Он говорит о взаимоотношениях между
мужчиной и женщиной так, как они были до того, как в человеческую эволюцию
вошел соблазн через лю-циферические силы. Это значит, что Он говорит о чем-то
космическом, о чем-то сверхземном; Он поворачивает вопрос к сверхземному. Все
дело в том, что Христос Иисус разговоры о том, что относится к чувственному бытию,
выводит за пределы обыкновенной земной эволюции. Главное в том, что Он уже в
этом показывает: Он приносит сверхземные, космические отношения вместе со Своим
появлением на Земле и говорит с земными существами об этих космических
отношениях.
Aber noch ein anderes Gespräch finden Sie, wenn Sie immer mehr gegen das Ende des Markus-Evangeliums kommen. Da wird der Chri-itus Jesus gefragt über die Ehe (10, i-i z). Es wird darüber gesprochen zwischen dem Christus Jesus und den jüdischen Schriftgelehrten, wie u nach dem Gesetz des Moses möglich ist, die Frau mit einem Scheidebrief zu entlassen. Worauf kommt es da an, als der Christus Jesus antwortet : "Ja, dieses Gesetz hat Moses euch gegeben, weil eure Herzen hart lind, und ihr eine solche Einsetzung braucht"? Darauf kommt es an, daß er jetzt über alles ganz anders redet. Jetzt redet er so über die Zusammengehörigkeit von Mann und Weib, wie sie sich ausnimmt, bevor die menschliche Evolution vor der Verführung durch die luziferischen Mächte gestanden hat. Das heißt, er redet von etwas Kosmischem, von etwas Überirdischem; er lenkt die Sache auf etwas Überirdisches hin. Das ist es, worauf es ankommt, daß der Christus Jesus die Gespräche über das, was sich auf das Sinnensein bezieht, über die Verhältnisse des Sinnenseins, über die gewöhnliche irdische Evolution hinauslenkt. Das ist das Bedeutsame, daß er schon darin zeigt: er bringt überirdische, kosmische Verhältnisse mit seinem Erscheinen auf die Erde herunter und redet mit den Erdenwesen von diesen kosmischen Verhältnissen.
На кого мы можем надеяться, от кого можем, так сказать, требовать, чтобы речи Христа Иисуса о космических отношениях были лучше всего поняты? - От тех, которых Он избрал как Своих учеников. Итак, мы можем сказать, что первый род понимания мы можем охарактеризовать следующим образом: избранные ученики Христа Иисуса могли бы так понять Мистерию Голгофы, чтобы постичь сверхземное, космическое значение этого всемирно-исторического факта. Этого мы могли ожидать от учеников, которых Он избрал.
Von wem also dürfen wir hoffen oder könnten wir sozusagen fordern, daß die Reden des Christus Jesus von den kosmischen Verhältnissen am besten verstanden werden? Von denen, die er zunächst auserwählt hat als seine Jünger. Also wir können sagen, das erste Verständnis könnten wir so charakterisieren: Die auserwählten Jünger des Christus Jesus hätten das Mysterium von Golgatha so verstehen können, daß sie das Überirdische, das Kosmische dieser weltgeschichtlichen Tatsache aufzufassen vermochten. Das hätte man erwarten können von den Jüngern, die er auserwählt hat.
Понимание
второго рода, которое можно было ожидать, какое могло прийти от руководителей
древнееврейского народа, от первосвященников, от верховных судей, от знатоков
Писания - словом, от тех, кто знает историческую эволюцию ветхозаветного
народа. Что можно было бы от них требовать? Евангелие ясно показывает: с них не
спрашивают понимания космических взаимоотношений Христа Иисуса, но от них
ожидается понимание того, что Христос Иисус пришел к древнееврейскому народу и
вошел Своей индивидуальностью в кровь этого народа, родился в этом народе - что
Он есть сын дома Давидова, что Он внутренне связан с сущностью того, что вместе
с Давидом вошло в еврейский народ. Этим нам указано на второй род понимания -
на это меньшее понимание. Что Христос Иисус имел посланничество, которое
означает высшую точку посланничества всего еврейского народа, - это чудесным
образом показано ближе к концу Евангелия от Марка, когда все больше и больше
указывается на то, что мы имеем дело с Сыном Давида (заметьте, как тонко
художественно-композиционно это выступает). В то время как от учеников
требуется понимание посланничества космического Героя, - от тех, которые
причисляют себя к еврейскому народу, требуется понимание того, что
пришло завершение посланничества Давида. Это второе. Еврейский народ должен был
понять, что могло прийти и завершение, и новое обретение его собственной
миссии. А откуда должен был прийти третий род понимания? И притом еще меньшего?
Замечательно, как тонко художественно-композиционно это выступает в Евангелии
от Марка. Здесь требуется еще меньшее, и это меньшее требуется от римлян.
Прочтите в конце Евангелия от Марка, когда Христос Иисус выдан
первосвященникам, что тогда произошло? - Я говорю сейчас только о Евангелии от
Марка! Еще первосвященники спрашивают Христа Иисуса - хочет ли Он говорить о
"Христе", хочет ли Он признать себя Христом, к чему они смогут
придраться, ибо Он будет говорить о Своем космическом посланничестве; или о
том, что Он потомок рода Давидова. Что же предосудительно для Пилата? Только
то, что Христос Иисус должен фигурировать как "царь иудеев" (15,
1-15). Евреи должны были понять, что Он представляет Собой вершину их
собственного развития. Римляне должны были понять, что Он что-то означает Собой
внутри развития еврейского народа - не высшую точку, но нечто, что может быть
ролью руководителя. Если бы римляне это поняли, что бы тогда произошло? Ничего
другого, кроме того, что и так уже произошло; но они этого не поняли. Мы знаем,
что еврейство распространилось, - что оно обходным путем через Александрию
распространилось по западному миру. Что теперь пришел всемирноисторический
момент для распространения еврейской образованности - понимание этого могли бы
проявить римляне. Это все же меньше, чем то, что должны были понять ученые
книжники. Римляне должны были понять значение еврейства как части всего мира.
То, что они этого не поняли, - а это было задачей того времени, -обозначено
тем, что Пилат ничего не понимает в том, что Христос Иисус истолкован как царь
иудеев, и он в корне отметает, как безобидную вещь, что Он представлен как царь
иудеев.
Ein zweites Verständnis, eine zweite Art des Verständnisses, das man erwarten könnte, wäre das gewesen, das da kommen konnte von den Führern des althebräischen Volkes, von den Hohenpriestern, von den Oberrichtern, von denen, welche die Schrift kennen, welche die geschichtliche Evolution des alttestamentlichen Volkes wissen. Was hätte man von diesen verlangen können? Das Evangelium zeigt klar: Ein Verständnis wird bei ihnen nicht beansprucht für das, was die kosmischen Verhältnisse des Christus Jesus sind, aber es wird ein Verständnis dafür erwartet, daß der Christus Jesus zu dem althebräischen Volke gekommen ist und mit seiner Individualität in das Blut dieses Volkes hineingeboren ist, daß er ein Sohn des Hauses David ist, daß er mit der Wesenheit dessen, was mit David in das jüdische Volk gekommen ist, innig verknüpft ist. Damit werden wir hingewiesen auf die zweite Art des Verständnisses, auf dieses geringere Verständnis. Daß der Christus Jesus eine Sendung hat, welche den Höhepunkt der Sendung des ganzen jüdischen Volkes bedeutet, das wird in einer wunderbaren Weise angedeutet gegen das Ende des Markus-Evangeliums, indem immer mehr und mehr darauf hingewiesen wird - sehen Sie, wie fein künstlerisch-kompositionell das auftritt -, daß wir es zu tun haben mit dem Sohne Davids. Während also von den Jüngern Verständnis verlangt wird für die Sendung des kosmischen Helden, wird von denen, die sich zu dem jüdischen Volke rechnen, das Verständnis dafür verlangt, daß der Abschluß der Sendung des David gekommen ist. Das ist das Zweite. Das jüdische Volk hätte verstehen sollen, daß ein Abschluß und eine neue Anfeuerung seiner eigenen Mission hätte kommen können.
Und woher sollte die dritte Art des Verständnisses kommen? Da wird nun wieder Geringeres verlangt. Es ist so merkwürdig, wie fein künstlerisch-kompositionell uns das im Markus-Evangelium entgegentritt. Es wird wieder Geringeres verlangt, und dieses Geringere wird verlangt von den Römern. Lesen Sie gegen Ende des Markus-Evangeliums, da, wo von den Hohenpriestern der Christus Jesus an die Römer ausgeliefert wird, was da geschieht. - Ich spreche jetzt immer nur von dem Markus-Evangelium. - Die Hohenpriester noch fragen den Christus Jesus, ob er von dem Christus sprechen will, ob er sich als den Christus bekennen will, woran sie Anstoß nehmen würden, weil er dann von seiner kosmischen Sendung sprechen würde, oder ob er davon sprechen will, daß er ein SproЯ aus Davids Ge-ichlecht sei. Woran nimmt Pilatus, der Römer, Anstoß? Nur daran, daß er sich ausgegeben haben soll als den "König der Juden" (15, 1-15). -Die Juden sollten verstehen, daß er einen Höhepunkt ihrer eigenen Entwickelung darstellt. Die Römer sollten verstehen, daß er etwas bedeutet innerhalb der Entwickelung des jüdischen Volkes, nicht einen Höhepunkt, sondern nur etwas, was eine Führerrolle sein kann. Wenn die Römer das verstanden hätten, was wäre dann gekommen ? Nichts anderes als das, was ohnehin gekommen ist, nur haben sie es nicht verstanden. Wir wissen, daß das Judentum sich ausgebreitet hat, indem ei sich auf dem Umwege über Alexandrien über die westliche Welt iusgebreitet hat. Daß jetzt der welthistorische Zeitpunkt gekommen war für die Ausbreitung der jüdischen Bildung, dafür hätten die Römer Verständnis zeigen können. Das ist wieder weniger als das, was die Schriftgelehrten verstehen sollten. Die Römer hätten nur die Bedeutung der Juden als eines Teils der Welt verstehen sollen. Daß sie es nicht verstanden - was eine Aufgabe der Zeit gewesen wäre -, das wird dtrin angedeutet, daß Pilatus nichts davon versteht, daß der Christus Jeius aufgefaßt wird als der König der Juden, sondern es im Grunde genommen überhaupt als eine harmlose Sache bezeichnet, daß er als (1n König der Juden hingestellt wird.
Так
можно было ожидать троякого понимания посланниче-ства Христа Иисуса: 1)
Понимание избранными учениками, которое они могли иметь о космическом элементе
Христа. 2) Понимание, которое должны были иметь евреи о том, что
распространяется в самом еврейском народе. 3) Понимание, которое должны были
иметь римляне о том, что евреи перестали распространяться в одной только
Палестине и что они стали распространяться по большей части Земли.
So hätte ein dreifaches Verständnis für die Sendung des Christus Jcius erwartet werden können: erstens das Verständnis, das die auser-wähltcn Jünger haben konnten für das kosmische Element des Chri-ttun, zweitens das Verständnis, das die Juden haben sollten für das, W"" "ich ausbreitet im jüdischen Volke selber, und drittens das Ver-UNiulnis, das die Römer haben sollten für das jüdische Volk, wie die Juden aufhörten, sich bloß über Palästina auszubreiten, und wie sie anfingen, sich über ein größeres Stück der Erde auszubreiten.
Это
таинственно включено в художественную композицию в особенности Евангелия от
Марка. И ответы нам даны по всем трем пунктам совершенно ясные.
Das ist hineingeheimnißt in das Künstlerisch-Kompositionelle insbesondere des Markus-Evangeliums. Und auch die Antworten werden uns auf alle drei Dinge gegeben, werden ganz klar gegeben.
Первый вопрос должен быть следующий: "Достигли ли апостолы, избранные ученики, той меры понимания, которая требовалась от них? Распознали ли они Христа Иисуса как космического Духа? Распознали ли они, что среди них был Некто, Кто был не только то, что Он значил как человек между ними, но был окружен аурой, через которую притекали на Землю космические силы и космические законы? Поняли ли они это?"
Die erste Frage muß sein: Sind die Apostel,
die auserwählten Jünger, ihrem Maße des Verständnisses
gewachsen gewesen? Haben sie den Christus Jesus erkannt als den kosmischen
Geist? Haben sie erkannt, daß da unter ihnen einer war, der nicht
bloß das war, was er als Mensch vor ihnen bedeutete, sondern der umhüllt
war von einer Aura, durch die kosmische Kräfte und kosmische Gesetze auf
die Erde hereinkamen? Haben sie es verstanden?
Что
Христос требовал от них этого понимания, ясно указано в Евангелии. Ибо когда
два Его ученика, сыны Зеведеевы, пришли и добивались, что Он должен посадить их
справа и слева возле Себя, то Он сказал им:
"Вы не знаете, чего домогаетесь. Можете ли вы пить чашу, которую Я пью, или креститься тем Крещением, которым Я крещусь?" (10, 38).
Daß der Christus Jesus von ihnen dieses Verständnis forderte, wird deutlich im Evangelium angedeutet. Denn als die beiden Jünger, die Söhne des Zebedäus, kamen und verlangten, es solle einer von ihnen zu seiner Rechten und einer zu seiner Linken sitzen, da sagte er:
"Ihr wisset nicht, was ihr verlangt.
Könnt ihr den Becher trinken, den ich trinke, oder euch mit der Taufe
taufen lassen, mit der ich getauft werde?" (10, 38).
Ученики
тогда похвалились, что смогут. То, что Христос Иисус этого от них требует, -
ясно обозначено. Что могло тогда произойти? - Двоякое. Первое - эти избранные
ученики прошли бы вместе с Ним все то, что совершилось как Мистерия Голгофы,
что связь между этими учениками и Христом сохранилась бы вплоть до Мистерии
Голгофы. Это одно, что могло бы случиться. А что произошло не это, а совсем
другое, мы видим со всей отчетливостью, в особенности в Евангелии от Марка. Когда
Христос был взят под стражу, разбежались все; и Петр, который хвалился, что его
ничто не поколеблет, трижды отрекся от Него прежде, чем дважды прокукарекал
петух. Это изображено со стороны апостолов. А как представляется это со стороны
Самого Христа?
Die Jünger geloben es zunächst. Daß der Christus Jesus dies von ihnen verlangt, wird uns an dieser Stelle deutlich angedeutet. Was hätte nun geschehen können? Ein Zweifaches hätte geschehen können. Das eine wäre das gewesen, daß die auserwählten Jünger wirklich durch all das, was sich nun als das Mysterium von Golgatha vollzogen hat, mit hindurchgegangen wären, daß das Band zwischen den Jüngern und dem Christus bis zum Mysterium von Golgatha hin erhalten geblieben wäre. Das wäre das eine gewesen, was hätte geschehen können. Daß nicht dieses, sondern das andere geschehen ist, sehen wir insbesondere aus dem Markus-Evangelium ganz genau. Als der Christus Jesus gefangengenommen wird, fliehen alle, und Petrus, der gelobt hatte, an nichts Anstoß zu nehmen, verleugnet ihn dreimal, bevor der Hahn zweimal gekräht hat. Das ist die Darstellung von der Apostelseite aus. Wie aber ist die Darstellung, daß es nicht so gewesen ist, von der Seite des Christus selber aus?
Перенесемся
со всем благоговением - ибо это должно быть так! - в Душу Христа Иисуса,
которая до конца пытается сохранить образовавшуюся связь с душами апостолов;
перенесемся, насколько это возможно, в Душу Христа для дальнейшего
прослеживания хода событий. Тогда эта Душа могла поставить
всемирно-исторический вопрос: "Могу ли Я сделать так, чтобы души хотя бы
самых избранных учеников поднялись до такой высоты, чтобы они вместе со Мной
пережили все то, что должно тут произойти вплоть до Мистерии Голгофы?" Перед
этим вопросом стоит Душа Самого Христа. Это - грандиозный момент, когда Петр,
Иаков и Иоанн выведены Им на Оливковую гору и Христос Иисус Сам хочет
присмотреться - сможет ли Он удержать их, самых избранных? И на пути к Голгофе
Он испытывает страх. Да, мои друзья, думает ли кто, или, вернее, смеет ли кто
думать, что Христу стало страшно перед смертью, перед Мистерией Голгофы? Что на
Оливковой горе у Него выступил кровавый пот из-за приближающегося свершения
Мистерии Голгофы? Так думать - значило бы мало понимать Мистерию Голгофы! Может
быть, это теологично, но - бессмысленно. Почему скорбит Христос? Он не дрожит
перед крестом. Это само собой разумеется. Он содрогается, прежде всего, перед
следующим: "Смогут ли те, кого Я взял сюда с Собою, усто ять в тот момент,
в который должно решиться, - захотят ли они своими душами идти со Мной, захотят
ли пережить вместе со Мной все, вплоть до распятия на кресте?" - Останется
ли состояние их сознания настолько бодрствующим, что они вместе с Ним переживут
все, вплоть до распятия на кресте - вот это должно решиться. Это и есть та
"чаша", которая к Нему приближается. И Он оставляет их одних, чтобы
они могли остаться "бодрствующими", то есть быть в таком состоянии
сознания, в котором они могли бы вместе с Ним пережить то, что Он должен. Тогда
Он идет и молится: "Отец, да минует Меня чаша сия; но не Моя воля, но Твоя
воля, да свершится!" Это значит: не дай Мне еще испытать, что Я стою
совсем один как Сын Человеческий, но что и другие идут со Мной. И Он
возвращается обратно, а они спят. Они не смогли удержать то бодрствующее
состояние сознания. И Он снова делает попытку, и они опять не выдерживают. И Он
делает это еще раз, и они опять-таки не выдерживают. Тогда стало Ему ясно, что
Он стоит один - что они не идут вместе с Ним вплоть до распятия на кресте. Эта
чаша не миновала Его. Он был обречен в одиночестве, в душевном одиночестве
свершить Свое деяние.
Versetzen wir uns einmal mit aller Demut - denn so muß es sein -in die Seele des Christus Jesus, der bis zuletzt versucht, das Band, das gewoben war zu den Seelen der Apostel hin, aufrechtzuerhalten; versetzen wir uns, so gut wir es dürfen, in die Seele des Christus für den weiteren Verlauf des Geschehens. Da mochte sich wohl diese Seele die weltgeschichtliche Frage stellen: Kann ich es bewirken, daß sich die Seelen wenigstens der auserlesensten Jünger zu der Höhe erheben, um mit mir alles zu erleben, was bis zum Mysterium von Golgatha hin zu geschehen hat? Vor dieser Frage steht die Christus-Seele selber. Es ist ein grandioser Augenblick, wo Petrus, Jakobus und Johannes herausgeführt werden nach dem Ölberge und der Christus Jesus bei sich selber nachschauen will, ob er sie halten kann, die Auserwähltesten. Und auf dem Wege dahin wird er ängstlich. Ja, meine Freunde, glaubt jemand, oder darf jemand glauben, daß der Christus ängstlich geworden ist vor dem Tode, vor dem Mysterium von Golgatha, daß er das Blut auf dem Ölberge geschwitzt hat wegen des herannahenden Ereignisses von Golgatha? Das hieЯe wenig Verständnis sich erwerben für das Mysterium von Golgatha. Das mag theologisch sein, sinnvoll ist es nicht. Warum wird der Christus traurig? Er bebt nicht vor dem Kreuz. Das ist selbstverständlich. Er bebt zunächst davor: Werden die, welche ich da mitnehme, diesen Augenblick überstehen, in dem es sich entscheiden soll, ob sie mit mir in ihrer Seele gehen wollen, ob sie mit mir erleben wollen alles bis zum Kreuz? Daß ihr Bewußtseinszustand so wach bleibt, daß sie alles miterleben bis zum Kreuz, das soll sich entscheiden. Das ist der "Kelch", der sich ihm naht. Und er läßt sie allein, daß sie "wach" bleiben können, das heißt in einem Bewußt-"einszustande, in welchem sie mit ihm erleben können, was er erleben "oll. Dann geht er und betet: "Vater, laЯ diesen Kelch an mir vorübergehen, doch nicht mein, sondern dein Wille geschehe." Das heißt: LaЯ mich nicht noch erfahren, daß ich ganz allein stehe als der Menschensohn, sondern daß die дndern mitgehen. Und er kommt zurück, und sie schlafen. Sie haben nicht jenen Bewußtseinszustand erhalten können. Und er macht den Versuch wieder, und sie haben ihn auch winlcr nicht erhalten. Und er macht ihn noch einmal, und sie haben lim auch da wieder nicht erhalten. Daher war es für ihn klar, daß er nun dasteht allein, daß sie nicht mitmachen, was bis zum Kreuz hingeht. Der Kelch war nicht vorübergegangen! Er war zur einsamen, auch zur seeleneirisamen Vollbringung der Tat bestimmt.
Мир
возымел Мистерию Голгофы; но в то время, когда это происходило, люди еще не
имели понимания для этого события. Даже самые выдающиеся из них и самые
избранные не оказались на такой высоте. - Это о первом роде понимания. Как
чудесно художественно это выражено, если за тем, что явлено в Евангелиях,
суметь почувствовать реальные оккультные "кулисы"!
Die Welt hatte wohl das Mysterium von Golgatha, aber zur Zeit, da es geschah, noch nicht das Verständnis für dieses Ereignis. Auch nicht die Auserlesensten und Auserwählten konnten sich so weit aufrechterhalten. Das über die erste Art des Verständnisses. Wie wunderbar künstlerisch kommt das zum Ausdruck, wenn man nur hinter dem, was in den Evangelien steckt, die eigentlichen okkulten Hintergründe zu fühlen versteht.
Теперь
зададим вопрос о втором роде понимания. - Спросим, как руководители евреев
поняли Того, Кто из рода Давидова должен был выступить как лучший цвет
древнееврейской эволюции? Одно из первых мест, где нам указано, какое понимание
приносил еврейский народ навстречу Тому, кто происходил из дома Давидова,
находим мы в 10-й главе Евангелия от Марка. Это момент решающего значения,
когда Христос приближается к Иерусалиму и должен был быть узнан древнееврейским
народом как Тот, Кто примыкает к дому Давида.
"И
пришли они в Иерихон, и когда Он вышел из Иерихона с учениками и многими
сопровождающими, сидел сын Тимея Вартимей, слепой, как нищий у дороги.
И
когда он услыхал, что это Иисус из Назарета, начал он восклицать: "Иисус,
Ты - Сын Давидов, сжалься надо мной!"
И многие бранили его, чтобы он замолчал. А он кричал еще громче: "Сын Давидов, сжалься надо мной!" (10, 46-48).
Nun fragen wir nach der zweiten Art des Verständnisses, fragen wir, wie die Führer der Juden verstanden haben den, der aus dem Geschlechte Davids als die Blüte der althebräischen Evolution auftreten sollte. Eine der ersten Stellen, wo wir darauf hingewiesen werden, welches Verständnis das althebräische Volk dem aus dem Geschlechte Davids Stammenden entgegenbrachte, finden wir im zehnten Kapitel des Markus-Evangeliums. Es ist die entscheidende Stelle, wo der Christus sich Jerusalem nähert und erkannt werden sollte von dem althebräischen Volke als der, welcher sich an David anschließt.
"Und sie kamen nach Jericho. Und da er aus Jericho herauszog mit seinen Jüngern und einer ansehnlichen Menge, saЯ der Sohn des Timдus, Bartimдus, ein Blinder, als Bettler an der Straße.
Und da er hörte, daß es Jesus der Nazarener sei, begann er zu rufen: Jesus, du Sohn Davids, erbarme dich meiner!
Und es schalten ihn viele, daß er schweige.
Er aber rief um so lauter: Du Sohn Davids, erbarme dich meiner!" (10, 46-48.)
Выразительно
передан здесь этот крик слепого: ..."Ты, Сын Давидов", - значит
только он пришел к пониманию "Сына Давидова".
"И
Иисус остановился и сказал: "Позовите его сюда". И они позвали
слепого и сказали ему: "Мужайся, встань. Он зовет тебя!" Тот же
сбросил свой плащ, вскочил и подошел к Иисусу.
И
Иисус сказал ему: "Чего ты хочешь от Меня?" Слепой же сказал Ему:
"Раввуни, чтобы я прозрел!"
И Иисус сказал ему: "Иди, твоя вера помогла тебе". И он тотчас стал зрячим и последовал за ним по дороге". (10,49-52).
Ausdrücklich wird der Ruf des Blinden so charakterisiert, daß er ruft: "Du Sohn Davids". Er soll also nur zum Verständnisse des "Sohnes Davids" kommen.
"Und Jesus stand still und sagte: Ruft ihn herbei. Und sie riefen den Blinden und sagten zu ihm: Sei guten Mutes, stehe auf, er ruft dich.
Er aber warf seinen Mantel weg, sprang auf und kam zu Jesus.
Und Jesus redete ihn an: Was willst du, daß ich dir tun soll ? Der Blinde aber sagte zu ihm: Rabbuni, daß ich sehend werde.
Und Jesus sagte zu ihm: Gehe hin, dein Glaube hat
dir geholfen. Und alsbald ward er sehend und folgte ihm auf der Straße."
(10, 49-52.)
Это
значит, что Он требовал только веры. Не стоит ли задуматься почему среди других
рассказов есть это исцеление слепого? Почему оно стоит особняком? Из
композиционного строя Евангелия люди должны были бы чему-то научиться. Дело
вовсе не в этом исцелении, а в том, что из всех людей только один этот слепой
из всех сил взывал: "Иисус, Ты - Сын Давидов!" Видящие не распознали
Его. Слепой, который физически не видит, узнает Его. Так что здесь показано,
как слепы другие, и этот человек сперва должен был ослепнуть, чтобы Его узреть.
В слепоте, а не в исцелении здесь дело. И этим одновременно показано, как мало
понимали Христа.
Das heißt: Nur der Glaube war es, den er verlangte. Darf man denn gar nicht nachdenken, warum mitten unter den anderen Erzählungen eine Heilung von einem Blinden angeführt wird? Warum steht sie so Isoliert dort? Aus dem Kompositionellen des Evangeliums sollten die Leute etwas lernen. Gar nicht auf die Heilung kommt es an, sondern darauf, daß von allen nur ein einziger, der Blinde, mit aller Stärke ruft: "Jesus, du Sohn Davids!" Die Sehenden erkennen ihn nicht. Der Blinde, der ihn gar nicht physisch sieht, erkennt ihn. So daß hier geleigt werden soll, wie blind die дndern sind, und daß dieser erst hat blind werden müssen, um ihn zu schauen. Auf die Blindheit, nicht auf die Heilung kommt es an dieser Stelle an. Und wie wenig der Christus Verstanden wird, zeigt sich auch zugleich.
В ходе
дальнейшего вы можете везде найти, как Он говорит о том, что Космическое
вживается в человечески индивидуальное; как Он фактически говорит о
Космическом, когда Он (и это опять-таки важно, что это композиционно дано в
связи с тем моментом, когда Христос должен явиться как "Сын Давидов")
говорит о бессмертии: что Бог - есть Бог живых, а не мертвых; что Бог есть Бог
Авраама, Исаака и Иакова (12,26-7), ибо Авраам, Исаак и Иаков, каждый из них
живет в следую щем, продолжает жить в других формах, потому что Бог живет в их
индивидуальности. Но еще сильнее это обозначено там, когда Он описывает
человека - то, что в нем дремлет и должно быть пробуждено. Сказано, что речь
идет не просто о физическом Сыне Давидовом, ибо сам Давид говорит о нем как о
"Господе", а не как о физическом "сыне" (12,35-37). О
"Господе" в индивидуальности человека, о том, Кто должен произойти из
рода Давидова, говорится везде, когда влияние космического Христа идет на
убыль.
На
одно место надо особенно указать (ищите его в Евангелии от Марка ближе к концу)
- на место, которое легко не заметить при чтении без понимания, но которое
потрясающе действует на душу, если его понимать. Это там, где Христос предан
светской власти, должен быть осужден, и подыскивают основания, чтобы Его
осудить. Этому предшествовало описание того, что Он сделал в храме, где изгнал
менял и опрокинул их столы, где Он, проповедуя, должен был сказать совсем
особенные слова, берущие за душу. За это ничего Ему не было. И Он теперь
выразительно обращает на это внимание: "Все это вы слышали, а теперь,
когда Я стою перед вами, вы ищете ложных обвинений против Меня, взяли Меня под
стражу по навету предателя, как человека, совершившего тяжкое преступление. А
тогда вы ничего не сделали, когда Я стоял среди вас в храме". -
Потрясающее место! Потому что нас приводят к пониманию того, что на самом деле
Христос везде действует так, что ничего против него сделать нельзя. Почему же?
Он действительно поступает так, что в недопускающем сомнений смысле указывает
на то, какой великий поворотный момент наступил в ходе мировой эволюции, когда
говорит: "Первые станут последними, а последние - первыми" (9, 35). Учения,
которые Он бросает им, должны быть ужасны с точки зрения вероучения и понимания
Ветхого Завета - и ничего не происходит тогда. После этого Его во мраке ночи
берут под стражу при помощи предателя, и получается впечатление, что при этом
аресте происходит какая-то потасовка. Это потрясающее место:
"Но
предатель дал им знак и сказал: "Кого я поцелую, Тот и есть; схватите Его
и ведите под надежной охраной".
И
когда пришел, тотчас подошел к Нему и говорит: "Равви, Равви," и
поцеловал Его.
Они же
наложили руки на Него и взяли Его.
Но
один из стоявших тут извлек меч и напал на служителя первосвященника и отсек
ему ухо.
И Иисус сказал им: "Словно на разбойника вышли вы, с мечами и копьями, чтобы взять Меня под стражу. Каждый день бывал Я при вас в храме и учил, и вы не брали Меня. Но да сбудутся Писания" (14,44-49).
Auf eine Stelle sei noch besonders hingewiesen - suchen Sie sie auf im Markus-Evangelium da, wo es gegen das Ende zu geht -, eine Stelle, über die man leicht hinweglesen kann, wenn man sie nicht versteht, eine Stelle, die erschütternd auf die Seele wirkt, wenn man sie versteht. Das ist da, wo davon die Rede ist, daß der Christus nun ausgeliefert ist an die weltlichen Mächte, verurteilt werden soll, und man nun Gründe sucht, um ihn zu verurteilen. Vorangegangen ist, daß geschildert wird, was er im Tempel gemacht hat, wo er die Wechsler herausgetrieben und die Tische umgestürzt hat, wo er gepredigt hat ganz besondere Worte, welche die Seelen vernommen haben. Deswegen ist nichts mit ihm geschehen. Er macht ausdrücklich darauf aufmerksam: Das alles habt ihr angehört, und jetzt, wo ich vor euch stehe, sucht ihr falsche Anklagen gegen mich, habt mich durch einen Verräter mit den gewöhnlichen Mitteln gefangengenommen, wie man einen Menschen hascht, der etwas Schweres begangen hat; während ihr nichts getan habt, als ich unter euch im Tempel gestanden habe. - Eine erschütternde Stelle! Denn wir werden hingeführt, zu verstehen, daß im Grunde genommen der Christus überall so wirkt, daß man nichts machen kann gegen ihn. Darf man da nicht nach dem "Warum" fragen? Er wirkt wirklich so, daß er im eminentesten Sinne darauf hinweist, welcher große Wendepunkt in der Weltenevolution eingetreten ist, indem er sagt: "Die Ersten werden die Letzten sein, und die Letzten werden die Ersten sein." (9, 35.) Lehren, die, wenn man die Lehren und das Verständnis des Alten Testamentes ins Auge faßt, furchtbar sein mußten, die schleudert er ihnen entgegen. Da geschieht nichts. Nachher wird er bei Nacht und Nebel abgefangen, auf einen Verräter hin abgefangen, und man bekommt fast den Eindruck, daß es bei diesem Abfangen etwas wie eine Rauferei gab. Es ist etwas Erschütterndes, diese Stelle:
"Es hatte ihnen aber der Verräter ein Zeichen gegeben und gesagt : Den ich küssen werde, der ist es; den greifet und bringt ihn in Sicherheit.
Und da er kam, trat er alsbald zu ihm und sagte: Rabbi, Rabbi! und küßte ihn.
Sie aber legten Hand an ihn und griffen ihn.
Einer aber von denen, die dabeistanden, zog das Schwert und schlug nach dem Knecht des Hohenpriesters und hieb ihm das Ohr ab.
Und Jesus redete sie an: Wie gegen einen Mörder seid ihr ausgezogen mit Schwertern und Stöcken, mich gefangenzunehmen;
Täglich war ich bei euch im Tempel lehrend,
und ihr habt mich nicht ergriffen; doch es müssen die Schriften
erfüllt werden." (14,
44-49.)
Что
же, собственно, тогда произошло, что они Его не брали под стражу, а потом
искали оснований для того, чтобы схватить, словно разбойника? Можно понять то,
что тогда произошло, только если рассмотреть эти вещи в их оккультной глубине. Я
уже указывал на то, что в Евангелии от Марка оккультные факты, спиритуальные
факты, и чисто физические факты перемешаны в изложении событий. И нам ясно
указывается, что Христос в Своих действиях не был ограничен только личностью Иисуса
из Назарета, но что Он воздействовал на учеников, экстериоризуясь, вне
физического тела, как то было на озере, куда Он к ним пришел. Так Он мог,
находясь вне Своего физического тела, в то время, когда оно находилось, может
быть, там или здесь, все, что Он делал, все, что Он излучал как Импульс, как
Дух, вкладывать в души учеников. И особенно вразумительно нам указано в
Евангелии от Марка на то, как люди воспринимали то, что Он в состоянии
экстериоризации, находясь вне Своего физического тела, проповедовал и учил. Это
живет в душах. Души не понимают этого, но они в это вживаются: это есть земное
и сверхземное в индивидуальности Христа и в людской массе.
Was ist denn da eigentlich geschehen, daß sie ihn zunächst nicht eingefangen haben und dann nach Gründen suchen, um ihn wie einen Mörder einzufangen? Man versteht nur, was da geschehen ist, wenn man die Dinge in ihren okkulten Tiefen ins Auge faßt. Ich habe schon darauf hingewiesen, wie das Markus-Evangelium deutlich zeigt, daß in seinem Verlaufe okkulte Tatsachen, spirituelle Tatsachen mit rein physischen Tatsachen durcheinander geschildert werden. Und deutlich weiden wir darauf hingewiesen, daß der Christus in seiner Wirkung nicht bloß beschränkt war auf die einzelne Persönlichkeit des Jesus von Nazareth, sondern wie er auf die Jünger wirkte exteriorisiert, außer dem physischen Leibe sie aufsuchte am See, wie er zu ihnen kam. So konnte er außer seinem physischen Leibe, während sich dieser vielleicht da oder dort aufhielt, alles, was er wirkte, was er als Impuls, als Geist ausstrahlt, in die Seelen der Jünger legen. Und wir werden im Markus-Evangelium besonders deutlich darauf hingewiesen, wie die Menschen das vernehmen, was er im exteriorisierten Zustande, außerhalb seines physischen Leibes, predigt und lehrt. In den Seelen lebt es. Die Seelen verstehen es nicht, aber die Seelen leben sich hinein. Es Ilt irdisch und überirdisch, in der Individualität des Christus und in der Menge.
Христос повсюду связан с широко распростертой действенной Аурой. Эта Аура действовала там благодаря тому, что Он был душевно связан с людьми, которых Он избрал, и она была с Ним до тех пор, пока Он был с ними связан. Чаша не миновала Его. Избранные люди не обнаружили никакого понимания. Тогда стала постепенно отходить эта Аура от человека "Иисуса из Назарета" и все более чуждыми становились друг другу Христос и Сын Человеческий, Иисус из Назарета. Все более одиноким был Иисус к концу жизни, и все слабее был связан с ним Христос. Все слабее.
Der Christus ist überall verbunden mit einer weithingehenden, wirksamen Aura. Diese wirksame Aura war dadurch da, daß er mit den Menschen, die er auserwählt hatte, in den Seelen verbunden war, und ilr war so lange da, als er mit ihnen verbunden war. Der Kelch war nicht vorübergegangen. Die auserwählten Menschen hatten kein Verständnis gezeigt. Da zog sich allmählich die Aura von dem Menschen Jesus von Nazareth zurück, und immer fremder wurden einander der Christus und der Menschensohn, der Jesus von Nazareth. Immer- mehr allein war der Jesus von Nazareth gegen das Ende des Lebens, und immer loser war der Christus mit ihm verknüpft, immer loser.
Этот Космический
Элемент до того момента, который изображен в Гефсиманской сцене как
"кровавый пот", был как Христос полностью связан с Иисусом из
Назарета, а теперь, вследствие непонимания людей, связь становится слабой. И в
то время как раньше, когда Космический Христос действовал в Храме и изгонял
торговцев, проповедовал самые сокрушительные учения, и ничего не случалось с
Христом Иисусом, теперь гонители могли подступить к Иисусу из Назарета,
поскольку Он оставался только в слабой связи с Христом. Мы видим, что
Космическое еще присутствует, но Оно все меньше и меньше связано с Сыном
Человеческим. Вот что делает этот момент таким потрясающим. А так как троякого
рода понимание не было достигнуто - что возымели, в конце концов, люди? Что
могли они взять под стражу? Что судить? Что распять, пригвоздить к Кресту? -
Сына Человеческого! И чем больше они это делали, тем больше отходил Космический
Элемент, Который раньше как некий юный Импульс входил в земную жизнь. Он
удалялся. И тем, кто произносил приговор и чинил судопроизводство, остался
только Сын Человеческий, которого лишь осеняло то, что должно было прийти как
юный Космический Элемент.
Während das kosmische Element, das bis zu dem Momente da war, der uns als das Blutschwitzen auf Gethsemane dargestellt wird, während der Christus bis zu diesem Momente voll mit dem Jesus von Nazareth verbunden war, wird jetzt durch das Unverständnis der Menschen dieser Zusammenhang gelockert. Und während früher der kosmische Christus im Tempel wirkte und die Händler heraustrieb, die gewaltigsten Lehren verbreitete und nichts geschah, konnten jetzt die Häscher heran, als der Jesus von Nazareth nur noch in einem losen Zusammenhange mit dem Christus stand. Das Kosmische sehen wir zwar noch vorhanden, aber immer weniger und weniger an den Menschensohn gebunden. Das macht die Sache so erschütternd. Und weil das dreifache Verständnis nicht da sein konnte, was hatten die Menschen deshalb zuletzt? Was konnten sie fangen, was verurteilen und was ans Kreuz schlagen? Den Menschensohn. Und je mehr sie das taten, desto mehr zog sich das kosmische Element, das als ein junger Impuls in das Erdenleben hereintrat, zurück. Es zog sich zurück. Und es blieb denen, die das Urteil sprachen und das Gericht vollzogen, der Menschensohn, den nur umschwebte, was als junges kosmisches Element auf die Erde herunter kommen sollte.
Ни
одно Евангелие, кроме Евангелия от Марка, не говорит о том, что теперь
оставался только Сын Человеческий, а Космический Элемент его лишь осенял. Поэтому
мы ни в каком другом Евангелии в отношении Христова свершения как Космического
факта не видим так четко выраженным то, что в тот самый момент, когда люди в
своем непонимании по-людски хватают "Сына Человеческого", - что тогда
Космический Элемент от них ускользает. Юный Космический Элемент, который с
этого поворота времен был введен как Импульс в земную эволюцию, он ускользнул. Взяли
Сына Человеческого. Это отчетливо показано в Евангелии от Марка. Прочтем еще
раз это место в Евангелии от Марка и поищем, подчеркивает ли Марк, как именно тут
показан Космический Элемент в его отношении к человеческому:
"И
Иисус сказал им: "Словно на разбойника вышли вы с мечами и копьями, чтобы
взять Меня под стражу.
Каждый
день бывал Я при вас в храме и учил, и вы не брали Меня. Но да сбудутся
Писания".
И они
все оставили Его и обратились в бегство"(14, 48-50).
Kein Evangelium spricht davon, daß der Menschensohn nur blieb und daß das kosmische Element ihn nur umschwebte, als das Markus-Evangelium. Daher sehen wir in keinem anderen Evangelium in be-zug auf das Christus-Ereignis als kosmische Tatsache so prägnant die Tatsache zum Ausdruck gebracht, daß in demselben Moment, da sich die Menschen in ihrem Unverstände menschlich an dem Menschensohne vergreifen, das kosmische Element ihnen entwich. Das junge kosmische Element, das von jener Zeitenwende an als ein Impuls der Erdenevolution eingefügt wurde, es entwich. Man hatte den Menschensohn. Das wird im Markus-Evangelium deutlich betont. Lesen wir noch einmal die Stelle und suchen wir, ob das Markus-Evangeli um betont, wie das Kosmische hier gerade an dieser Stelle des Ereignisses sich zu dem Menschlichen verhält.
"Und Jesus redete sie an: Wie gegen einen Mörder seid ihr ausgezogen mit Schwertern und Stöcken, mich gefangenzunehmen;
täglich war ich bei euch im Tempel lehrend, und ihr habt mich nicht ergriffen; doch es müssen die Schriften erfüllt werden.
Und sie verließen ihn alle und nahmen die
Flucht." (14, 48-50.)
Он
стоит один. А что же с тем юным Космическим Элементом? - Представьте себе это
одиночество человека, который был пронизан космическим Христом, а теперь стоит
перед гонителями, словно разыскиваемый разбойник. А те, которые должны были бы
понять Его, бежали. "И они все оставили Его и обратились в бегство" -
гласит 50-й стих. А затем, в 51-м и 52-м стихе Евангелия от Марка, сказано:
"И
некий юноша, следовавший за Ним, был в тонком льняном одеянии по нагому телу; и
они схватили Его.
Но он,
оставив льняное одеяние, бежал нагой".
Er steht allein. Was ist es mit dem jungen kosmischen Element? Man denke sich diese Einsamkeit des Menschen, der von dem kosmischen Christus durchzogen war, jetzt den Häschern wie ein Mörder gegenüberstehend. Und die, welche ihn hätten verstehen sollen, fliehen. "Und sie verließen ihn alle und nahmen die Flucht", sagt der 5o. Vers; und dann heißt es Vers 51 und 52:
"Und ein Jüngling war in seinem Gefolge, der ein feines Leinengewand auf dem bloßen Leib trug; und sie griffen ihn. Er aber ließ das Leinengewand fahren und floh nackt."
Кто этот юноша? Кто убежал? Кто это, кто появляется возле Иисуса Христа почти неодетый и
затем совсем неодетый исчезает? Это - юный Космический Импульс, это Христос,
который ускользнул и который теперь имеет только слабую связь с Сыном
Человеческим. Очень много заключено в этих 51 и 52 стихах. В нем, в этом новом
Импульсе, не было ничего, за что могла бы ухватиться старая эпоха. Он -
совершенно нагой, этот новый Космический Импульс земной эволюции. Он пребывает
при Иисусе из Назарета. И мы опять находим Его. Ибо 16-я глава Евангелия от
Марка начинается так:
"По
прошествии субботы Мария Магдалина и Мария, дочь Иакова, и Соломея купили
благовония, чтобы пойти туда и помазать Его.
И
ранним утром в первый день недели пришли они к гробнице при восходе солнца.
И
говорили они между собой: кто отвалит нам каменную плиту от входа в гробницу?
И
взглянувши, увидели они, что каменная плита отвалена, а она была весьма велика.
И
когда они вошли в гробницу, то увидели некоего юношу, сидящего на правой
стороне, облеченного в белую мантию, и они ужаснулись.
Он же сказал им: "Не ужасайтесь. Вы ищете Иисуса Назарянина, распятого, - Он воскрес!" (16, 1-6).
Wer ist der Jüngling? Wer entweicht da? Wer ist es, der da neben dem Christus Jesus erscheint, unbekleidet fast, und dann unbekleidet entschlüpft? Das ist der junge kosmische Impuls, das ist der Christus, der entschlüpft, der jetzt nur noch einen losen Zusammenhang mit dem Menschensohn hat. Es ruht viel in diesem 51. und 52. Vers. Er bewahrt nichts, der neue Impuls, von dem, was die alten Zeiten um den Menschen haben schlingen können. Er ist der ganz nackte, neue kosmische Impuls der Erdenevolution. Er bleibt bei dem Jesus von Nazareth. Und wir finden ihn wieder. Denn das 16. Kapitel beginnt damit:
"Und wie der Sabbath vorüber war, da kauften Maria von Magdala und Maria, des Jakobus Mutter, und Salome Gewürze, um hinzugehen und ihn einzusalben.
Und in der Morgenfrühe am ersten Wochentag kamen sie an das Grab, wie die Sonne aufging.
Und sie sprachen bei sich selbst: Wer wird uns den Stein von des Grabes Tür abwälzen?
Und da sie aufblickten, schauten sie, daß der Stein abgewälzt war; er war nämlich sehr groß.
Und da sie in das Grab eintraten, sahen sie einen Jüngling auf der rechten Seite sitzen, mit einem weißen Talar bekleidet; und sie schraken zusammen.
Er aber sagte zu ihnen: Erschrecket nicht. Ihr
suchet Jesum den Nazarener, den Gekreuzigten; er ist auferstanden." (16, 1-6.)
Это
есть тот же самый юноша. Нигде больше в художественной композиции Евангелий не
встречается этот юноша, который ускользнул от людей в тот момент, когда они
влекут на суд Сына Человеческого, и который снова появляется, когда прошли три
дня, и который с тех пор действует как Космический Принцип Земли. Нигде больше
в Евангелиях (сравните их друг с другом) не показывается этот юноша, кроме этих
двух мест в Евангелии от Марка, где он выступает перед нами таким грандиозным
образом. Тут заключено все то, в чем нуждаемся, чтобы понять, в каком глубоком
смысле именно Евангелие от Марка подразумевает, что мы имеем дело с космическим
событием, с космическим Христом. Только теперь мы впервые понимаем, каковой
должна быть и в остальном художественная композиция Евангелия от Марка.
Знаменательно,
что после того, как столь многозначительное событие, это двукратное появление
юноши выступило перед нами, Евангелие от Марка быстро заканчивается и содержит,
только немногие примечательные формулировки. Также и это становится нам
понятным, если мы скажем: едва ли можно помыслить, чтобы последовало еще
возрастание, может быть, пожалуй, возрастание возвышенного и торжественного, но
не потрясающего для земной эволюции - после того, как в эту композицию Евангелия
от Марка были включены: монолог Бога, космическая надземная беседа "на
горе", к которой были призваны три ученика, не понявшие ее; Гефсимания,
сцена на Оливковой горе, где Христос должен признаться, что избранные им
ученики не могут обрести понимания для предстоящего; и Ему доводится идти
одному туда, где Сын Человеческий пострадает и будет распят; затем
всемирно-историческое одиночество Сына Человеческого, который покинут теми,
которых Он избрал, - покинут постепенно и Космическим Принципом. Мы после того,
как поняли миссию и значение "юноши", который ускользает от взоров и
рук людей, совсем особенно глубоким образом понимаем слова: "Бог Мой, Бог
Мой, почему Ты Меня оставил?" (15, 34). Затем новое появление
"юноши". Затем указано в Евангелии от Марка, что этот
"юноша" есть Духовное, сверхчувственное Существо, и только по особым
обстоятельствам тогдашнего времени был чувственно видим и впервые показался Марии
Магдалине. А "потом являлся двоим из них, находившимся в пути, - явился в
другом облике, когда они шли по полю" (16, 12). Физическое существо не
могло бы явиться в другом облике.
Das ist derselbe Jüngling. Nirgends sonst in der künstlerischen Komposition der Evangelien tritt dieser Jüngling uns entgegen, der den Menschen in dem Augenblick entschlüpft, da sie den Menschensohn verurteilen, der wieder da ist, als die drei Tage vorüber sind, und der von jetzt ab wirkt als das kosmische Prinzip der Erde. Nirgends sonst in den Evangelien - vergleichen Sie die anderen - als an diesen zwei Stellen tritt uns dieser Jüngling in so grandioser Weise entgegen. Da haben wir das, was wir brauchen, um zu verstehen, in welch tiefem Sinne gerade das Markus-Evangelium meint, daß man es mit einem kosmischen Ereignis zu tun habe, wie man es mit dem kosmischen Christus zu tun habe. Man begreift jetzt erst, wie darnach auch die andere künstlerische Komposition des Markus-Evangeliums sein mußte. Es ist so merkwürdig, daß, nachdem dieses Bedeutsame, dieses zweimalige Erscheinen des Jünglings vor uns hingetreten ist, das Markus-Evangelium schnell schließt und nur noch sehr wenige markante Sätze hat. Denn man kann sich kaum denken, daß irgendein Folgendes noch eine Steigerung abgegeben hätte, eine Steigerung vielleicht des Erhabenen und Herrlichen, aber nicht des Erschütternden und des Bedeutsamen für die Erdenevolution, nachdem in diese Komposition des Markus-Evangeliums hineingelegt war der Monolog des Gottes, das kosmische Gespräch über der Erde, auf dem Berge, zu dem die drei Jünger gerufen werden, es aber nicht verstehen; dann Gethsemane, die Szene auf dem Ölberge, wo der Christus sich gestehen muß, daß die Auserwählten nicht finden können das Verständnis für das Bevorstehende ; wie er allein hinzuschreiten hat, wie der Menschensohn leidet und gekreuzigt wird; dann die weltgeschichtliche Einsamkeit des Menschensohnes, der verlassen wird, verlassen wird von denen, die er auserwählt hat, verlassen wird von dem kosmischen Prinzip nach und nach. So daß wir, nachdem wir die Mission und die Bedeutung des Jünglings verstanden haben, der den Augen und den Händen der Menschen entschlüpft, in ganz besonders tiefer Weise die Worte verstehen: " Mein Gott, mein Gott, warum hast du mich verlassen?" (15, 34.) Dann das Wiedererscheinen des Jünglings; kurz dann angedeutet, wie der Jüngling ein Geistiges, ein Übersinnliches ist, das nur wegen der damaligen besonderen Umstände sinnlich anschaulich wird, wie er sich dann zuerst gezeigt hat der Maria von Magdala. Und "nachdem offenbarte er sich zweien von ihnen, die einen Gang machten, in anderer Gestalt, da sie über Feld gingen". (16, 12.) Das Physische hätte sich nicht in einer anderen Gestalt zeigen können.
А
затем изложение Евангелия от Марка быстро идет к концу, указывая на будущее в
отношении того, что тогда не могло быть понято, ибо человечеству, которое тогда
пришло к глубочайшему пункту своего нисхождения, должно было быть указано на
будущее, - и это указание на будущее так подготовлено, что мы можем вполне
оценить художественно-композиционное в нем. Что же можем мы представить себе,
что как некое указание на будущее, исходит от Того, Кто узрел это троякого рода
непонимание в то время, когда Он должен был осуществить Мистерию Голгофы? Мы
можем себе представить, что Он указывает на то, что люди в ходе будущих времен
все более и более должны будут приобретать понимание произошедшего тогда.
Und dann geht es schnell zu Ende, hinweisend auf die Zukunft in bczug auf das, was damals nicht verstanden werden konnte, weil die Menschheit, die damals an ihrem tiefsten Punkt des Herabsteigens angekommen war, auf die Zukunft verwiesen werden mußte, indem dieses Auf-die-Zukunft-Verweisen so vorbereitet wird, daß wir auch darin das Künstlerisch-Kompositionelle voll würdigen können. Was können wir uns denn vorstellen als das, was wie ein Hinweis auf die Zukunft ausgeht von dem, der dieses dreifach mangelnde Verständnis geschaut hat, während er das Mysterium von Golgatha zu vollbringen hatte? Wir können uns vorstellen, daß er daraufhinweist, daß die Menschen, je mehr es in die Zukunft geht, immer mehr und mehr Verständnis werden gewinnen müssen für das, was damals geschehen ist.
Мы
приносим только верное понимание этого. Благодоря отчетливо говорящему
Евангелию от Марка мы можем в своем познании происходивших событий сказать:
каждая следующая эпоха может все больше приближаться в понимании к тому, что
было Мистерией Голгофы. И поэтому мы верим, что нашим антропософским движением,
мы действительно осуществляем нечто такое, на что прежде всего указано в
Евангелии: принести новое понимание навстречу тому, что хотел совершить в мире
Христос. Но что оно трудно - это новое понимание, - что всегда существует
возможность неверно понять Существо Христа, - на это указал еще Он Сам:
"И
если вам скажут затем: вот здесь - Христос, или - вот там, - не верьте этому.
Выступят
лжехристы и лжепророки и будут давать знамения и чудеса, чтобы соблазнить, если
удастся, то и избранных.
Вы же
смотрите - вот Я наперед предсказал вам все это" (13,21-23).
Wir bringen nur das richtige Verständnis dem entgegen, wenn wir auf das blicken, was wir durch das markant sprechende Markus-Evangelium erfahren können, wenn wir uns also sagen: Ein jedes Zeitalter hat immer mehr Verständnis dem entgegenzubringen, was damals geschehen ist, was das Mysterium von Golgatha war. - Und deshalb glauben wir, daß wir mit dem, was wir hier unsere anthroposo-phische Bewegung nennen, in der Tat etwas erfüllen, worauf im Evangelium zunächst hingewiesen wird: ein neues Verständnis entgegenzubringen dem, was der Christus in der Welt wollte. Daß es aber schwer ist, dieses neue Verständnis, daß immerdar die Möglichkeit vorhanden ist, das Wesen des Christus mißzuverstehen, das deutet er schon selber an.
"Und hierauf, wenn man zu euch sagt: Siehe, hier ist der Christus l siehe, da ist er! so glaubet es nicht.
Es werden sich aber erheben falsche Christusse und falsche Propheten, und werden geben Zeichen und Wunder zur Verführung, wäre es möglich, selbst der Auserwählten.
Ihr aber sehet zu! Siehe, ich habe euch alles vorausgesagt" (13, 21-23).
Во все
времена, в столетиях после события Голгофы, было достаточно случаев сделать эти
слова для себя предупреждением. Кто имеет уши, чтобы слышать, тот и сегодня
может услышать, как нам с Голгофы звучат слова: "Если потом когда-либо вам
кто-нибудь скажет: вот здесь - Христос, или вот там, - не верьте этому. Ибо
выступят лжехристы и лжепророки и будут давать знамения и чудеса, чтобы по
возможности ввести в заблуждение также и избранных".
Es war zu allen Zeiten in den Jahrhunderten seit dem Ereignis von Golgatha genugsam Gelegenheit, solche Worte sich zur Warnung sein zu lassen. Wer Ohren hat zu hören, der darf auch heute hören, wie uns von Golgatha herüber das Wort tönt: "Wenn alsdann euch jemand sagen wird: Siehe, hier ist der Christus! siehe, da ist er! so glaubet es nicht. Denn es werden falsche Christusse und falsche Propheten sich erheben und werden Zeichen und Wunder geben, um womöglich auch die Auserwählten irrezuführen."
Как
должны мы поставить себя по отношению к Мистерии Голгофы? Среди
немногочисленных выразительных стихов, которые содержатся еще в Евангелии от
Марка, после того, как оно столь потрясающим образом гласило нам, имеется еще
один, самый последний стих, где сказано об учениках после того, как они через
"юношу", через космического Христа, получили новый импульс - в то
время как раньше обнаружили так мало понимания: "Они же отправились в путь
и проповедовали везде, причем, Господь содействовал им и подкреплял их слова сопутствующими
знамениями" (16,20).
Wie dürfen wir uns zu dem Mysterium von Golgatha stellen? In den wenigen markanten Sätzen, die das Markus-Evangelium noch enthält, nachdem es so erschütternd zu uns gesprochen hat, findet sich auch der allerletzte Satz, wo von den Jüngern gesprochen wird, nachdem sie durch den Jüngling, den kosmischen Christus, einen neuen Impuls bekommen hatten, während sie früher so wenig Verständnis gezeigt hatten.
"Sie aber zogen aus und verkündigten
überall, wobei der Herr mitwirkte und das Wort bekräftigte durch die
begleitenden Zeichen." (16,
20.)
Господь
содействовал! Так исповедуют в смысле Мистерии Голгофы. Не то, чтобы Господь
мог быть воплощен где-нибудь в физическом теле; но там, где Его понимали, там
действовал Он из сверхчувственного мира, когда действовали во имя Его, -
не надмеваясь представлять Его физически, - и Он тогда духовно был между теми,
кто Его имя понимал истинно. Верно понятое Евангелие от Марка говорит о самой
Мистерии Голгофы таким образом, что мы при его верном понимании находим
возможность обрести настоящее исполнение Мистерии Голгофы. Как раз в том, что
содержит только Евангелие от Марка, в том знаменательном рассказе об этом
"юноше", который в решающий момент отделяется от Христа Иисуса, мы
видим также указание на то, как должно пониматься Евангелие. Когда они,
избранные, бежали, то они не сопереживали все го, что затем произошло и о чем
рассказано также и в Евангелии от Марка. В середину его композиции вставлен
опять-таки чисто художественно один отрывок с описанием - таким ясным, как едва
что-либо другое - того, при чем ученики не присутствовали и чего ни один из них
не был очевидцем. И, тем не менее, все рассказано! Перед нами встает этот
вопрос, и мы попытаемся при ответе на этот вопрос проникнуть дальше и тогда
пролить свет также и на другое.
Der Herr wirkte mit! So bekennt man im Sinne des Mysteriums von Golgatha. Nicht daß irgendwo der Herr verkörpert sein könnte im physischen Leibe, sondern da, wo er verstanden wird, da wirkt er auch mit aus den übersinnlichen Welten heraus, wenn in seinem Namen - nicht mit der Eitelkeit, ihn physisch vorzuführen - gewirkt wird und er geistig unter denen ist, die seinen Namen verstehen in Wahrheit. Richtig verstanden, spricht das Markus-Evangelium von dem Myste rium von Golgatha selber so, daß wir mit seinem richtigen Verständnisse auch die Möglichkeit einer richtigen Erfüllung des Mysteriums von Golgatha finden. Gerade in dem, was nur das Markus-Evangelium enthält, in dieser merkwürdigen Erzählung von dem Jüngling, der sich wie loslöst im entscheidenden Momente von dem Christus Jesus, sehen wir uns auch daraufhingewiesen, wie das Evangelium verstanden werden muß. Da sie flohen, die Auserwählten, so haben sie ja nicht alles mitgemacht, was sich nunmehr zutrug und was auch im Markus-Evangelium erzählt ist. Mitten in die Komposition wird wieder echt künstlerisch ein Stück hineingestellt; so klar wie nur irgend etwas wird da ein Stück hineingestellt, bei dem die Jünger nicht dabeigewesen sind, wo keiner ein Augenzeuge gewesen ist. Und doch wird alles erzählt. Diese Frage tritt noch vor uns hin, und wir werden versuchen, in die Beantwortung dieser Frage noch weiter einzudringen und dann auch ein Licht zu werfen auf das andere.
Откуда
происходит то другое, чего ученики сами не видели? Еврейские предания
рассказывают об этом совсем иначе, чем это рассказано в Евангелиях. Откуда
происходят сведения - когда говорят и в отношении правды о Мистерии Голгофы те,
которые при этом не были, - откуда происходят сведения о том, чего никто не
видел и не мог видеть из тех, кто стоял на стороне распространения
христианства?
Woher stammt nun das andere, was die Jünger nicht gesehen haben? Die jüdischen Überlieferungen erzählen es ganz anders, als es hier in den Evangelien erzählt ist. Woher stammt - da doch mit Bezug auf die Wahrheit des Mysteriums von Golgatha die, welche darüber berichten, nicht dabei waren -, woher stammt die Kunde von dem, was keiner gesehen haben kann, der auf selten der Fortpflanzer des Christentums stand?
Этот
вопрос введет нас еще глубже в предмет наших рассмотрений.
Diese Frage wird uns noch tiefer in die Sache hineinführen.
Мы
вчера видели, что из совместной общей жизни избранных учеников Христа Иисуса с
Ним Самим выпадает - согласно Евангелию от Марка - некая часть Его жизни. И
соответственно в других Евангелиях на это также ясно указано. Итак, те события,
которые происходили после предательства, (то есть суд, осуждение и распятие
Христа Иисуса), как раз ближайшие Его не сопережили вместе с Ним. Это опять та
характерная черта в изложении Евангелия, которая выражена с большой
преднамеренностью. Надо было до известной степени выразить следующее: как
должен быть проложен путь людям для понимания Мистерии Голгофы и как в последующее
время, то есть после того, как Мистерия Голгофы совершилась, люди могут прийти
к ее пониманию. Это понимание должно быть достигнуто совершенно иным способом,
чем всякое другое понимание исторических фактов развития человечества. "Как
с этим обстоит дело, мы лучше всего сможем увидеть из того, что самым
явственным образом разыгралось именно в наше время.
ZEHNTERVORTRAG Basel, 24. September
1912
Wir haben gestern gesehen, wie von dem gemeinsamen Zusammenleben der auserwählten Jünger des Christus Jesus mit diesem selbst ein Stück herausfällt im Markus-Evangelium. Und dementsprechend ist ja auch in den anderen Evangelien dieses deutlich angedeutet. Es haben also die Ereignisse, die da verfließen von der Auslieferung ab, also das Richten, Verurteilen und Kreuzigen des Christus Jesus gerade die ihm Nahestehenden nicht mitgemacht. Dieses ist wieder ein Zug im Evangelium, der mit großer Absichtlichkeit zum Ausdruck kommt. Es soll gewissermaßen dies zum Ausdruck kommen, wie der Weg der Menschen beschaffen sein soll zum Verständnisse des Mysteriums von Golgatha und wie die Menschen in der Folgezeit, das heißt also, nachdem das Mysterium von Golgatha sich vollzogen hat, zu dem Verständnisse dieses Mysteriums kommen können. Dieses Verständnis soll nämlich in einer ganz anderen Weise errungen werden als irgendein anderes Verständnis einer geschichtlichen Tatsache der Menschheitsevolution. Wie es sich damit verhält, das sehen wir am besten aus dem, was sich gerade in unserer Zeit am deutlichsten abgespielt hat.
Начиная
с XVIII столетия, с самых
различных точек зрения для современного сознания отыскивались своего рода опоры
для веры в Мистерию Голгофы. Это искание прошло многообразные фазы. До XVIII столетия, в сущности, мало спрашивали о
том, какие исторические документы - "исторические документы" в том
смысле, как о таких документах говорят, - наличествуют для подтверждения
существования Христа Иисуса. В человеческих душах, которые этим занимались,
было еще очень живо го, что как воздействие изошло от Мистерии Голгофы. Люди,
можно сказать, слишком явственно видели то, что это воздействие связывалЪсь в
течение столетий с именем Христа Иисуса, чтобы они задавались вопросом:
свидетельствуют ли какие-нибудь документы о том, что Христос Иисус вообще
существовал. Для тех, которые исповедовали Христа Иисуса, Его существование
было совершенно само собой разу меющимся, и также была само собой разумеющейся
- в гораздо большей мере, чем теперь думают, - уверенность в человеческой и
одновременно сверхчеловеческой духовно-божественной Сущности Христа Иисуса.
Seit dem achtzehnten Jahrhundert wird von den verschiedensten Gesichtspunkten aus, man möchte sagen, für das moderne Bewußtsein eine Art Stütze des Glaubens an das Mysterium von Golgatha gesucht. Mannigfaltige Phasen hat dieses Suchen durchgemacht. Bis ins achtzehnte Jahrhundert herein ist im Grunde genommen wenig darnach gefragt worden, wie die historischen Dokumente - die historischen Dokumente in dem Sinne, wie man von solchen Dokumenten spricht -beschaffen sind, die das Dasein des Christus Jesus bekräftigen können. Es war zu sehr in den menschlichen Seelen, auf die es ankam, dasjenige lebendig, was als Wirkung von dem Mysterium von Golgatha ausgegangen war. Man hatte sozusagen zu deutlich gesehen, was als Wirkung durch die Jahrhunderte an den Namen des Christus Jesus sich anknüpfte, als daß man nötig gehabt hätte zu fragen: Bezeugt irgendeinDokument, daß der Christus Jesus da war? Für die, welche überhaupt zu dem Christus Jesus sich bekannten, war sein Dasein eben ganz selbstverständlich, und ebenso selbstverständlich war - viel mehr, als man heute glaubt - das Festhalten an der zugleich menschlichen und zugleich übermenschlichen geistig-göttlichen Wesenheit des Christus Jesus.
Но все
больше и больше подступали материалистические времена. И вместе с этим вступило
в развитие человечества то, что с необходимостью связано с материалистическим
воззрением. Это воззрение не переносит того взгляда, что в человеке живет нечто
от высшей индивидуальности - вообще не выносит, чтобы через внешнюю личность
восходили к духовному в человеке. Если на людей смотрят материалистически (это
всего радикальнее происходит в наше время), то люди с точки зрения материализма
весьма схожи: все ходят на двух ногах, все имеют по одной голове и по одному
носу на определенном месте лица, по два глаза и т. д. И материалистическое
время усматривает, что все люди таким образом одинаково выглядят. Почему же
нужно еще взирать на что-то такое, что скрыто за этим внешним человеком? Это
даже обидно для того, кто не может сказать себе, что в настоящем воплощении за
его личностью не скрыто что-то значительное, как в другом человеке. Материализм
этого не допускает. Так утратили возможность понимания того, что в человеке
"Иисусе из Назарета" мог быть Христос; и в течение XIX столетия люди вообще утратили идею "Христа".
Все больше и больше направляли они взор просто на "Иисуса из
Назарета", который должен был родиться в Назарете или где-нибудь еще, жил
как человек, распространял лишь прекрасные поучения, а потом мог каким-либо
образом принять мученическую смерть. Человек Иисус все больше и больше занимал
место Христа предшествующих столетий. Это было само собой разумеющимся для
материалистического воззрения.
Aber immer mehr und mehr kamen die materialistischen Zeiten herauf. Und damit trat das ein in der
Menschheitsentwickelung, was notwendig mit der materialistischen Anschauung
verknüpft ist. Diese Anschauung verträgt nicht den Hinblick darauf,
daß im Menschen etwas lebt von einer höheren Individualität,
verträgt überhaupt nicht, daß man durch die äußere
Persönlichkeit auf ein Geistiges im Menschen zurückgehe. Wenn man
materiell die Menschen anschaut - am radikalsten geschieht das in unserer Zeit
-, so sehen sich doch die Menschen für ein materielles Anschauen gar sehr
gleich. Alle gehen auf zwei Beinen, alle haben einen Kopf und die Nase an einer
gewissen Stelle des Gesichtes sitzend, alle haben zwei Augen, haben einen Teil
des Kopfes mit Haaren bedeckt usw. Und die materialistische Zeit sieht ja, wie
die Menschen alle in dieser Weise gleich aussehen. Warum sollte sie da noch auf
irgend etwas hinschauen, was hinter diesem äußeren Menschen ist? Das
beleidigt ja auch den, der sich nicht sagen kann, daß hinter ihm in der
betreffenden Inkarnation etwas so Bedeutendes sitzt wie in den anderen
Menschen. Der Materialismus läßt das nicht zu. So verlor man die
Möglichkeit des Verständnisses, daß in dem Menschen Jesus von
Nazareth der Christus gewesen sein konnte. Und je mehr das neunzehnte
Jahrhundert heraufging, verlor man überhaupt die Idee von dem Christus.
Immer mehr und mehr richtete man den Blick bloß hin auf den Jesus von
Nazareth, der in Nazareth oder sonstwo geboren sein mußte, wie ein Mensch
gelebt hat, nur eben schöne Grund-iltze verbreitet hat und dann in
irgendeiner Weise den Märtyrertod gestorben sein mag. Der Mensch Jesus
trat immer mehr und mehr an die Stelle des Christus Jesus der vorhergehenden
Jahrhunderte. So war es ganz selbstverständlich für die materialistische Anschauung.
И
тогда, что опять-таки само собой разумеется, в XIX столетии развилось то, что называют
"исследованием жизни Иисуса". И просвещенная теология не ищет ничего
другого, кроме этого "исследования жизни Иисуса". Как устанавливают
данные о Карле Великом или о ком-нибудь еще, так пытались отыскать данные о
жизни Иисуса из Назарета. Но это очень трудно - установить данные относительно
Иисуса из Назарета. Ибо здесь как главные документы предстают Евангелия и
послания Павла. Но в смысле "исторических документов", Евангелия,
конечно, не могут считаться таковыми. Их - четыре, и для внешнего
материалистического способа рассмотрения они противоречат друг другу. В ходе
исследования жизни Иисуса искали всяческие выходы из этого затруднения. В наши
дни можно поначалу не принимать во внимание ту фазу исследования жизни Иисуса,
которая связана с тем, что в материалистическое время люди не хотели больше
верить в "чудеса", а потому чудеса, о которых рассказывается в
Евангелиях, истолковывали самым удивительным образом. Эти истолкования были
примерно того калибра, что явление Христа Иисуса на озере объясняли так, что
Он, мол, не ходил по озеру своими ногами физически; - мы уже видели, что с этим
связано, - а ученики не знали физических законов ... И вот в одном из уродливых
проявлений исследования жизни Иисуса эти вещи представлены так, что апостолы
плыли на лодке, а по берегу шел Христос Иисус, тогда людям же, стоявшим на
противоположном берегу, было легко обмануться и поверить, что Христос Иисус шел
по воде. Не лучше обстоит дело и с другой, рационалистически уродливой попыткой
объяснения превращения воды в вино, когда утверждают, что при этом в воду
добавляли что-то вроде винной эссенции! Кто-то пытался далее Иоанново крещение
в Иордане объяснить таким образом, что просто в этот момент мимо пролетел
голубь. Все это есть! Чего только не бывает на земле - на почве, которую
называют почвой строгой, объективной науки! Впрочем, на эти уродливые
"объяснения" можно совсем не обращать внимания.
Und dann war es wiederum selbstverständlich,
daß sich im neunzehnten Jahrhundert heraufentwickelte, was man die
Leben-Jesu-Forschung nennt. Auch die aufgeklärte Theologie sucht nichts
anderes als diese Leben-Jesu-Forschung; das heißt, wie man die Daten
über Karl den Großen, über Otto den Großen oder sonst
über irgend jemanden feststellt, so sucht sie die Daten über den
Jesus von Nazareth festzustellen. Nun ist es aber sehr schwierig, die Daten
über den Jesus von Nazareth festzustellen. Denn zunächst liegen ja
als Hauptdokumente die Evangelien und die Paulusbriefe vor. Aber im Sinne von
historischen Dokumenten können die Evangelien als solche
selbstverständlich nicht gelten. Es sind ihrer vier, und für eine äußere
materialistische Betrachtungsweise widersprechen sie sich alle. Man hat da
allerdings im Laufe der Leben-Jesu-Forschung allerlei Auswege gesucht. Nun kann
man zunächst absehen von einer gewissen Phase der Leben-Jesu-Forschung,
welche, weil sie in die materialistische Zeit fiel, an "Wunder" nicht
mehr glauben wollte und daher die Wunder, die erzählt werden, in der
sonderbarsten Weise deutete, Deutungen etwa von dem Kaliber, daß man die
Erscheinung des Christus Jesus auf dem See dadurch erklärte, daß er
nicht mit FüЯen physisch über den See gegangen sei - wir haben ja
gesehen, wie es sich damit verhält -, aber die Jünger hätten
eben die physische Weltordnung nicht gewußt; und nun stellte man bei
einem gewissen Auswüchse der Leben-Jesu-Forschung die Sache so dar,
daß die Apostel im Schiff gefahren sind, und drüben am Ufer ging der
Christus Jesus, und da konnten die Leute, die am jenseitigen Ufer waren, sich
leicht täuschen und glauben, daß der Christus Jesus auf dem Wasser
ginge. Gar nicht zu gedenken anderer besonders rationalistischer Auswüchse,
daß bei der Verwandlung des Wassers in Wein etwas wie eine Weinessenz
hineingeschmuggelt worden ist! Es hat ja sogar jemand die Johannes-Taufe im
Jordan dadurch zu erklären versucht, daß einfach eine Taube dabei
gerade vorbeigeflogen sei. Das gibt es alles. Was gibt es nicht alles auf dem
Boden, den man den Boden der strengen, objektiven Wissenschaft nennt! Aber von diesen Auswüchsen kann man ganz absehen.
Можно
бросить взгляд на то исследование, которое пыталось рассматривать
сверхчувственное как своего рода "приправу" в материалистическом
смысле, и тогда сказать себе: если во Христа Иисуса верить невозможно, то
невозможно не верить, что кто-то как сын плотника родился в Назарете,
двенадцати лет был во Храме и т.д., если все сверхчувственное изъять, а затем
скомбинировать, что есть в различных Евангелиях, что согласуется или не
согласуется между собой, тогда можно получить нечто вроде биографии Иисуса из
Назарета. Это пытались сделать самым различным образом. При этом не могло не
случиться (ибо такую биографию пытались написать многие), что все подобные
биографии оказывались различными. Была также и такая пора в исследовании жизни
Иисуса, когда Его представляли как некоего высшего человека, как некоего
горнего Сократа - подобно тому, как и самого Сократа, представляют на
материалистический манер.
Man kann hinsehen auf die Forschung, die da versuchte, weil es mit dem Übersinnlichen nicht ging, dieses Übersinnliche materialistisch als Zutaten anzusehen, und sich sagte: Wenn man an den Christus Je-sus nicht glauben kann, nicht glauben kann, daß jemand als ein Zimmermannssohn in Nazareth geboren ist, mit zwölf Jahren im Tempel gewesen ist und so weiter, wenn man alles Übersinnliche herausnimmt und kombiniert, was in den verschiedenen Evangelien zusammenstimmt oder nicht zusammenstimmt, dann ließe sich daraus so etwas wie eine Biographie des Jesus von Nazareth herstellen. Das hat man in der mannigfaltigsten Weise versucht. Es konnte ja allerdings dabei nicht ausbleiben, weil viele Leute eine solche Biographie zu schreiben versuchten, daß dann jede Biographie anders war. Aber auf die Einzelheiten kann jetzt nicht eingegangen werden. Es gab auch eine Zeit in der Leben-Jesu-Forschung, in welcher man den Jesus von Nazareth als einen höheren Menschen, etwa wie einen höheren Sokrates, vorstellte, in ähnlicher Weise, wie man sich auch den Sokrates vorstellte nach einer materialistischen Anschauung.
Таково
исследование жизни Иисуса, которое главным образом билось над биографией Иисуса
из Назарета. Но, в сущности, опять-таки должны были вызвать возмущение две
вещи: во-первых, по части самих документов, ибо Евангелия никак не являются
документами в том смысле, как теперь говорят историки и что они признают
"историческими документами". Это связано с наличием в текстах
Евангелий многих внешних противоречий, а также со всем тем, как и в какой
степени они сохранились. В последние годы присоединилось еще нечто другое к
этому исследованию жизни Иисуса. Нашлись люди, которые все же обратили внимание
на те места в Евангелиях, о которых мы знаем, что там идет речь о
сверхчувственных фактах. Эти люди, хотя и захваченные верой в материализм, -
нашли в Евангелиях эти вещи, а поэтому не могли их просто выкинуть из
исследования, как выкинули первые исследователи жизни Иисуса. Тогда пришли к
другому, к "исследованию Христа", которое развилось в последние годы,
- в то время как исследование жизни Иисуса долго кульминировало в крылатом
выражении одного нынешнего профессора "о простолюдине из Назарета";
ибо людям приятно было, им было лестно, что не надо признавать что-то высшее в
Евангелиях; им больше нравилось говорить о "простолюдине из
Назарета", чем подниматься к Богочеловеку.
Das ist die Leben-Jesu-Forschung, die vor allen Dingen auf eine Biographie des Jesus von Nazareth losarbeitete, die aber im Grunde genommen doch wieder auch Anstoß erregen mußte. Und zwar gegenüber zwei Dingen erregte sie Anstoß: erstens gegenüber den Dokumenten selber. Denn in dem Sinne, wie man heute von historischen Dokumenten spricht, wie die Historiker ihre Dokumente werten, sind die Evangelien keine Dokumente. Das liegt zunächst an den vielen Widersprüchen und an der ganzen Art und Weise, wie sie sich erhalten haben. Das andere ist, daß in den letzten Jahren etwas dazukam zu dieser Leben-Jesu-Forschung, was Leute fanden, die nun doch eingingen auf gewisse Stellen in den Evangelien, auf immer wiederkehrende Bemerkungen, von denen wir wissen, daß sie sich auf die übersinnlichen Tatsachen beziehen. Aber diese anderen, welche im materialistischen Glauben heute befangen sind, sie fanden diese Dinge, und sie konnten nie nicht einfach aus der Forschung herauseskamotieren, wie die Leben-Jesu-Forschung sie herauseskamotierte. Da kam man dann zu dem anderen, zu der Christus-Forschung, die sich in den letzten Jahren hervorgetan hat, während die Leben-Jesu-Forschung lange in dem von rlnrm heutigen Professor geprägten Wort von dem "schlichten Mann aus Nazareth" gipfelte. Denn das war den Menschen recht angenehm. Es schmeichelte ihnen, wenn sie nicht etwas Höheres anzuerkennen brauchen in den Evangelien. Es paßte ihnen besser, von dem "schlichten Mann aus Nazareth" zu sprechen, als sich hinaufzuranken zu dem Gottesmenschen.
Но,
тем не менее, открыли Богочеловека, и тогда появилось "исследование
Христа". Оно весьма своеобразно. Оно выступает в особенно гротескной форме
в сочинении "Вот - Бог" ("Ессе Deus") Бенджамина Смита (Бенджамин Смит
(1850-1934). "Ессе Deus.
Первохристианское учение о чисто божественном Иисусе", Йена, 1911 г. и
"Дохристианский Иисус. Предварительные изыскания по истории возникновения
иерво-христианства", Йена, 1911 г.) и во всем другом, что он написал. Там
говорится, что "Иисуса из Назарета" вообще не было, что это всего
лишь сказание. Но так как Евангелия все же гласят о Христе Иисусе, то что Он
такое? Это - измышленный Бог, идеальный образ. И люди теперь уже получают
хорошие основания отрицать реальность "Иисуса из Назарета", потому
что Евангелия, говоря о Христе, приписывают Ему свойства, которых вообще не
бывает, согласно материалистическому воззрению. Из этого ясно следует, что Он
не мог исторически существовать, что Он должен был быть выдуман. Он, мол,
возник как поэтический образ в ту эпоху, к которой отнесена Мистерия Голгофы. Так
в последние годы от "Иисуса" некоторым образом вернулись ко
"Христу"; но этот "Христос" - вообще не реальность, он
живет только в человеческих мыслях! В этой области все, так сказать, утратило
почву в настоящее время.
Aber man fand dann doch den Gottesmenschen. Da ergab sich dann die Christus-Forschung. Die ist nun ganz eigentümlich. Sie tritt in einer besonders grotesken Form hervor in der Schrift "Ecce Deus" von Benjamin Smith und in anderem, was er geschrieben hat. Sie tritt so hervor, daß gezeigt wird: Ein Jesus von Nazareth hat überhaupt nicht in Wirklichkeit existiert; der ist nur eine Sage. Aber die Evangelien berichten von dem Christus Jesus. Was ist dieser Christus Jesus? Ja, er ist ein erdichteter Gott, ein Idealbild. Und die Leute haben ja schon ihre guten Gründe, von diesem Gesichtspunkte aus den realen Jesus von Nazareth abzuleugnen; denn die Evangelien erzählen von dem Christus, legen ihm Eigenschaften bei, die es gar nicht gibt nach materialistischer Auffassung. Daraus folgt mit Evidenz, daß er nicht historisch existiert haben kann, daß er erdichtet sein muß. Er ist also entstanden durch die Zeitdichtung, in die eben das Mysterium von Golgatha versetzt wird. So ist man in einer gewissen Weise in den letzten Jahren von dem Jesus zurückgekehrt zu dem Christus; aber der Christus ist überhaupt nichts Wirkliches, sondern lebt nur in den menschlichen Gedanken. Alles ist heute sozusagen ohne Boden da auf diesem Gebiete.
Конечно,
широкая публика мало знает обо всех этих вещах, но по существу все стало
расплывчатым на почве науки в отношении Мистерии Голгофы, и нигде нет твердой
почвы. "Исследование жизни Иисуса" прекратилось, потому что оно
ничего не может доказать, а об "исследовании Христа" вообще нельзя
говорить серьезно. Ибо дело, ведь, в том колоссальном воздействии, какое изошло
от этого Существа, связанного с Мистерией Голгофы. Если все это только
поэтическое измышление, тогда именно материалистическая эпоха должна была бы
возможно скорее отучиться смотреть на Евангелие, как на "поэму"; ибо
материалистическая эпоха не может верить, чтобы какая-либо "поэма"
могла совершить наиважнейшую миссию всех времен. Да наше
"просвещенное" время далеко зашло тут в нагромождении противоречий и
не подозревает, что как раз к этой области науки относится изречение:
"Господи! прости им, ибо они не ведают, что творят!" Это относится ко
всем современным исследованиям об Иисусе и Христе, которые не хотят серьезно и
достойно встать на спиритуальную почву.
Das größere Publikum weiß natürlich noch nicht viel von den Dingen, die da mitspielen. Aber im Grunde genommen ist alles auf dem Boden der Wissenschaft in bezug auf das Mysterium von Golgatha unterminiert. Nirgends ist mehr ein fester Grund. Die Leben-Jesu-Forschung hat abgewirtschaftet, weil sie nichts beweisen kann, und die Christus-Forschung kann überhaupt nicht ernsthaft besprochen werden. Denn worauf es ankommt, ist die kolossale Wirkung, die ausgegangen ist von jener Wesenheit, die mit dem Mysterium von Golgatha zusammenhängt. Wenn das Ganze eine Erdichtung ist, dann sollte eigentlich eine materialistische Zeit sich gestehen, daß sie sich möglichst bald abgewöhnen sollte, auf eine Dichtung hinzuschauen; denn eine materialistische Zeit kann nicht an eine Dichtung glauben, die die allerwichtigste Mission in der Zeit vollbracht haben soll. Ja, unsere " aufgeklärte " Zeit hat es eben sehr weit gebracht in bezug auf das Aufhäufen von Widersprüchen und weiß gar nicht, wie sehr sie gerade auf wissenschaftlichem Felde Anspruch erhebt auf Berücksichtigung des Spruches "Herr, vergib ihnen, denn sie wissen nicht, was sie tun ". Das gilt eigentlich in bezug auf alle Jesus- und Christus-Forschung der Gegenwart, die sich nicht ernst und würdig auf den spirituellen Boden stellen will.
Однако
само Евангелие уже ясно предсказало то, что описанным образом выступило в наше
время. Люди, которые хотят быть материалистами, которые хотят верить только
тому, что является материалистическому сознанию в мире внешних чувств, не могут
найти никакого пути ко Христу Иисусу. Этот путь им отрезан вследствие того, что
те, кто стояли ближе всего ко Христу, покинули Его как раз в то время, когда
совершалась Мистерия Голгофы, и только позднее опять встретились с Ним, так что
они не участвовали в произошедшем в Палестине на физическом плане. Не
существует никаких достоверных документов об этом и с другой стороны - это
общеизвестно. Однако мы имеем в Евангелии от Марка и других Евангелиях описание
как раз этой Мистерии Голгофы.
Das Evangelium selber aber deutet klar schon auf dasjenige hin, was in der eben geschilderten Weise in unserer Zeit herausgekommen ist. Die Menschen, die Materialisten sein wollen, die durchaus nur an das glauben wollen, was sich dem materialistischen Bewußtsein im Sinnensein ergibt, sie können keinen Weg finden zu dem Christus Jesus. Denn dieser Weg ist abgeschnitten worden dadurch, daß diejenigen, welche dem Christus am nächsten standen, ihn gerade, während sich das Mysterium von Golgatha vollzogen hat, verlassen haben und ihn erst später wiedergetroffen haben, also nicht mitgemacht haben, was sich dazumal auf dem physischen Plan in Palästina zugetragen hat. Und daß keine irgendwie glaubwürdigen Dokumente von der anderen Seite gegeben worden sind, das weiß ja jedermann. Dennoch haben wir im Markus-Evangelium und in den anderen Evangelien Schilderungen gerade dieses Mysteriums von Golgatha.
Откуда взялись эти описания? Рассмотреть этот вопрос необычайно важно, и мы возьмем такое описание в одном единственном случае - в случае Евангелия от Марка. В Евангелии от Марка кратко, но достаточно четко указано на то, что после сцены Воскресения, "юноша" в белой мантии, то есть космический Христос после свершения этой Мистерии снова явился ученикам, импульсировал их. И потому могли такие ученики, такие апостолы, как, например, Петр, после того, как они были проникнуты импульсом, излитым на них Христом, получить вспыхнувшее в них ясновидение. То, что они не смогли увидеть своими физическими глазами, так как убежали, узрели потом ясновидчески. У Петра и тех других, которые смогли стать тоже учениками после Воскресения Христа Иисуса, отверзлись глаза для ясновидения, так что они смогли ясновидчески узреть Мистерию Голгофы.
Wie sind diese Schilderungen zustande gekommen? Dies ins Auge zu fassen, ist außerordentlich wichtig. Betrachten wir diese Schilderungen an dem einzelnen Fall, an dem Fall des Markus-Evangeliums. Es wird uns ja hinlänglich auch im Markus-Evangelium angedeutet, wenn auch kurz und prägnant, nach der Auferstehungsszene, daß der Jüngling im weißen Talar, das heißt der kosmische Christus, nachdem das Mysterium sich vollzogen hatte, den Jüngern wieder sich gezeigt hat, auf die Jünger Impulse ausgeübt hat. Und so konnten denn solche Jünger, solche Apostel, wie es etwa Petrus war, nachher dadurch, daß nie durchdrungen waren von dem Impuls, der auf sie ausgeübt wurde, "um hellseherischen Schauen entflammt werden, so daß sie das, was sie nicht mit physischen Augen mit angesehen hatten, weil sie entflohen waren, hinterher hellseherisch geschaut haben. Petrus und den anderen, welche auch Schüler sein durften nach der Auferstehung des Christus Jesus, wurden die Augen hellseherisch geöffnet, so daß sie hellseherisch schauen durften das Mysterium von Golgatha.
Есть
только один-единственный - ясновидческий - путь к Мистерии Голгофы, хотя она и
совершилась на физическом плане! Это мы должны твердо усвоить, на это ясно
указывает Евангелие, описывая, что самые избранные ученики в решающий момент
бежали; так что в такой душе, как душа Петра, после того, как она восприняла
импульс от Воскресшего, воссияло воспоминание о том, что произошло после их
бегства. Обычно человеку вспоминается только то, при чем он присутствовал в
мире внешних чувств. Но при таком ясновидении, которое тогда появилось у
учеников, бывает - по сравнению с обычным воспоминанием - так, что имеют как бы
в памяти и такие физически-чувственные события, при которых не присутствовали. Подумайте
о вспыхивании воспоминаний у такой души, какой была душа Петра, о событиях, при
которых он не присутствовал непосредственно. Вот так, из своей памяти, учил,
например, Петр тех, которые хотели его слушать - учил о Мистерии Голгофы, учил
их тому, что он помнил об этой Мистерии, хотя и не присутствовал при этом.
Es gibt nur einen hellseherischen Weg zu dem Mysterium von Golgatha, trotzdem es auf dem physischen Plan sich vollzogen hat. Das müssen wir festhalten. Das deutet das Evangelium ganz klar an, indem es schildert, daß die Berufensten im entscheidenden Augenblicke geflohen waren; so daß also in einer solchen Seele, wie es die Petrus-Seele war, nachdem sie den Impuls des Auferstandenen empfangen hatte, aufleuchtete die Erinnerung an das, was geschehen war nach der Flucht. Sonst erinnert sich der Mensch nur an das, wo er im Sinnensein dabeigewesen war. Bei einem solchen Hellsehen, das da bei den Jüngern auftrat, ist es gegenüber dem gewöhnlichen Erinnern so, daß man Ereignisse - physisch-sinnliche - wie im Gedächtnis hat, aber solche, bei denen man nicht dabeigewesen ist. Denken Sie also in be-zug auf das Aufleuchten der Erinnerung in einer solchen Seele, wie die Petrus-Seele war, an die Ereignisse, bei denen sie nicht unmittelbar dabeigewesen ist. Und so lehrte der Petrus zum Beispiel die, welche ihn hören wollten, aus seinem Gedächtnis heraus über das Mysterium von Golgatha, lehrte sie das, an was er sich erinnerte, trotzdem er nicht dabeigewesen ist.
На
таких путях пришло учение, откровение Мистерия Голгофы. Но импульс, который
исходил от Христа на таких учеников, как Петр, мог передаваться и тем, которые,
в свою очередь, становились учениками этих учеников. Таким учеником Петра был
тот, который составил - правда, только устно - так называемое Евангелие от
Марка. Так перешел импульс, который проявился в душе Петра, на душу Марка, что
Марк сам в собственной душе узрел как вспыхнувшее воспоминание то, что
совершилось в Иерусалиме как Мистерия Голгофы. Довольно долгое время Марк был
учеником Петра. Потом пришел он, Марк, в одну местность, где действительно
получил ту внешнюю среду, внешнее окружение, из которого мог почерпнуть для
своего Евангелия ту окраску, которую нужно было придать именно этому Евангелию.
In dieser Weise kam es zur Lehre, zur Offenbarung des Mysteriums von Golgatha. Aber der Impuls, der von dem Christus auf solche Jünger wie Petrus ausgegangen war, konnte sich mitteilen auch an die, welche wieder Schüler dieser Jünger waren. Ein solcher Schüler des Petrus war der, welcher ursprünglich zusammengestellt hat - allerdings nur mьndlich - das sogenannte Markus-Evangelium. So ging der Impuls, der sich in Petrus selber geltend gemacht hatte, auf die Markus-Seele über, so daß Markus selber in seiner eigenen Seele das aufleuchten sah, was in Jerusalem als Mysterium von Golgatha sich vollzogen hatte. Längere Zeit war jener Markus Schüler des Petrus. Dann kam er, Markus, an einen Ort, wo er wahrhaftig sozusagen das äußere Milieu, die äußere Umgebung hatte, aus der heraus er seinem Evangelium jene Färbung geben konnte, die gerade dieses Evangelium brauchte.
Во
всех наших изложениях - возможно, позднее удастся добавить к этому что-то еще -
можно усмотреть всегда одно, а именно, что Евангелие от Марка всего яснее дает
почувствовать все космическое величие и значение Христа. К этому изображению
космического величия Христа первоначальный автор Евангелия от Марка мог быть
побужден как раз тем местом, в которое он попал после того, как побыл учеником
Петра. Он оказался в Александрии, в Египте, и жил там в то время, когда
еврейская теософско-философская ученость достигла в Александрии определенной
высоты. Там он мог воспринять то, что было тогда лучшими сторонами языческого
гнозиса. Там он мог почерпнуть воззрения, которые были уже и тогда, о выходе
человеческого существа из духовного состояния, о соприкосновении этого
человеческого существа с Люцифером и Ариманом, о принятии люциферических и
аримани-ческих сил в душу человека. Он мог узнать из языческого гнозиса все то,
что давало понимание происхождения человека из космоса при становлении нашей
планеты. Но Марк мог также видеть (как раз в одном месте внутри Египта), как
силен контраст между тем, к чему был первоначально предназначен человек, и тем,
чем он сделался потом.
Bei allen unseren Darstellungen - vielleicht ergibt sich später, was noch darüber zu sagen ist - haben wir das eine gesehen, daß uns das Markus-Evangelium am deutlichsten die ganze kosmische Größe und Bedeutung des Christus fühlen läßt. Angeregt werden zu dieser Schilderung der kosmischen Größe des Christus konnte der ursprüngliche Autor des Markus-Evangeliums gerade durch den Ort, an den er versetzt worden war, nachdem er Petrus' Schüler gewesen war. Er wurde nach Alexandrien in Ägypten versetzt, lebte dort in einer Zeit, in welcher in einer gewissen Weise die jüdische theosophisch-philosophische Gelehrsamkeit in Alexandrien auf einer gewissen Höhe war, und konnte dort aufnehmen, was damals die besten Seiten der heidnischen Gno-"is waren. Aufnehmen konnte er dort Anschauungen, die auch damals vorhanden waren, von dem Heraustreten der menschlichen Wesenheit aus dem Geistigen, von dem In-Berührung-Kommen dieser menschlichen Wesenheit mit Luzifer, mit Ahriman, von dem Aufnehmen der luziferischen und ahrimanischen Kräfte in die Menschenseele. Er konnte alles das aus der heidnischen Gnosis aufnehmen, was ein Verständnis der Herkunft des Menschen aus dem Kosmos heraus beim Aufbau unseres Planeten gab. Aber Markus konnte auch sehen, gerade an einem Orte, der innerhalb Ägyptens lag, wie stark der Kontrast war zwischen dem, wozu ursprünglich der Mensch bestimmt war, und dem, was dann der Mensch geworden war.
Это
лучше всего обнаруживается в египетской культуре, которая ведет свое
происхождение от высших откровений, - от откровений, какие потом можно было
видеть отображенными в египетской архитектуре, в пирамидах и дворцах, в
культуре Сфинкса; но эта культура в Египте все больше приходила в упадок, в
испорченность, в развращенность, так что величайшие достижения египетской
культуры претерпевали все большее (как раз во время третьей культурной эпохи)
падение, превращаясь в самые пагубные порождения черной магии, в самые пагубные
извращения спиритуального. Если имели для этого духовные очи, то можно было
узреть еще глубочайшие тайны в том, что происходило в Египте, ибо это исходило
из древней чистой мудрости Гермеса. Но для этого все больше требовалась такая
душа, которая смотрела бы в основу вещей, а не на то, что было в наличии как
развращенность. Уже во времена Моисея испорченность, развращенность была
сильна, и уже он должен был то, что было в Египте как благое, но едва заметное
(и для такой высокой души, как душа Моисея), извлекать из этого египетского
мира для того, чтобы окольным путем через его душу оно могло перейти к грядущим
поколениям. - А потом развращенность в спиритуальном отношении пошла еще
дальше.
Das zeigt sich ja in der ägyptischen Kultur am allerbesten, in dieser ägyptischen Kultur, die ausgegangen war von den höchsten Offenbarungen, von Offenbarungen, die dann in der ägyptischen Architektur, Insbesondere in den Pyramiden und Palästen zu schauen waren, in der Kultur der Sphinx, die aber immer mehr und mehr in Ägypten in die Dekadenz, in die Korruption hineinkam; so daß gerade die größten Werke der ägyptischen Kultur immer mehr und mehr herunterfielen, gerade während der dritten Kulturperiode, in die schlimmsten Ausgeburten der schwarzen Magie, in die schlimmsten Auswüchse der Korruption des Spirituellen. In einer gewissen Beziehung konnte man, wenn man dazu die geistigen Augen hatte, tiefste Geheimnisse noch tcrmucn in dem, was in Ägypten getrieben wurde, weil es ausging von ursprünglicher reiner Hermes-Weisheit; aber es gehörte eben immer mehr tue Seele dazu, die auf den Grund sah, nicht auf das, was als Korruption vorhanden war. Schon zu Moses Zeiten war die Korruption weit fortgeschritten, und schon er mußte das, was auf der einen Seite im Ägyptertum als ein Gutes vorhanden war, kaum aber sichtbar für eine so edle Seele, wie es die Moses-Seele war, aus diesem Ägyptertum herausziehen, damit es auf dem Umwege durch die Moses-Seele auf die Nachwelt kommen konnte. - Dann ging es weiter mit der Korruption in spiritueller Beziehung.
Как
человечество может пасть, как оно может совершенно обратиться к материализму
именно в отношении воззрений - это живо стояло перед душой Марка. И Марк
пережил нечто такое, что - хотя и в другой форме, но все же как нечто подобное
- может пережить человек опять теперь, если только он имеет к тому чувствование
и ощущение. Ибо мы переживаем ныне, собственно, повторение египетской культуры.
Я часто подчеркивал, как своеобразны сопряжения культур человечества. Из семи
следующих друг за другом культурных эпох, четвертая культура, с Грецией и
Мистерией Голгофы, стоит сама по себе; но третья эпоха, с египетско-халдейской
культурой, снова выступает - только неким неспиритуальным образом - в нынешней
культуре, в нынешней науке. В нашей материалистической культуре, даже во
внешних проявлениях культуры, мы имеем известное воскресение третьей культурной
эпохи в пятой эпохе. Также вторая эпоха повторится в известном отношении в
шестой, а первая - в седьмой. Так объединяются, сопрягаются эти эпохи. Это уже
часто подчеркивалось. Теперь переживают то, что такой дух, как Марк, мог тогда
пережить самым интенсивным образом.
Wie die Menschheit herunterfallen konnte, wie sie ganz in den Materialismus sich verkehren konnte, namentlich in bezug auf die Anschauungen, das stand lebendig vor des Markus Seele. Und gerade eines erlebte Markus, was - zwar in ganz anderer Form, aber in einer gewissen Weise ähnlich - der Mensch heute wieder erleben kann, allerdings nur der Mensch, der Gefühl und Empfindung dafür hat. Denn wir erleben eigentlich heute das Wiederaufgehen der ägyptischen Kultur. Ich habe öfter betont, wie eigentümlich die Verkettungen in der Menschheitsevolution sind, und gesagt, wie von den sieben aufeinanderfolgenden Kulturperioden eines größeren Zeitraumes die vierte Kulturperiode mit dem Griechentum und dem Mysterium von Golgatha für sich dasteht. Aber der dritte Kulturzeitraum mit der ägyptisch-chaldäischen Kultur kommt, nur in einer unspirituellen Weise, in der heutigen Kultur wieder heraus in unserer heutigen Wissenschaft. In unserer materialistischen Kultur, ja selbst in den äußeren Kulturerscheinungen, haben wir eine gewisse Auferweckung des dritten Kulturzeitraumes im fünften. Ebenso wird in gewisser Beziehung der zweite im sechsten und der erste im siebenten wiedererscheinen. So umgreifen, so umspannen sich diese Zeiträume. Das ist öfter hervorgehoben worden. Man erlebt es heute, was damals ein Geist wie Markus in intensivster Weise erleben konnte.
Если
мы направим взор на современную культуру и не будем смотреть на явления
развращенности (посторонним такое описывать нельзя из тактических соображений),
то обнаруживается, что все механизировано, и поистине внутри нашей
материалистической культуры поклоняются теперь, только механизму; хотя люди и
не называют это молитвами и не называют это набожностью, но те душевные силы,
которые некогда направлялись к духовным Существам, теперь направлены к машинам,
к механизмам; им посвящают свое внимание, как прежде - действительно можно
сказать - посвящали Богам! Так именно обстоит дело в отношении науки, которая
совсем не знает, насколько мало она имеет дело с одной стороны с истиной, с
действительной истиной, а с другой стороны - с действительной логикой.
Man richte den Blick hin auf die Kultur - der Außenwelt braucht man es nicht so zu schildern, weil sie es nicht vertragen kann -, und, sehen wir ab von den radikalsten Korruptionserscheinungen, so kann man sagen: Alles ist mechanisiert; und angebetet wird in Wahrheit heute innerhalb unserer materialistischen Kultur eigentlich nur der Mechanismus, wenn auch die Leute es nicht Gebete nennen und wenn sie es auch nicht Frömmigkeit nennen. Aber die Seelenkräfte, wie man sie einst hingelenkt hat zu den geistigen Wesenheiten, sie lenkt man heute zu den Maschinen, zu den Mechanismen hin, widmet ihnen die Aufmerksamkeit, wie man sie einst, wirklich man kann sagen, den Göttern gewidmet hat. So ist es namentlich in bezug auf die Wissenschaft, diese Wissenschaft, die gar nicht weiß, wie wenig sie wirklich auf der einen Seite mit der Wahrheit, mit der wirklichen Wahrheit zu tun hat, und andererseits, wie wenig sie mit wirklicher Logik zu tun hat.
С
некоторой высшей точки зрения мы, правда, можем заметить теперь некое
серьезное, глубоко интенсивное стремление, глубоко интенсивную тоску. В Мюнхене
в одном докладе ("Теософия и духовная жизнь современности" -
отдельный доклад, прочитанная 31 августа 1912 г.) мною было сказано о той
страстной тоске нашего времени, как она выступает в некоторых душах; но
в-*офйциальной" науке этой тоски нет; наоборот, там есть, можно сказать,
некое сытое довольство, но довольство чем-то странным - нереальным, нелогичным.
Нигде эта наука не может узнать, хотя бы только то, как глубоко она увязла в
противоположности всякой логике. Это все воспринимают, это все переживают люди,
и это действительно так, что от одной крайности должна возгореться другая в
эволюции человечества. Как раз эта неудовлетворенность внешней наукой, это
нереальное, нелогичное внешней науки, это надмевание и даже неподозревание
того, как, собственно, обстоит дело с внешней наукой, - это непременно вызовет
мало-помалу благороднейшую реакцию и должно вызвать в наше время жажду
спиритуального в душе человека.
Von einem gewissen höheren Gesichtspunkt aus gesehen, haben wir heute allerdings ein ernstes, ein tief intensives Streben und eine tief intensive Sehnsucht. Es ist in Mьnchen in einem Vortrage gesprochen worden von der Sehnsucht in unserer Zeit, besonders wie sich diese Sehnsucht herausgebildet hat bei einzelnen Seelen. Aber in der eigentlichen "offiziellen" Wissenschaft ist diese Sehnsucht nicht vorhanden, sondern, man möchte sagen, ein gewisses sattes Zufriedensein, aber ein Zufriedensein mit etwas Sonderbarem: mit Unwirklichem und Unlogischem. Nirgends ist diese Wissenschaft imstande, auch nur zu erkennen, wie tief sie in dem Gegenteil von aller Logik drinnensteckt. Das alles nimmt man wahr, das alles erlebt man, und es ist wirklich so, daß an dem einen Pol sich der andere entzünden muß in der Menschheitsevolution. Gerade dieses Ungenügen der äußeren Wissenschaft, dieses Unwirkliche und Unlogische der äußeren Wissenschaft und dieses Sichblähen und Garnicht-einmal-Ahnen, wie es eigentlich mit der äußeren Wissenschaft Steht, das wird und muß nach und nach die edelste Reaktion, die Sehnsucht nach dem Spirituellen in unserer Zeit in den Menschenseelen erzeugen.
Это будет длиться еще долго, и люди, глубоко увязшие в нашей неестественности и нелогичности, будут потешаться над духовной наукой, высмеивать ее или же считать опасной. Но внутренней силой фактов само собой возгорится противоположное. И если только те, кто в этом нечто понимает, не впадали бы в болезнь компромиссов и видели ясно, то это пошло бы гораздо скорее, чем идет теперь. Потому что мы постоянно переживаем следующее: если выступает какой-то ученый и говорит что-то, о чем другой человек думает, что "это совсем теософично", то этому сейчас же придается значение; а если кто-нибудь проповедует что-то с кафедры, о чем другой думает, что "это вполне по-антропософски", то этому сейчас же придается еще большее значение. Дело не в том, чтобы идти на такие компромиссы, но в том, чтобы мы со всей честностью и истинностью вводили себя в спиритуаль-ную жизнь и давали воздействовать на себя ее импульсам. Чем больше мы уясним себе, что должна быть возжена внутренняя жизненность спиритуальной жизни, и чем больше мы убедимся в том, что нет никаких оснований признавать оправданной надежду извлечь что-нибудь толковое из материалистического мышления нашего времени - тем будет лучше. Это есть нечто другое, чем стремление доказывать, что действительно передовая наука находится в гармонии со спири-туальными исследованиями. Это можно доказать, можно действительно доказать на каждом шагу.
Es wird noch lange so dauern, daß die Menschen, die tief drinnen-stecken in unserer Unnatur und Unlogik, sich über eine spirituelle Wissenschaft vielleicht lustig machen, sie verspotten oder als allerlei Gefahr bezeichnen. Aber durch die innere Kraft der Tatsachen wird sich ganz von selber der andere Pol entzünden. Und wenn nur nicht die, welche etwas davon verstehen, in die Krankheit der Kompromisse verfallen würden und klar sehen würden, so würde es auch schneller gehen können, als es jetzt geht. Denn wir erleben es ja immer wieder: wenn nur einmal ein Gelehrter auftritt und etwas sagt, wovon ein anderer glaubt, das ist "ganz anthroposophisch", da wird gleich viel Wesens davon gemacht. Und wenn gar jemand auf einer Kanzel pre-t, wovon der andere glaubt, das ist "ganz anthroposophisch", dann wird noch mehr Wesens davon gemacht. Es kommt nicht darauf an, daß solche Kompromisse gemacht werden, sondern daß wir uns ganz klar und wahr in das spirituelle Leben hineinstellen und dieses durch seine Impulse auf uns wirken lassen. Je mehr wir uns darüber klar sind, daß die innere Lebendigkeit des spirituellen Lebens entzündet werden muß, und je mehr wir uns davon überzeugen, daß wir aus keinem Grunde die Berechtigung anerkennen können, aus dem materialistischen Denken unserer Zeit irgend etwas anderes herauszuholen, als was Hand und FuЯ hat, desto besser ist es. Das ist etwas anderes, als zu zeigen, daß die wirklich vorrückende Wissenschaft in Harmonie steht mit der spirituellen Forschung. Das kann man zeigen, und man kann es wirklich zeigen auf Schritt und Tritt.
Ибо
эта наука почти на каждой странице своих трудов впадает в такого рода
логические ошибки, на которые снова обратил внимание один из наших друзей,
юмористическим образом показав логическую ошибку профессора Шляухерля (из
"Fliegende Blatter"), который хочет доказать -
посредством чего лягушка слышит. Он дает лягушке прыгать по столу, и, когда он
ударяет по столу, лягушка сильно подпрыгивает. Значит, она слышит стук. Когда
же он отрезал лапки, стукнул, лягушка не прыгнула, то профессор делает
логический вывод - лягушка слышит лапками. В точности такой же логический вывод
делается, например, при прославленном исследовании мозга. Замечают, что если у
человека имеется та или иная часть мозга, то можно иметь, например, память на
слова или питать мысли; если же потом этой части мозга нет, то уже нельзя иметь
мысли или же теряется память на слова, - все это совершенно по примеру
умозаключения относительно лягушки, которая слышит лапками. Нет в этих вещах
никакой логики - только люди этого не замечают. Ибо для факта, что человек с
определенной частью мозга может думать или не может думать, когда этой части
недостает, не находят другого объяснения, как для лягушки, которая, мол, не
слышит, если ей обрезать лапки. Ведь это то же самое, только не замечают, что
все это умозаключение основывается ни на чем другом, как на ошибках мышления. Можно
доказать такие ошибки во всем том, что считается теперь твердо установленным
научным результатом. Но чем больше делают ошибок, тем больше гордятся своей
наукой - и хулят спиритуальную науку.
Denn diese Wissenschaft begeht wirklich fast auf jeder Seite ihrer Literaturwerke logische Schnitzer von der Art, wie der ist, auf den in humoristischer Weise einer unserer Freunde wiederholt aufmerksam gemacht hat, hinweisend darauf, daß es der logische Schnitzer des Professors Schlaucherlaus den "Fliegenden Blättern" ist, der beweisen will, wodurch ein Frosch eigentlich hört. Der Professor Schlaucherl läßt dazu den Frosch auf den Tisch springen, schlägt dann auf die Tischplatte. Der Frosch hüpft fort; also hat er es gehört. Aber dann reißt er ihm die Beine aus und klopft dann wieder auf die Tischplatte. Der Frosch hüpft jetzt nicht fort; also ist es klar, daß der Frosch mit den Beinen gehört hat. Denn als er noch die Beine hatte, da hüpfte er fort, als auf die Tischplatte geklopft wurde, nachher nicht. - Mit dem Frosch machen zwar auch Gelehrte allerlei Experimente; aber ihre logischen Schlußfolgerungen auf anderen Gebieten sind genau nach diesem Beispiele, so zum Beispiel bei der vielgerühmten Gehirnforschung. Da macht man darauf aufmerksam: Wenn dieser oder jener Teil des Gehirnes vorhanden ist, kann man zum Beispiel ein Wortgedächtnis haben, oder man kann diese oder jene Gedanken hegen; wenn dann dieser Teil nicht mehr da ist, kann man die Gedanken nicht haben oder verliert das Wortgedächtnis - ganz nach dem Beispiele des Frosches, der mit den Beinen hört. Es gibt keine Logik in diesen Dingen. Denn dafür, daß der Mensch mit einem Teile seines Gehirns denken kann oder daß er nicht denken kann, wenn er diesen Teil des Gehirnes nicht hat, dafür gibt es keine anderen Gründe, als die sind, daß der Frosch nicht hört, wenn ihm die Beine ausgerissen worden sind. Es ist ganz dasselbe, nur merken die Leute nicht, daß die ganze Schlußfolgerung auf nichts anderem beruht als auf Denkfehlern. So könnte man Denkfehler über Denkfehler nachweisen in allem, was heute als festes wissenschaftliches Resultat geglaubt wird. Aber je mehr man Fehler macht, desto stolzer wird man auf die Wissenschaft und schimpft auf die spirituelle Wissenschaft.
Самая
благородная реакция на это - вызывать все большее стремление к спиритуальной
науке. Эта, только на современный лад оформленная реакция должна была быть
пережита в душе Марка, когда он в свое время обнаружил - насколько человечество
опустилось со своей былой спиритуальной высоты и дошло до голой привязанности к
материальному. Этим для него создалось глубокое понимание того, что величайший
Импульс живет в сверхчувственном, и это понимание еще укрепил его учитель. То,
что дал ему Петр, было совсем иным, чем могло прийти от сообщения о Мистерии
Голгофы, исходя из восприятий внешних чувств, если бы кто-нибудь видел своими
глазами, что происходило в Иерусалиме; но все это было потом познано ясновидчески.
Так возникли все сообщения о Христе Иисусе и о Мистерии Голгофы.
Das wird die edelste Reaktion, die Sehnsucht nach der spirituellen Wissenschaft immer mehr und mehr erzeugen. Das ist nur die für unsere Zeit geartete Reaktion dessen, was eine Seele wie Markus erleben mußte, indem sich ihm gerade in seiner Zeit zeigen konnte, wie die Menschheit heruntergestiegen ist von ihrer einstigen spirituellen Höhe und heruntergekommen ist zu dem bloßen Hängen am Materiellen. Dadurch ergab sich ihm ein so tiefes Verständnis dafür, daß der größte Impuls in einem Übersinnlichen lebt; und das unterstützte dann auch noch sein Lehrer. Was ihm Petrus gegeben hatte, das war nicht etwas, was von einer sinnlichen Überlieferung des Mysteriums von Golgatha hat kommen können, wie wenn jemand es hätte mit Augen schauen können, was in Jerusalem sich zugetragen hatte; sondern hell-seherisch sind die Dinge hinterher erforscht worden. So sind alle Nachrichten über den Christus Jesus und über das Mysterium von Golgatha entstanden.
Мистерия
Голгофы есть событие, которое произошло на физическом плане, но которое можно
было узреть потом только ясновидчески. Я прошу вас принять во внимание особенно
следующее: Мистерия Голгофы есть физически-чувственное событие; однако путь к
его пониманию надо искать на сверхфизическом, на сверхчувственном пути - и даже
несмотря на документы, которые остались; именно так должно быть отыскиваемо это
понимание. Кто этого не понимает, тот может спорить - в какой мере имеет
ценность то или другое Евангелие. Для того же, кто знает истинное положение
вещей, эти вопросы не существуют. Он знает, что нам необходимо взирать через
недостаточные предания, которые многообразно представлены в Евангелиях, на то,
что нам еще и теперь может показать ясновидческое исследование. И тогда, если
мы ищем истину того, что совершилось, мы можем узреть в реконструкции по данным
Акаша-хроники, как нам следует трактовать Евангелия и что в отдельных местах
предлагается прочесть, - прочесть о том, что было явлено человечеству как истинное
достоинство, истинное Существо человека - в то время когда оно глубоко пало со
своей былой высоты.
Das Mysterium von Golgatha ist ein Ereignis, das sich auf dem physischen Plan zugetragen hat, aber nur hellseherisch hinterher hat geschaut werden können. Das bitte ich Sie ganz besonders ins Auge zu fassen, daß das Mysterium von Golgatha ein physisch-sinnliches Ereignis ist, zu dem aber der Weg des Verständnisses auf überphysischem, Huf übersinnlichem Wege gesucht werden muß, und auch trotz der Dokumente, die geblieben sind, gesucht werden muß. Wer das nicht versteht, mag darüber streiten, wieviel das eine oder das andere Evangelium gilt. Für den, der den Tatbestand kennt, existieren alle diese Fragen nicht. Er weiß, daß wir nötig haben, durchzuschauen durch die mangelhaften Überlieferungen, welche die Evangelien vielfach darstellen, auf das, was uns heute noch die hellseherische Forschung zeigen kann. Und da sehen wir, wenn wir die Wahrheit dessen untersuchen, was geschehen ist, an den Wiederherstellungen nach den Daten der Akasha-Chronik, wie wir die Evangelien auf2ufassen haben und was wir an den einzelnen Stellen zu lesen haben, zu. lesen haben darüber, was in jener Zeit, da die Menschheit am tiefsten heruntergestiegen war von ihrer einstigen Höhe, sich als des Menschen wahre Würde, als des Menschen wahres Wesen vor die Menschheit hingestellt hat.
Божественно-духовные
власти дали человеку его внешний образ, внешнюю форму. Но то, что жило в этой
форме с древ-нелемурийского времени, это стояло всегда под влиянием
лю-циферических, а в дальнейшем ходе развития - и ариманичес-ких сил. Под этим
влиянием развилось потом то, что люди стали называть наукой, познанием,
пониманием. Неудивительно, что когда человечеству могло быть явлено как раз в
то время истинное, сверхчувственное существо человека, люди меньше всего его
узнали, меньше всего осознавали - чем стал человек. Человеческое знание,
человеческое познание все больше и больше запутывалось в бытии внешних чувств. Человеческое
познание могло все меньше и меньше проникать к истинному существу человека.
Die göttlich-geistigen Mächte haben dem Menschen sein äußeres Bild, seine äußere Form gegeben. Aber was in dieser äußeren Form seit der alten lemurischen Zeit gewohnt hat, das stand immer unter dem Einfluß der luziferischen und dann im weiteren Fortgang der Entwickelung auch der ahrimanischen Kräfte. Unter diesen Einflüssen bildete sich dann das heraus, was die Menschen Wissenschaft, Erkenntnis, Verständnis nannten. Kein Wunder, daß vor die Menschheit hätte hingestellt werden können, gerade zu jener Zeit, des Menschen wahres, übersinnliches Wesen, und die Menschen würden es am wenigsten erkannt haben, würden am wenigsten gewußt haben, was der Mensch geworden ist. Des Menschen Wissen, des Menschen Erkenntnis hatte sich immer mehr und mehr in das Sinnensein verstrickt. Des Menschen Erkenntnis konnte nach und nach immer weniger an das wahre Menschenwesen herandiingen.
Именно
это должны принимать в соображение, когда мы еще раз обращаемся к покинутому
Сыну Человеческому, к образу человека, который стоит перед нами в тот момент,
когда, согласно Евангелию от Марка, космический Христос все больше терял связь
с Сыном Человеческим. Тогда стоял перед человечеством, которому все это было
явлено, Человек в том своем образе, какой дали человечеству
Божественно-духовные Власти. Так стоял Он тогда, но возвышенный, одухотворенный
трехлетним пребыванием Христа в Иисусе из Назарета. Таким стоял Он перед своими
ближними. Люди завоевали себе в смысле понимания только то, что сделали из
понимания и познания тысячелетние влияния Люцифера и Аримана. А тогда стоял там
Человек, который за эти три года изгнал из себя люциферические и ариманические
влияния. Тогда было явлено другим людям то, каким был человек прежде, чем
пришли Люцифер и Ариман. Только через импульс космического Христа был этот
человек снова таким, каким он был введен в физический мир, низойдя из духовного
мира. Тогда стоял там Дух человечества - Сын Человеческий - перед теми, кто
тогда был судьями, палачами в Иерусалиме. И Он стоял таким, каким Он мог стать,
когда все, что Его прежде уничижило, было изгнано из человеческой натуры. Тогда^,
когда совершалась Мистерия Голгофы, стоял Человек перед другими людьми, его
собратьями, в таком образе, перед которым эти другие должны бы встать и
молиться: "Вот я тут, в моем самом высшем идеале, в том образе, какого я
должен достигнуть, преобразовав себя самым горячим стремлением, которое только
может исходить из моей души. Вот я стою перед Тем, что единственно достойно
почитания и молитвы во мне самом - перед Божественным во мне", о чем
апостолы, если бы они могли обрести самопознание, должны были бы сказать себе:
"Во всем обширном окружающем мире нет ничего такого в отношении его
состояния и величия, что могло бы сравниться с тем, что есть перед нами в Сыне
Человеческом!"
Das ist es, worum es sich handelt, und das müssen wir in Erwägung ziehen, wenn wir uns noch einmal hinwenden zu dem verlassenen Menschensohn, zu der Gestalt des Menschen, die vor uns steht in dem Augenblick, da nach dem Markus-Evangelium der kosmische Christus nur mehr in einem losen Zusammenhange mit dem Menschensohn war. Da stand vor der Menschheit, vor der das alles hingestellt war, der Mensch, der Mensch in seiner Gestalt, wie sie die göttlich-geistigen Mächte dem Menschen gegeben haben. So stand er da, aber veredelt, durchgeistigt durch den dreijährigen Aufenthalt des Christus in dem Jesus von Nazareth. So stand er da vor den Mitmenschen. Die Menschen hatten sich in bezug auf ihr Verständnis nur das errungen, was aus Verstehen und Erkennen geworden war durch den jahrtausendelangen Einfluß von Luzifer und Ahriman. Da aber stand der Mensch, der während der drei Jahre aus sich herausgetrieben hatte die luziferi schen und ahrimanischen Einflüsse. Da stand wiederhergestellt vor den anderen Menschen, was der Mensch war, bevor Luzifer und Ahriman gekommen sind. Erst durch den Impuls des kosmischen Christus war der Mensch wieder so, wie er, aus der geistigen Welt ausgehend, in die physische Welt versetzt worden war. Da stand der Geist der Menschheit, der Menschensohn, vor jenen, die damals in Jerusalem die Richter, die Henker waren; aber so stand er da, wie er werden konnte, wenn alles, was ihn heruntergebracht hatte, wieder herausgetrieben war aus der menschlichen Natur. Da stand der Mensch, als das Mysterium von Golgatha sich vollzog, im Bilde vor seinen Mitmenschen, vor dem die дndern Menschen hätten stehen sollen und anbetend sagen: Da bin ich selbst in meiner wahren Wesenheit, in meinem höchsten Ideal, da bin ich in der Gestalt, die ich aus mir machen soll durch das allerheißeste Streben, das nur aus meiner Seele herauskommen kann. Da stehe ich vor dem, was allein verehrungswürdig und anbetungswürdig an mir selbst ist, da stehe ich vor dem Göttlichen in mir, von dem die Apostel, wenn sie Selbsterkenntnis hätten üben können, sich hätten sagen müssen: Es gibt im ganzen weiten Umkreise nichts an Bestand und Größe, was sich vergleichen läßt mit dem, was da vor uns ist im Menschensohn.
Такое
самопознание должно бы иметь человечество в тот исторический момент. А что
сделало это человечество? Оно плевало на Сына Человеческого, бичевало Его,
повело Его на распятие! Это драматический поворотный пункт от того, что должно
было бы быть - от признания, что тогда стояло перед людьми то, с чем ничто во
всем мире не может сравниться - к тому, что нам здесь показано в сцене
унижения. Показан человек, который вместо того, чтобы познать себя, сам себя
втаптывает в прах, сам убивает себя, потому что не познает себя, и только через
этот урок, через этот космический урок может получить Импульс, благодаря
которому открывается возможность мало-помалу в борьбе добиться своей сущности -
в дальнейшей перспективе земного развития.
Dies Selbsterkennen hätte die Menschheit in jenem historischen Moment haben sollen. Und was tat diese Menschheit? Sie spie an den Menschensohn, geißelte ihn, führte ihn hinaus zur Kreuzigungsstätte. Das ist der dramatische Wendepunkt zwischen dem, was hätte "ein sollen, zwischen der Anerkennung dessen, daß hier etwas stand, mit dem sich nichts in aller Welt vergleichen läßt, und dem, was uns nun dargestellt wird. Geschildert wird der Mensch, der sich selber, statt sich zu erkennen, in den Staub tritt, der sich selber tötet, weil er sich nicht erkennt, und der nur durch diese Lektion, durch diese kosmische Lektion den Impuls empfangen kann, nach und nach leine Wesenheit in der weiteren Perspektive der Erdenentwickelung sich zu erringen.
Таков
был этот всемирно-исторический момент, и так должны мы его характеризовать,
если хотим характеризовать верным образом, как это обозначено в чеканных,
могучих формулировках Евангелия от Марка. Ибо это хочет быть не только понято -
это хочет быть прочувствовано! Из этого втаптывания в прах собственного
существа изошло то, что в цикле докладов "От Иисуса к Христу" в
Карлсруэ мною было описано как фантом (См. рассмотрения в шестом докладе
названного цикла). Ибо, в силу того, что человек втаптывает в прах свое
собственное существо, то, что было внешним подобием Божества, превратилось в
"фантом", который умножается и, в ходе дальнейшего развития
человечества, умножившись, сможет проникать в души, как это было представлено в
цикле в Карлсруэ.
So war der welthistorische Augenblick, und so müssen wir ihn charakterisieren, wenn wir ihn in der richtigen Weise charakterisieren wollen, wie ihn uns gerade in markanten, gewaltigen Sätzen das Markus-Evangelium andeutet. Denn das will nicht bloß verstanden werden, das will gefühlt, empfunden werden. Von diesem In-den-Staub-Treten der eigenen Wesenheit ging dann dasjenige aus, was in meinem Vortragszyklus "Von Jesus zu Christus" in Karlsruhe als das "Phantom" geschildert worden ist. Denn dadurch, daß der Mensch seine eigene Wesenheit in den Staub trat, verwandelte sich das, was das äußere Ebenbild der Gottheit war, in das "Phantom", das sich vermehrt und in der weiteren Entwickelung der Menschheit vermehrt in die Seelen dringen kann, wie es in dem Karlsruher Zyklus dargestellt worden ist.
Если
так рассматривать эти вещи, то обнаруживается действительно великая разница
между тем, что, хочет передать Евангелие от Марка, и тем, что теперь во многих
случаях из этого хотят сделать. Кто Евангелие, и в особенности Евангелие от
Марка, понимает, - так понимает, что то, что там изображено, ощущает, чувствует
в его художественном построении и сообразно его глубокому содержанию, - у
такого человека это чувствование становится реальным внутренним фактом, тем
реальным внутренним фактом, который во всяком случае должен быть, если хотят
обрести отношение ко Христу Иисусу. Душа уже должна хотя бы немного отдаться
проникнутому чувствованием и ощущением переживанию: как мои ближние, люди,
которые тогда окружали Сына Человеческого и должны были бы узреть в Нем себя, в
своем высшем идеале - как они были охвачены заблуждением!
Wenn man so die Dinge ansieht, dann tritt wahrhaftig der große Unterschied hervor zwischen dem, was eigentlich das Markus-Evangelium darstellen will, und dem, was man vielfach heute daraus machen will. Wer ein Evangelium, und insbesondere das Markus-Evangelium, versteht, es so versteht, daß er das, was geschildert wird, seinem künstlerischen Aufbau und seinem tiefen Inhalt nach empfindet, fühlt, bei dem wird dieses Gefühl zu einer realen inneren Tatsache, zu jener realen inneren Tatsache, die allerdings da sein muß, wenn man ein Verhältnis zu dem Christus Jesus gewinnen will. Es muß sich die Seele schon ein wenig der gefühls- und empfindungsmäßigen Betrachtung hingeben, die sich etwa so charakterisieren läßt, daß man sich aus so etwas, wie es das Markus-Evangelium ist, die Vorstellung macht: Wie waren meine Mitmenschen, die den Menschensohn umstanden, da, wo sie sich hätten selber in ihrem höchsten Ideal sehen sollen, wie waren sie im Irrtum befangen!
Если
кто-либо является вполне человеком нашего материалистического времени, а
особенно, если он является "просвещенным" монистом (хочется сказать -
разделяющим монистическое суеверие), тогда у него вырывается такое замечание,
которое теперь можно часто читать или слышать: "Еще ни один человек не мог
ответить на то, почему существование таково, как оно есть? Почему испытываем мы
страдания? Ни Будда, ни Христос, ни Сократ, ни Джордано Бруно не могли поднять
ни краешка этой завесы!" Мы слышим это повторяющимся в бесчисленных
вариациях. Такие люди, которые это пишут, не замечают, что они считают себя
гораздо выше Будды, Христа, Сократа и т.д., и что они все понимают в этом
смысле. И как бы это могло быть иначе в такое время, когда каждый приват-доцент
лучше всех понимает вещи, совершившиеся в ходе истории, и о которых каждый
приват-доцент пишет свои книги, какие он должен написать в профессиональном
порядке!
Wenn man so recht ein Mensch unserer materialistischen Zeit ist, dann schreibt man so eine Bemerkung hin oder läßt sich entringen eine solche Bemerkung, wie man sie vielfach heute lesen oder hören kann, insbesondere bei den monistisch Abergläubigen - will sagen, bei den monistisch Aufgeklärten: Warum ist das Dasein so, wie es ist? Dies hat noch kein Mensch beantworten können. Warum leiden wir Schmerz? Buddha, Christus, Sokrates, Giordano Bruno haben nicht einen Zipfel dieses Schleiers zu lьften vermocht. - Wir hören es in unzähligen Variationen wiederholt. Solche Menschen, die das hinschreiben, merken nicht, daß sie sich für etwas viel Höheres erklären als Buddha, Christus, Sokrates und so weiter, und daß sie alles in diesem Sinne verstehen. Wie sollte es aber auch nicht in einer Zeit so sein, in welcher ein jeder Privatdozent die Dinge besser versteht, die in der Geschichte verlaufen sind, und über die jeder Privatdozent seine Bücher schreibt, die er professionsmäßig schreiben muß ?
Могло
бы показаться, что эти вещи высказываются только из желания подвергнуть критике
наше время. Нет! Это не так. Но эти вещи должны выступить перед нашей душой,
ибо только благодаря тому, что мы даем им выступить перед нашей душой, мы
как-то постигаем ту дистанцию, которая лежит между ними и такими грандиозными
величинами, как Евангелия, как, например, Евангелие от Марка. Ни по какой
другой причине, кроме как по причине того, что люди так медленно поднимаются до
их высоты, их все снова и снова ложно истолковывают и представляют людям в
крайне искаженных образах. А Евангелия велики во всех своих частностях, и
каждая их частность учит чему-то особенному.
Es könnte den Anschein haben, als ob dies aus einer Sucht nach Kritik unserer Zeit heraus gesprochen wäre. Nein, das ist es nicht. Sondern diese Dinge müssen vor unsere Seele treten, weil wir nur dadurch, daß wir sie vor unsere Seele treten lassen, die richtige Distanz zu etwas so übermächtig Großem gewinnen, wie es die Evangelien sind, wie es zum Beispiel das Markus-Evangelium ist. Es ist ja aus keinem anderen Grunde, als weil die Menschen sich nur so langsam hinaufringen können zu solcher Höhe, daß diese Dinge immer wieder und wieder mißverstanden werden und in den äußersten Zerrbildern vor die Menschen hingebracht werden. Die Evangelien sind großartig in allen Einzelheiten, und im Grunde genommen lehrt uns jede Einzelheit etwas Außerordentliches.
Так мы
можем еще многому научиться из последней главы Евангелия от Марка. Конечно, мне
долго пришлось бы еще говорить, чтобы исчерпать все великие идеи Маркова
Евангелия. Но одна подробность, стоящая прямо в начале шестнадцатой главы,
показывает нам, сколь глубоко автор этого Евангелия проник в тайны бытия. Он
знал, как человечество спусти-лосьто своей былой духовной высоты и впало в
материализм; он знал, как мало доросла человеческая способность понимания до
постижения существа человека, и как мало люди во время Мистерии Голгофы были
склонны понять то, что тогда произошло.
So können wir auch noch im letzten Kapitel des Markus-Evangeliums manches lernen. Freilich, ich müßte noch lange fortsprechen, wenn alle die großen Gedanken des Markus-Evangeliums herausgestellt werden sollten. Aber eine solche Einzelheit wie gleich der Anfang des sechzehnten Kapitels zeigt uns, wie tief der Evangelienschreiber eingedrungen ist in die Geheimnisse des Daseins. Gerade der Autor des Markus-Evangeliums drang tief ein in die Geheimnisse des Daseins. Er wußte also - wie es eben dargestellt worden ist -, wie die Menschheit von ihrer spirituellen Höhe heruntergekommen ist in den Materialismus. Er wußte, wie wenig das menschliche Verständnisver-mogen dem Menschenwesen gewachsen war, wie wenig die Menschen In der Zeit des Mysteriums von Golgatha geneigt waren, zu verstehen, wa" da geschehen ist.
Вспомните
о том, что я часто излагал в отношении "женского" и
"мужского"; что женский элемент - не как индивидуальность, не как
отдельная женщина, а как "женское" начало - не совсем спустился на
физический план, в то время как "мужское" начало - опять-таки не как
отдельная индивидуальность, не как существо в данной инкарнации, а как
"мужское" начало - переступило через эту черту; так что в
действительности истинная человечность лежит между мужчиной и женщиной. Поэтому
человек как таковой в своих отдельных воплощениях меняет пол. И вот дело
обстоит так, что женщина как таковая благодаря иному строению своего мозга,
благодаря тому, что она может иначе пользоваться своим мозгом, оказывается в
состоянии легче схватывать спиритуальные идеи.
Наоборот,
мужчина больше приспособлен к тому (как раз благодаря организации его внешней
физической телесности), чтобы больше вдумываться в материализм, ибо, если
выразиться грубо, его мозг тверже. Женский мозг - мягче, не так упрям, не так
отвердел в себе (говорится это не об отдельных личностях, потому что часто на
женском теле сидит очень упрямая голова, не говоря уже о противоположном
случае). Но, в общем, это так, что женским мозгом легче пользоваться, если дело
идет о понимании чего-то особенного и если к тому имеется добрая воля. Поэтому
автор Евангелия от Марка предоставляет женщинам первым приблизиться, когда
свершилась Мистерия Голгофы.
"И
когда прошла суббота, Мария Магдалина, и Мария - дочь Иакова, и Соломея купили
благовония, чтобы идти помазать Его" (16,1).
Nun erinnern Sie sich an etwas, was ich öfter ausgeführt habe in be-lug auf das Weibliche und Mдnnliche, ausgeführt habe in bezug darauf, daß das weibliche Element gewissermaßen - nicht als Individualität, nicht als die einzelne Frau, aber die "Frauenheit" - nicht ganz heruntergestiegen ist zum physischen Plan; während der Mann - aber wieder nicht die einzelne Individualität, nicht das Wesen in der einzelnen Inkarnation, aber die "Mannheit" - den Punkt nach unten hin überschritten hat, so daß in Wahrheit das wahre Menschentum zwischen Mann und Weib liegt. Daher wechselt auch in den einzelnen Inkarnationen der Mensch als solcher das Geschlecht. Aber es ist nun schon einmal so, daß das Weib als Weib durch die andersartige Bildung des Gehirns, durch die andere Art, wie es das Gehirn gebrauchen kann, die spirituellen Ideen leichter erfassen kann. Dagegen ist der Mann viel mehr dazu organisiert - eben durch die äußere physische Körperlichkeit -, sich mehr in den Materialismus hineinzudenken, weil, wenn wir es grob ausdrücken wollen, sein Gehirn härter ist. Das weibliche Gehirn ist weicher, ist nicht so eigensinnig, nicht so in sich verhärtet, wobei also nichts über die einzelne Persönlichkeit gesagt ist. Es braucht sich dies die einzelne Persönlichkeit nicht zum Guten und nicht zum Schlimmen anzurechnen; denn es sitzt auf manchem Frauenkörper ein recht eigensinniger Kopf, von dem Gegenteil gar nicht zu sprechen. Aber im ganzen und großen ist es so, daß das weibliche Gehirn leichter zu brauchen ist, wenn es sich darum handelt, Besonderes zu verstehen, wenn sonst der Wille dazu vorhanden ist. Darum läßt der Evangelienschreiber Frauen zuerst hinzutreten, als sich das Mysterium von Golgatha vollzogen hat.
"Und wie nun der Sabbath vorüber war,
da kauften Maria von Magdala und Maria, des Jakobus Mutter, und Salome Gewürze,
um hinzugehen und ihn einzusalben." (16, 1.)
И
сперва им является "юноша", то есть космический Христос, и только
потом ученикам-мужчинам. До таких частностей композиции и содержания доходит
истинный оккультизм, истинная духовная наука, как это имеет место в Евангелиях
- в особенности в могучем Евангелии от Марка.
Und ihnen erscheint er zuerst, der Jüngling, das heißt der kosmische Christus; dann erst den mдnnlichen Bekennern. Bis in diese Einzelheiten der Komposition spieltwahrer Okkultismus, wahre Geisteswissenschaft hinein, bis in die Einzelheiten der Komposition und in den Inhalt der Evangelien und insbesondere des markigen Markus-Evangeliums.
Если
мы так чувствуем то, что гласит нам из Евангелий, и даем себя побуждать тому,
что нами так чувствуется и ощущается, то лишь благодаря этому находим мы путь к
Мистерии Голгофы. И тогда больше не существует вопроса: подлинны ли эти
Евангелия во внешне-историческом смысле или же нет? Это можно предоставить
исследовать тем, кто ничего в этих вещах не понимает. Тем же, кто через
духовную науку поднимаются к ощущению и пониманию Евангелий, будет постепенно
становиться ясно, что Евангелия вовсе и не хотят быть прежде всего
"историческими" документами, но что они суть такие провозвестия,
которые вливаются в наши души. И если они проливают в наши души свои импульсы,
тогда души захватываются (не нуждаясь в документах) тем, что они чувствуют и
переживают, когда направляют взор на Мистерию Голгофы, причем, они тогда видят,
как человеческое понимание, человеческое знание и человеческое познание
оказались гораздо ниже Существа человека - как они оплевали и распяли это
Существо, Которое они должны были бы почитать, при мудром само познании, как
свой самый высший идеал. И тогда из этого ощущения изойдет высокая сила, чтобы
подняться к тому, что благодаря этому идеалу Голгофы сияет и светит всем тем,
кто хочет ощутить, хочет это воспринять. Ибо то, что Земля связана с духовными
мирами, люди в реальности постигнут только если поймут то, что Христос как
духовная Реальность, как космическая Сущность жил в теле Иисуса из Назарета;
если они поймут, что все те, кто были в мире руководителями человечества, были
только предпосланы Христом как Его предтечи, как те, которые должны были
подготовить Ему пути для того, чтобы Он мог быть узнан, понят людьми; однако в
момент, когда совершалась Мистерия Голгофы, вся эта подготовка принесла мало
пользы, потому что в решающий момент отказало ведь все! Но все больше и больше
будет наступать время, когда люди станут понимать не только Мистерию Голгофы,
но и другие события, которые группируются вокруг нее и при помощи которых также
и Мистерия Голгофы может быть все больше и больше понята.
Wenn wir so fühlen, was aus den Evangelien spricht, und uns anregen lassen durch das, was wir fühlen und empfinden, dann finden wir dadurch allein den Weg zu dem Mysterium von Golgatha. Und dann existiert die Frage nicht mehr: Sind diese Evangelien in einem äußeren historischen Sinne echt oder unecht? Das mag denen, die nichts von der Sache verstehen, zu untersuchen überlassen sein. Denjenigen aber, die sich durch die Geisteswissenschaft zum Empfinden und Verstehen der Evangelien hinaufranken, wird es allmählich klar werden, daß diese zunächst gar nicht historische Dokumente sein wollen, sondern solche Urkunden, die sich hineinergieЯen in unsere Seelen. Und wenn sie in unsere Seelen ihre Impulse hineinergieЯen, dann werden die Seelen ergriffen - ohne Dokumente - durch das, was sie fühlen und erleben, wenn sie den Blick hinwenden zu dem Mysterium von Golgatha, wenn sie anschauen, wie menschliches Verständnis, menschliches Wissen und menschliche Erkenntnis heruntergekommen sind gegenüber der menschlichen Wesenheit, wie sie anspieen und kreuzigten diese Wesenheit, die sie hätten in weiser Selbsterkenntnis verehren sollen als höchstes Ideal. Und dann wird von dieser Empfindung ausgehen die höchste Kraft, um sich hinaufzuranken zu dem, was durch dieses Ideal von Golgatha herüberglänzt und leuchtet zu allen denen, die es empfinden, die es wahrnehmen wollen. Denn, daß die Erde zusammenhängt mit den geistigen Welten, das werden die Menschen in Realität erst dann begreifen, wenn sie verstehen werden, wie die geistige Realität, der Christus, als kosmische Entität in dem Leibe des Jesus von Nazareth gelebt hat; wenn sie verstehen werden, wie alles, was sonst "n Menschheitsführern in der Welt vorhanden war, zuerst ausgesandt worden ist von dem Christus als seine Vorläufer, als diejenigen, die Ihm den Weg bereiten sollten, damit er erkannt, verstanden werden könne. In dem Augenblick, als das Mysterium von Golgatha geschah, hdt allerdings alle Vorbereitung wenig Nutzen gehabt; denn im entscheidenden Momente versagte ja alles. Aber immer mehr und mehr wird die Zeit kommen, da die Menschen verstehen werden nicht nur das Mysterium von Golgatha, sondern auch die anderen Ereignisse, die sich um das Mysterium von Golgatha herumgruppieren, und durch deren Hilfe auch das Mysterium von Golgatha immer mehr und mehr verstanden werden kann.
Покамест
на европейские народы могут, пожалуй, смотреть косо,-потому что они делают не
так, как многие другие народы, которые признают истинным только
"свое" вероисповедание, которое исходит от "их" нации или
расы, как мы это видим, например, в Индии, где признается только то, что
исходит от собственной крови. В теософских кругах часто говорят о признании
всех религий, о равенстве их, тогда как в действительности хотят проталкивать
только свою собственную и смотрят на нее, как на единственную религию мудрости.
Европейцы не могут этого делать, потому что ни один европейский народ не имеет
теперь своего национального Божества, как-либо выросшего на его собственной
почве, как имеют их азиатские народы. Христос Иисус принадлежит Азии, и
европейские народы приняли Его, дали Ему на себя воздействовать. В принятии
Христа Иисуса нет никакого эгоизма, и было бы полным искажением фактов, если бы
хотели сравнить то, каким образом говорят европейцы о Христе Иисусе с тем, как
говорят другие народы о своих национальных Божествах, например, китайцы - о
своем Конфуции или индусы - о Кришне и Будде.
Vorläufig lassen sich vielleicht die europдischen Völker noch scheel ansehen, weil sie es nicht wie viele andere Völker machen, die nur ihre Religionsbekenntnisse, die ihrer Nation, Rasse, entsprungen sind, als dir wahre Religion anerkennen, wie wir es zum Beispiel in Indien so hervorragend sehen, wo nur gelten soll, was dem eigenen Blute entsprungen ist. Oh, man spricht auch oft auf theosophischem Felde von der Gleichheit, von der Anerkennung aller Religionen, während man aber in Wahrheit doch nur die eigene durchdrücken will und diese als die Weisheitsreligion ansieht. Die Europäer können das gar nicht tun; denn kein einziges europдisches Volk hat jetzt noch irgendeine Nationalgottheit, irgendeine auf seinem eigenen Grund und Boden gewachsene Gottheit, wie es die asiatischen Völker haben. Der Christus Jesus gehört Asien an, und die europдischen Völker haben ihn übernommen, haben ihn auf sich wirken lassen. Es ist kein Egoismus in der Annahme des Christus Jesus, und es wäre eine völlige Entstellung der Tatsachen, wenn man das Sprechen des Europäers über den Christus Jesus vergleichen wollte mit der Art und Weise, wie andere Völker über ihre nationalen Gottheiten sprechen, zum Beispiel, wie der Chinese über seinen Konfuzius oder wie der Inder über Krishna und Buddha spricht.
О
Христе Иисусе можно вполне говорить с точки зрения объективной истории. Эта
история не имеет тут дела ни с чем другим, как только с великим призывом к
самопознанию человека, которое так основательно было искажено, превращено в
свою полную противоположность, когда происходила Мистерия Голгофы. Но через эту
Мистерию Голгофы человечеству была дана возможность получить Импульс, чтобы
прийти к самому себе, тогда как в те времена все отказало человечеству, как мы
это видели в отношении Мистерии Голгофы - все познание, все внешнее познание. Итак,
в будущем, верно понимая друг друга, все религии мира станут постепенно взаимодействовать,
чтобы то, что заложено в Мистерии Голгофы, понять и сделать человечеству
доступным.
Über den Christus Jesus kann gesprochen werden rein vom Standpunkte objektiver Geschichte aus. Diese objektive Geschichte hat es auch nicht zu tun mit irgend etwas anderem als mit der großen Aufforderung zur Selbsterkenntnis des Menschen, die so gründlich in ihr Gegenteil verzerrt worden ist, während das Mysterium von Golgatha stattgefunden hat. Aber durch das Mysterium von Golgatha ist der Menschheit die Möglichkeit gegeben worden, den Impuls zu empfangen, um zu sich selber zu kommen, wogegen dazumal für die Erkenntnis, für die äußere Erkenntnis, alles versagte bei der Menschheit in Bezug auf das Mysterium von Golgatha, wie wir gesehen haben. Und so werden dereinst, sich richtig verstehend, alle Religionen der Welt zusammenwirken nach und nach, um das, was im Mysterium von Golgatha liegt, zu verstehen, um es den Menschen als Impuls zugänglich zu machen.
Когда
однажды в будущем увидят, что, говоря о Христе Иисусе, имеют дело не с
эгоистическим вероисповеданием, но с тем, что как исторический факт эволюции
человечества равным образом может понять и принять каждое вероисповедание,
только тогда все религии придут к постижению того зерна мудрости и истины, что
есть во всех религиях. И та мера, в какой духовную науку еще не приемлют в
истинном смысле, - это та же самая мера, в какой еще отклоняют истинное
понимание Мистерии Голгофы. Ибо мера понимания духовной науки дана в той мере
понимания, какую человек имеет в отношении Мистерии Голгофы. Так, христианин,
который обратился к духовной науке, может, собственно, добиться взаимного
понимания со всеми людьми мира. И если в безграничном высокомерии (какое,
впрочем, можно назвать вполне понятным и оправданным) представители других
религиозных систем говорят: "У вас, христиан, есть только
одно-единственное воплощение Бога; мы же можем засвидетельствовать многие, так
что мы имеем то же, что и вы, только в гораздо большей мере!", то
христианин не должен бы отвечать прозелитизмом за Христа Иисуса, ибо тем самым
он показал бы, что не понимает Мистерии Голгофы. Христианин с правом может
фактически сказать (в том числе тем, кто указует на многочисленные инкаркации
основателя своей религии): "Конечно. Но все те, кто имели много инкарнаций,
не могли все же совершить Мистерию Голгофы. И пусть поищут это, как оно
представлено в христианстве, в какой-либо другой религии!"
Wird man einmal einsehen, daß man es nicht mit einem egoistischen Religionsbekenntnis zu tun hat, wenn von dem Christus Jesus gesprochen wird, sondern mit etwas, was als eine historische Tatsache der Menschheitsevolution jedes Religionsbekenntnis in gleichem Sinne zugestehen kann, dann erst wird man zu einem Begreifen des Weisheits- und Wahrheitskernes in allen Religionen kommen. Und das MaЯ, in welchem man Geisteswissenschaft im wahren Sinne noch nicht will, ist das MaЯ, in welchem Grade man das wahre Verständnis des Mysteriums von Golgatha noch zurückweist. Das MaЯ aber des Verständnisses für Geisteswissenschaft ist gegeben in dem Maße des Verständnisses, das ein Mensch hat für das Mysterium von Golgatha. So kann sich der Christ, der sich zur Geisteswissenschaft bekennt, eigentlich mit allen Menschen der Welt verständigen. Und wenn in einem schon ans MaЯlose grenzenden Hochmut - der aber ganz verständlich ist und berechtigt genannt werden kann - von den Vertretern anderer Religionssysteme gesagt wird: Ihr Christen habt nur eine einmalige Inkarnation des Gottes, wir können aber mit mehreren aufwarten; also haben wir in reicherem Maße das, was ihr habt, - so sollte der Christ nicht dadurch antworten, daß er etwa dem nacheifert in bezug auf den Christus Jesus, denn dann würde er das Mysterium von Golgatha nicht verstehen. Das Richtige ist ja dies, daß der Christ tatsächlich sagen kann - auch zu dem, der viele Inkarnationen seines Religionsstifters aufweisen kann -: Nun gewiß, alle diejenigen aber, die viele Inkarnationen haben, konnten eben nicht das Mysterium von Golgatha vollbringen. Und das suche man in der Weise, wie es innerhalb des Christentumes dargestellt wird, in irgendeiner der anderen Religionen!
Я
прежде показал уже, что если мы проследим жизнь Будды, то приходим к тому
моменту, который в Евангелии от Марка дан для Христа как Просветление,
Преображение - когда Будда, дойдя до последнего конца человеческой жизни,
растворяется в Свете, как об этом рассказывается и что соответствует оккультной
истине. Тогда наступает для Христа (как вы мол-сете найти это описанным в моей
книге "Христианство, как мистический факт" то, что выступает в сцене
Преображения; но не только так, что Он один-единственный имеет Просветление, но
что Он тогда беседует на горе - на месте, где должны разыгрываться космические
события с Илией и Моисеем. Лишь после этой сцены Преображения начинается Мистерия
Голгофы. Это содержится так очевидно в самих документах, что отрицание
этого факта оказывается по существу невозможным, если о нем однажды узнали при
сравнении жизни Будды с жизнью Христа. И по существу также то, что я мог теперь
сказать вам о том чувствовании, какое вздымается в нас в отношении
многозначительного непризнания Сына Человеческого людьми, - это есть
только само собой разумеющийся вывод из того, что уже находится обозначенным в
моей книге "Христианство, как мистический факт".
Bei anderen Gelegenheiten habe ich schon dargestellt, daß wir, wenn wir das Buddha-Leben verfolgen, bis zu dem Punkte kommen, den wir im Markus-Evangelium für den Christus gegeben haben als die Verklärung, wo Buddha, am äußersten Ende des Menschenlebens angekommen, sich auflöst in Licht, wie es dargestellt wird, was ja der okkulten Wahrheit entspricht. Da tritt für den Christus - wie Sie es geschildert finden in dem "Christentum als mystische Tatsache" - das ein, was in der Verklärungsszene eintritt, nur nicht, daß er als ein Einzelner die Verklärung hat, sondern daß er sich unterredet auf dem Berge, auf der Stelle, wo sich die kosmischen Angelegenheiten abspielet! sollen, mit Elias und Moses. Dann erst beginnt das Mysterium von Golgatha, nach dieser Verklärungsszene. Das ist so anschaulich in den Dokumenten selbst enthalten, daß die Leugnung dieser Tatsache, wenn man sie einmal durch den Vergleich des Buddha-Lebens mit dem Christus-Leben erkannt hat, im Grunde genommen als unmöglich erscheint. Und im Grunde genommen ist auch das, was ich Ihnen heute sagen konnte über die Gefühle, die in uns aufsteigen gegenüber der großen Verkennung des Menschensohnes durch die Menschen, nur eine Folge dessen, was Sie auch schon angedeutet finden in meinem Buche "Das Christentum als mystische Tatsache".
Заканчивая
эти доклады о Евангелии от Марка, я смею сказать следующее. Та программа в
отношении христианства, которая была в начале нашего среднеевропейского
движения, эта программа была осуществлена конкретно. Когда мы начали, было дано
основное направление, поскольку религии показывают дальнейшее развитие и могут
достигнуть вершины в проблеме Христа. Мы рассмотрели отдельные Евангелия и
многие мировые свершения; мы стремились проникать все глубже и глубже в
колодезь оккультной жизни, разъясняя то, что было дано прежде. Мы старались
последовательно двигать вперед нашу работу. По существу, мы не сделали ничего
иного, как только конкретно разработали то, что было ясно и отчетливо сказано
нами тогда в нашем исходном пункте. Разве это не было самым естественным
продолжением в отношении проблемы Христа внутри теософского движения в Средней
Европе? И когда тут было совершено такое, то другие люди, которые три года тому
назад обратились к мысли о Христе, невозможной в смысле христианства, они поистине
не смели бы требовать от нас, обладающих плодами нашей последовательной работы,
чтобы мы обратились бы к этой надуманной три года тому назад идее о Христе и
стали бы ее проповедовать. В последнее время стали часто усиленно повторять,
что Теософское общество, мол, должно быть местом для всех "мнений". Конечно,
так должно было бы быть. Однако за исключением того случая, когда оно должно
было стать также ареной действия сменяющих друг друга различных мнений одной и
той же личности, - когда одна и та же личность утверждает теперь нечто другое
по сравнению с тем, что она утверждала четыре года тому назад, и требует, чтобы
Теософское общество сделалось ареной этого ее теперешнего мнения. Это, может
быть, и могло бы иметь место, если бы не требовали соучастия в этом и не
объявляли еретиком того, кто отказывается принимать участие в этих вещах. В
Средней Европе пошли еще дальше; зашли настолько далеко, что стали называть
белое - черным, а черное - белым.
In einer gewissen Beziehung darf ich sagen jetzt am Abschlüsse der Betrachtungen über das Markus-Evangelium: Es ist in einer gewissen Weise das Programm, das damals im Beginne unserer anthroposophischen Bewegung Mitteleuropas gegeben war in Bezug auf das Christentum, es ist dieses Programm im einzelnen ausgebaut. Als wir begonnen haben, wurde der Grundzug gegeben, inwiefern die Religionen eine Fortentwickelung zeigen und im Christus-Problem gipfeln können. Wir haben die einzelnen Evangelien, wir haben mancherlei von den Welterscheinungen betrachtet. Wir haben versucht, immer tiefer und tiefer in die Schachte des okkulten Lebens einzudringen, ausführend, was damals angedeutet worden ist. Konsequent suchten wir fortzuarbeiten. Nichts haben wir im Grunde genommen getan, als nur im einzelnen ausgebaut, was damals an unserem Ausgangspunkt klar und deutlich gesagt war. War das nicht der natürlichste Fortgang in bezug auf das Christus-Problem innerhalb der anthroposophischen Bewegung Mitteleuropas? Wo solches geschehen ist, da darf man, wenn sich andere Leute vor drei Jahren zu einem im Sinne des Christentums unmöglichen Christus-Gedanken bekehrt haben, wahrhaftig nicht von uns etwa verlangen, daß wir uns mit unserer konsequenten Arbeit zu diesem vor drei Jahren erfundenen Christus-Gedanken bekehren sollten. Es ist oftmals in der letzten Zeit betont worden, daß die Theosophische Gesellschaft ein Feld sein sollte für alle Meinungen. Gewiß, das sollte sie sein. Nur nimmt es sich anders aus, wenn sie auch ein Feld sein soll für die aufeinanderfolgenden verschiedenen Meinungen derselben Persönlichkeit, wenn dieselbe Persönlichkeit jetzt etwas anderes als vor vier Jahren behauptet und nun verlangt, daß die Theosophische Gesellschaft ein Feld für diese Meinung sein soll. Das mag vielleicht möglich sein, nur braucht man es nicht mitzumachen.
Und man braucht nicht darum ein Ketzer zu sein, weil man diese Dinge nicht mitmacht. In Mitteleuropa geht man aber noch weiter; man geht so weit, daß man das Weiße schwarz und das Schwarze weiß nennt!
Это
есть как раз торжественный момент, когда мы осуществляем последний
заключительный пункт программы нашей работы, намеченной 10 лет тому назад. Мы
хотим быть верными нашей работе и хотим также не оказаться недостаточно
мужественными и недостаточно проницательными в отношении чего-то другого. Мы
хотим ясно прозревать, что нам надлежит делать; мы хотим твердо стоять на нашей
почве и не дать ввести нас в заблуждение ни тогда, когда белое называют черным,
а черное - белым; ни тогда, когда в отношении того, что совершено в нашем
среднеевропейском теософском движении, где каждый стремится из своих лучших сил
дать то, что он призван дать как свое самое лучшее, без оглядки на какой-либо
авторитет, - когда в отношении всего этого утверждают, что это
среднеевропейское теософское движение, мол, содержит в своих рядах фанатиков и
догматиков, и когда те, кто сами высказали некую догму, которой сейчас
исполняется едва три года, хотят вызвать враждебность по отношению к так
называемой "ужасной догме" Средней Европы. Больно видеть, какое
бесчинство творится теперь именем Христа. Однако для нас самих является
оправданным даже употребление этого слова не иначе, как усматривая в нем некий
объективный "технический термин". Мы всего лишь обозначаем таким
образом соответствующие объективные факты, обозначаем без эмоций, без критики;
это вина уж самих этих объективных фактов, что мы должны обозначать их
посредством такого слова.
Es ist gerade ein feierlicher Augenblick, wo wir den letzten Schlußpunkt unserer programmatisch seit zehn Jahren durchgeführten Arbeit setzen. Da wollen wir feststehen in dieser Arbeit und auch nicht mutlos werden und auch nicht verständnislos anderen gegenüber. Aber wir wollen klar einsehen, was wir tun müssen, wollen fest auf unserem Boden stehen und uns durch nichts beirren lassen, selbst wenn man das Weiße schwarz und das Schwarze weiß nennt oder selbst wenn man gegenüber allem, was innerhalb unserer mitteleuropдischen anthroposophischen Bewegung geschehen ist, wo ein jeder nach den besten Kräften strebt, das zu geben, was er zu geben hat, wo ein jeder aufgefordert wird, ohne Rücksicht auf irgendeine Autorität sein Bestes zu lieben, wenn man diesem gegenüber behauptet, diese mitteleuropдische anthroposophische Bewegung enthalte Fanatiker und Dogmatiker, und wenn jene, die von einem Dogma sprechen, das kaum drei Jahre alt ist, eine Gegnerschaft gegenüber dem schrecklichen Dogma von Mitteleuropa begründen möchten. Es ist hart, zu sehen, welcher Unfug heute mit dem Christus-Namen getrieben wird. Aber das berechtigt uns such, selbst in dem Gebrauch eines solchen Wortes nichts anderes als einen objektiven Terminus technicus zu sehen. Wir bezeichnen nur die betreffende Tatsache, ohne Emotion, ohne Kritik; sie ist selbst schuld, diese objektive Tatsache, daß sie mit einem solchen Worte bezeichnet werden muß.
Нас же
эти факты по отношению к тому, что может проистечь из действительного понимания
такого памятника, как Евангелие от Марка, не поведут ни к чему иному, как к
дальнейшей работе в том смысле, какой мы считаем верным и какой оправдал себя
не только при осуществлении нашей общей программы, но какой также почерпнут из
положительных фактов и он заново выдерживает испытание каждый день, когда мы в
этом смысле обращаемся к той или иной конкретной проблеме, к конкретным фактам.
И ничего другого, кроме подтверждения того, что было сказано в нашем исходном
пункте, не обнаружилось рам, когда мы шли шаг за шагом нашим путем дальше,
через подробности тех вещей, которые нами исследовались.
Uns aber können diese Tatsachen gegenüber dem, was uns aus einem wirklichen Verständnis von so etwas fließen kann, wie es das Markus-Evangelium ist, auch zu nichts anderem führen, als in dem Sinne fortzuarbeiten, den wir als den richtigen erkannt haben, der sich uns erprobt hat nicht nur in dem allgemeinen Programm, das aber schon den positiven Tatsachen entnommen ist, sondern der sich uns "n jedem Tage aufs neue erprobt, wenn wir ihn anwenden auf die einzelnen Probleme, auf die einzelnen Tatsachen. Und nichts anderes als eine Bestätigung dessen, was an unserem Ausgangspunkte gesagt worden war, hat sich uns gezeigt, indem wir Schritt für Schritt unseren Lauf weiter genommen haben durch die Einzelheiten der Dinge, die wir zu erforschen haben.
Даже
тогда, когда мы рассматриваем величайшее, у нас не возникает никакого другого
чувства, кроме настоящего и истинного стремления к истине. Такие вещи, какие
открывает взгляд, направленный на Мистерию Голгофы, уже сами имеют необходимую
целительную силу, чтобы изгонять заблуждения, когда к этим вещам действительно
приближаются в духе, и тогда можно заметить, что, в сущности, только недостаток
воли к истине не дает человеку следовать по пути, который открывается в земном
мире к космическому, когда исследуется в Иисусе из Назарета космический
Христос. Он же предстает нам так ясно, когда мы действительно понимаем такое
Писание, как Евангелие от Марка!
So kann selbst da, wo wir das Größte betrachten, kein anderes Gefühl in uns aufkommen als nur das Gefühl des echten und wahren Strebens zur Wahrheit. Solche Dinge wie der Blick auf das Mysterium von Golgatha haben schon die nötige heilende Kraft, um den Irrtum zu vertreiben, wenn man sich ihnen wirklich im Geiste naht, und um einzusehen, wie im Grunde genommen nur der mangelnde Wille zur Wahrheit die Menschen nicht zum wahrhaften Verfolgen des Weges kommen läßt, der sich eröffnet von dem Irdischen zum Kosmischen, wenn untersucht wird in dem Jesus von Nazareth der kosmische Christus. Er aber zeigt sich uns so deutlich, wenn wir eine solche Schrift wie das Markus-Evangelium wahrhaftig verstehen.
По
мере того, как такие Писания открываются пониманию людей благодаря
духовно-научным спиритуальным наблюдениям, они будут постепенно проникать также
и в остальное человечество и все больше и больше пониматься людьми. И все
больше и больше станут в Евангелиях видеть слова, которые должны были быть
найдены, даже пренебрегая внешней видимостью, посредством последующего
созерцания Мистерии Голгофы. Те, кто написали Евангелия, они написали их,
исходя из ясновидческого наблюдения, уже после событий, происшедших на
физическом плане. Это надо понять и надо также усмотреть необходимость этого:
ибо люди - современники событий в Палестине - не могли понять, что тогда
произошло; только само это Событие могло дать Импульс к его пониманию. Прежде
чем это событие совершилось, никого не могло быть, кто бы мог его понять. Оно
должно было сперва оказать свое действие. Поэтому могло быть понято только
после его свершения, позже. Ибо ключ к пониманию Мистерии Голгофы - это сама
Мистерия Голгофы! Христос должен был сперва совершить все те действия, которые
Он должен был совершить, - вплоть до Мистерии Голгофы. Затем только благодаря
тому, что Он совершил, могло прийти понимание Его Самого. Тогда благодаря тому,
чем Он был, появилась возможность возжечь то Слово, которое одновременно
является выражением Его истинной Сущности.
So werden solche Schriften, indem sie dem Verständnis der Menschen sich eröffnen, durch geisteswissenschaftlich-spirituelle Betrachtungen sich eröffnen, allmählich auch in die übrige Menschheit hinausdringen und immer mehr und mehr verstanden werden. Und es werden immer mehr und mehr in den Evangelien die Worte gesehen werden, die gefunden werden mußten, sogar mit Außerachtlassung des Sinnenscheins, durch nachheriges hellseherisches Hinblicken auf das Mysterium von Golgatha. Die, welche die Evangelien geschrieben haben, sie haben aus hellseherischer Beobachtung hinterher die physischen Ereignisse beschrieben. Das muß man verstehen, dafür muß man aber auch die Notwendigkeit einsehen, da die Menschen als Zeitgenossen der Ereignisse in Palästina nicht verstehen konnten, was damals geschah, weil erst dieses Ereignis selbst den Impuls geben konnte zu seinem Verständnis. Bevor dieses Ereignis geschehen war, konnte keiner da sein, der es verstehen konnte. Es mußte erst wirken. Daher kann es erst hinterher verstanden werden. Denn der Schlüssel zum Verständnisse dieses Mysteriums von Golgatha ist das Mysterium von Golgatha selber. Der Christus mußte erst mit allem, was er wirken sollte, bis zum Mysterium von Golgatha hin wirken. Dann konnte erst durch das, was er wirkte, das Verständnis von ihm selber ausgehen. Dann konnte sich durch das, was er war, das Wort entzünden, das zu gleicher Zeit der Ausdruck ist seiner wahren Wesenheit.
Так
возжигается благодаря тому, чем был Христос, изначальное Слово - Слово, которое
нам передано в Евангелии и которое может быть снова узнано посредством
ясновидческого наблюдения, - Слово, которое возвещает об истинной сущности
Мистерии Голгофы. И также об этом Слове должны мы думать, когда говорим о
собственных словах Христа, о тех словах, которые Он сам не только произнес, но
которые Он возжег в душах тех, которые могли Его понять, так что они могли
обозначить и описать Его Сущность, исходя из своих человеческих душ.
Und so entzündet sich denn durch das, was der Christus war, das Urwort, das uns mitgeteilt ist und das wiedererkannt werden kann in hellseherischer Betrachtung, dieses Wort, das auch verkündet das wahre Wesen des Mysteriums von Golgatha. Und auch an dieses Wort dürfen wir denken, wenn wir sprechen von den eigenen Worten des Christus, von den Worten, die er selber nicht nur gesprochen hat, die er auch entzündet hat in den Seelen derer, die ihn verstehen konnten, so daß sie sein Wesen aus den Menschenseelen heraus bezeichnen und beschreiben konnten.
Люди будут воспринимать импульсы Мистерии Голгофы, пока будет существовать Земля. Затем прийдет промежуточное время между "Землей" и "Юпитером". Такое промежуточное время всегда связано с тем, что не только отдельная планета, но и все, что находится вокруг нее, изменяется, обращается в хаос, проходит через Пралайю. Не только сама Земля станет другой в Пралайе, но и принадлежащее к Земле Небо. Но то, что было дано Земле благодаря Слову, которое произнес Христос, которое Он возжег в тех, кто Его узнали и признали, и будет продолжать жить в тех, кто Его узнали и признали, - это Слово есть истинная эссенция земного бытия. И верное понимание приносит нам истина того изречения, которое указывает на космический ход событий: как Земля и земной аспект, а равно и небесный аспект, созерцаемый с Земли, станут другими после того, как Земля достигнет своей цели, и Небо и Земля прейдут; но такое Слово Христа, которое было сказано о Небе и о Земле, оно пребудет. Если правильно понимают Евангелия, тогда чувствуют самые внутренние импульсы Евангелий, чувствуют не только истину, но и силу того Слова, которое само дается нам как сила и позволяет уверенно стоять на земной почве, а также заглянуть за пределы земного кругооборота, когда мы с полным пониманием принимаем изречение о том, что "Небо и Земля прейдут, но Слова Мои не прейдут!" (Мф., 24,35).
Die Menschen werden die Impulse des Mysteriums von Golgatha aufnehmen, solange die Erde bestehen wird. Dann wird eine Zwischenzeit zwischen der "Erde" und dem "Jupiter" kommen. Eine solche Zwischenzeit ist immer damit verbunden, daß nicht nur der einzelne Planet, sondern alles, was um ihn herum ist, sich verändert, in das Chaos geht, durch ein Pralaya durchgeht. Nicht nur die Erde selbst wird anders im Pralaya, sondern auch der zur Erde hinzugehörige Himmel. Was aber der Erde gegeben worden ist durch das Wort, das der Christus gesprochen hat, das er entzündet hat in denen, die ihn erkannten, und das fortdauern wird in denen, die ihn erkennen, das ist die wahre Essenz des Erdendaseins. Und ein richtiges Verständnis gibt uns die Wahrheit des Spruches, der uns den kosmischen Verlauf andeutet, wie die Erde und der Himmelsaspekt, der Himmelsaspekt von der Krde aus gesehen, anders wird, nachdem die Erde ihr Ziel gefunden hat und Himmel und Erde vergehen werden. Aber ein solches Wort des Christus, das über Himmel und Erde gesprochen werden kann, das wird bleiben. Wenn man die Evangelien richtig versteht, dann fühlt man die innersten Impulse der Evangelien, dann fühlt man nicht nur die Wahrheit, sondern auch die Kraft des Wortes, das sich uns lilbcr als Kraft mitteilt und uns feststehen läßt auf dem Erdengrund Und uns hinausblicken läßt über das Erdenrund, indem wir mit vollem Verständnis das Wort aufnehmen:
"Himmel und Erde werden vergehen, meine
Worte aber werden nicht vergehen." (Matth. 24, 35.)
Слова
Христа никогда не прейдут - не прейдут и тогда, когда прейдут и Небо и
Земля. Так смеем мы сказать на основании оккультного познания: пребудут те
истины, которые были сказаны о Мистерии Голгофы. Евангелие от Марка возжигает в
наших душах понимание того, что Земля и Небо прейдут, но то, что мы можем
узнать о Мистерии Голгофы, перейдет с нами в грядущие времена - также и тогда,
когда Небо и Земля прейдут.
Das Christus Worte werden niemals vergehen, und wenn auch Himmel und Erde vergehen. Man darf so sagen nach der okkulten Erkenntnis, denn es werden noch geblieben sein die Wahrheiten, die über das Mysterium von Golgatha gesprochen worden sind. Das Markus-Evangelium entzündet in unseren Seelen die Erkenntnis dafür, dass Himmel und Erde vergehen, dass aber dasjenige, was wir wissen können über Mysterium von Golgatha, hinausziehen wird in künftigen Zeiten mit uns, auch wenn Himmel und Erde vergangen sein werden.